Представление о прошлом Отечества, со школы засевшее в наших головах, имеет мало общего с историей. Это — мифы. Большинство безвредны, иные даже полезны, но попадаются и такие, что хуже злейшего врага.
Сказки для взрослых
Вообще-то, историческая мифология — культурная среда обитания всего человечества и каждого человека. Подчас даже не подозревая об этом, мы в буквальном смысле живём в мифах и свято в них верим. Они стали неотъемлемой частью нашего «я», потому что большинство из них вошли в наши представления о мире ещё с детства. Мы настолько привыкли к этим легендам, что нам даже трудно себе представить, как может быть иначе.
К примеру, большинство из нас не подозревает, что клятва Гиппократа лишь носит имя великого древнегреческого врачевателя, но сам он никогда её не произносил. Эту клятву вписали в его труды через много веков. О том, что страус при появлении опасности прячет голову в песок, писал древнеримский историк Плиний Старший, и человечество уверовало в это навсегда, хотя на самом деле страус лишь пригибает голову как можно ниже, чтобы казаться менее заметным. Теорему о том, что в прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, задолго до Пифагора знали ещё древние египтяне, использовавшие её при строительстве пирамид. Так что правильно говорить «Египетски штаны во все стороны равны», а не «Пифагоровы».
Это мифы из античности. А вот кое-что из более поздних времен. Знаменитый афоризм «Государство — это я!» королю Людовику XIV приписали потомки. Умирая, он говорил прямо противоположное: «Я ухожу, но государство живёт вечно». Про «железный занавес» первым сказал вовсе не Уинстон Черчилль, он позаимствовал этот образ у бельгийской королевы Елизаветы, которая с началом Первой мировой войны заявила: «Теперь между Германией и мною как бы упал железный занавес». Конвейер придумал не Генри Форд, а его соотечественник Рансом Олдс, который в 1902 году с помощью своего открытия сумел увеличить выпуск автомобилей на собственной фирме более чем в пять раз. Заслуга Форда в том, что он внедрил ещё более «быстрый» ленточный конвейер.
Да и в нашей истории мифов пруд пруди. Фёдору Достоевскому, который справедливо считал Пушкина основоположником современной русской литературы, никогда не пришло бы в голову сказать: «Все мы вышли из гоголевской шинели». Эта фраза появилась в неверном переводе на русский язык статьи французского критика Эжена Вогюэ. Церковь не предавала Льва Толстого анафеме. Святейший Синод особым посланием лишь оповестил православных, что писатель отпал от церкви и не состоит её членом. Слово «оттепель» придумал не Илья Эренбург, чья повесть под этим заглавием вышла вскоре после смерти Сталина. Так назвал время, наступившее после смерти Николая I, Фёдор Тютчев…
Обратите внимание: сегодня лишь в отдельных случаях можно достаточно быстро и легко установить авторство того или иного мифа. А что с остальными? Остальными не занимаются даже самые серьёзные историки. Ничего удивительного, ведь если и удастся докопаться до истины, это не будет иметь практической ценности — на такое знание нет общественного запроса. Такие мифы вполне безобидны, они никому не мешают, поскольку никак не влияют — ни в хорошую, ни в плохую сторону — на наше общественное и личное сознание.
Правда вымысла против правды факта
Однако далеко не все исторические мифы нейтральны. Иные, например, возвышающее героические. Чаще всего это мифы о войне. В нашей стране их больше всего о Великой Отечественной.
Эта война закончилась семь десятилетий назад, и сегодня считается, что для большинства из нас она уже «преданье старины глубокой». Но не всегда это так. Достаточно вспомнить недавний скандал, связанный с новым фильмом «28 панфиловцев»…
В июле 2015 года на сайте Госархива РФ появилась справка-доклад главного военного прокурора Вооружённых Сил СССР Николая Афанасьева «О 28 панфиловцах» от 10 мая 1948 года. Этот документ был подготовлен по результатам расследования Главной военной прокуратуры после того, как стали возникать живые панфиловцы, хотя все они ещё летом 1942 года были удостоены звания Героя Советского Союза посмертно. В справке-докладе, в частности, говорилось: «…материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещённый в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора “Красной звезды” Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н. Тихонова, В. Ставского, А. Бека, Н. Кузнецова, В. Липко, Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза».
Публикация, как сказано на сайте Госархива, была сделана «в связи с многочисленными обращениями граждан, учреждений и организаций». После этого Министр культуры Владимир Мединский посоветовал архивистам «заниматься своей профессией и не давать собственных оценок архивным документам», а директора архива, уважаемого историка Сергей Мироненко, занимавшего эту должность со дня основания учреждения в 1992 году, попытался уволить. Все эти события раскололи пользователей соцсетей на два воюющих лагеря. В противоборстве принял участие и министр, обозвавший тех, кто подвергает легенду о героях сомнениям, «мразями кончеными» (РИА «Новости». 4.10.2016).
В перипетиях выяснения, какая из сторон права, участники дискуссии-перебранки отодвинули на задворки другой вопрос, не менее, а возможно, и более важный: кем и зачем был создан миф о 28 героях дивизии генерала Панфилова?
Снова процитирую справку-доклад главного военного прокурора генерал-лейтенанта юстиции Афанасьева: «Впервые сообщение о бое гвардейцев дивизии Панфилова появилось в газете “Красная звезда” 27 ноября 1941 года. В очерке корреспондента Коротеева описывались героические бои гвардейцев дивизии им. Панфилова (так в тексте — С. А.) с танками противника, в частности, сообщалось о бое 5-й роты Н-ского полка под командой политрука Диева с 54 немецкими танками, во время которого было уничтожено 18 немецких танков. Об участниках боя говорилось, что “погибли все до одного, но врага не пропустили”.
28 ноября в “Красной звезде” была напечатана передовая статья под названием “Завещание 28 павших героев”. В статье указывалось, что с танками противника сражались 29 панфиловцев, один из них смалодушничал — поднял руки вверх, за что и был своими товарищами убит, а остальные “…сложили свои головы — все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага…”.
Передовая была написана литературным секретарём “Красной звезды” Кривицким.
22 января 1942 года “Красная звезда” опубликовала очерк Кривицкого под заголовком “О 28 павших героях”, в котором подробно описан подвиг 28 панфиловцев, их переживания, впервые полностью названы их фамилии, имена и отчества».
Получается, корреспондент Василий Коротеев, перед публикацией 27 ноября 1941 года статьи «Гвардейцы-панфиловцы в боях за Москву», не проверил факты и тем самым нарушил журналистский долг. Но так может сказать только тот, кто не представляет себе, что в те дни творилось на подступах к столице. Не имея почти никакого артиллерийского и авиационного прикрытия, плохо вооружённые бойцы Красной армии вели тяжелейшие бои с превосходящими их по численности и оснащению частями вермахта. Положение постоянно ухудшалось и менялось едва ли не ежеминутно. В той обстановке проверять факты у корреспондентов не было никакой возможности, писать приходилось то, что рассказали командиры и политработники, зачастую штабные.
Да и не было времени на проверку. Надо было как можно скорее возвращаться на случайных попутках в редакцию, чтобы успеть отписаться прямо в номер. Тем более если в блокноте оказывалась информация о героизме советских солдат, сдержавших наступление противника. Так что Василий Коротеев там, на фронте, выполнил свой профессиональный долг не только честно, но и с риском для жизни. К тому же, судя по всему, он понимал меру своей ответственности, поскольку не назвал ни одного из героев — ни по фамилии, ни хотя бы по имени.
А вот Александр Кривицкий, который, собственно, и превратил всю историю в один из величайших мифов войны, свой профессиональный, воинский долг и меру ответственности понимал по-другому. Он писал передовую, а затем очерк по статье коллеги Коротеева и политдонесениям, стараясь, тем не менее, добиться эффекта присутствия, а ставший знаменитым призыв политрука Василия Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва», он просто выдумал, да к тому же назвал поимённо всех якобы погибших. Тем самым похоронил живых людей, лишил родню близких людей.
Параллельные заметки. Впрочем, с точки зрения советской журналистики, в методах работы Кривицкого не было ничего необычного. Не только рядовые корреспонденты, но и маститые писатели приписывали своим героям слова, которых те не произносили, закрывали глаза на «ненужные», «мешающие» подробности и превращали второстепенные факты в самые главные. Когда основная функция СМИ — не информация, а пропаганда, такие «вольности» считаются само собой разумеющимися. И если бы не те пятеро — Иван Добробабин, Илларион Васильев, Григорий Шемякин, Иван Шадрин и Даниил Кужебергенов, — которые там, у разъезда Дубосеково, на самом деле вовсе не погибли, а один из них к тому же, как посчитала военная прокуратура, оказался предателем, никакого послевоенного разбирательства не было бы.
Тем не менее, в соответствии с общепринятыми, а не советскими канонами, журналист Коротеев и писатель Кривицкий, каждый по-своему, но всё же исказили реальность. Причём осознанно. Но не из какой-либо корысти, а из самых чистых побуждений, во имя благого дела. И хотя субъективно то, что они сделали, являлось проступком, а в условиях военного времени, возможно, даже преступлением, объективно в те тяжелейшие дни этот миф был крайне необходим и важен как для всей армии, так и для всех тех, кто трудился в тылу.
Легенда о 28 панфиловцах — далеко не единственный миф такого рода в истории Великой Отечественной. Военные историки знают случаи, когда на самом деле подвиг совершил не тот лётчик, а другой, его товарищ, когда героем надо было считать не одного танкиста, а весь экипаж или когда знамя Победы водружали над поверженным Рейхстагом не те, кто указан в энциклопедиях…
Такова правда истории. Но мифы о героизме, которые зачастую ей противоречат, лучше оставить в покое. Такие мифы невозможно отменить. Даже если кто-то попытается это сделать, у него ничего не получится. Эти мифы прочно вошли в нашу народную память. Они стали нашей народной гордостью и служат неотъемлемой частью нашего самосознания. Такие нарративы, пишет философ и культуролог Григорий Тульчинский, «формируют и транслируют представления о происхождении… социума (рода, племени, нации), важнейших событиях, славят героев, внушают гордость за своих предков, задают образцы нравственного поведения, отличия от соседей и чужеземцев, позволяя позиционировать данный социум, его представителей в пространстве и времени» [Тульчинский Г.Л. Конструирование исторической памяти и символическая политика // www.net-conf.org]. Поэтому отрицать нашу героическую мифологию — значит, посягать на нашу идентичность.
Кстати, героические мифы подобного рода свойственны не только россиянам, их легко встретить в любой стране, от Америки до Китая. Достаточно вспомнить народный эпос германцев, скандинавов, ирландцев, французов, испанцев… Нет такого народа, который не стремился бы ощущать себя лучше, выше, значительнее — сильным, мужественным, честным, благородным…
Так что в споре Владимир Мединского и Сергея Мироненко нет неправых. Оба правы. Потому что спорили о разном: один отстаивал правду истории, другой — правду мифа, а эти две правды живут в параллельных мирах. Вот только министр, конечно же, категорически не прав в манере ведения дискуссии: негоже главе ведомства, пытающемуся управлять культурой, опускаться до оскорбления оппонентов да к тому же использовать в борьбе с ними свой административный ресурс. Оба эти действия на самом деле оскорбили не противников министра, как он, без сомнения, рассчитывал, а его самого.
Чужие — враги
Наряду с нейтральными и возвышающими мифами есть у нас, и немало, вредных. В этих мифах утверждается, будто Россию испокон веку окружают страны, мечтающие лишить её самостоятельности, подчинить себе, а то и вообще развалить, уничтожить наше государство. Согласно этим мифам, едва ли не всё плохое, что случалось с нами в нашей многовековой истории, имело иноземную подоплёку.
Достаточно вспомнить хотя бы альтеративно-мифологическую историю самого близкого нам, минувшего века. Ленин устроил революцию на немецкие деньги, потому что Германия таким образом хотела вывести из Первой мировой войны главного своего противника — Россию. По другой версии, Октябрьскую революцию осуществил вообще не Ленин, а евреи, точнее — сионисты, чтобы расправиться с русским народом. И большевистский террор, продолжавшийся с конца 1910-х до конца 1940-х годов, — дело рук тех же сионистов, которых, разоблачив, попытался было уничтожить Сталин, но сионисты его убили. А Сталин — лучший руководитель России всех времён, мудрейший из мудрейших, «эффективный менеджер», и т.д., потому его так и ненавидели все враги нашей Родины. Великая Отечественная война — заговор Великобритании и США против СССР: западные державы вырастили в Германии нацизм специально, чтобы натравить его потом на нашу страну и уничтожить нас чужими руками. Но поскольку извести нас с помощью фашистов так и не удалось, американцы ещё во время войны задумали развалить Россию изнутри, и на рубеже 1990-х годов им это удалось…
Я перечислил лишь малую толику тех мифов, которые были созданы в советское, а особенно в постсоветское время. Но и в этих, и во множестве других отечественных мифов ХХ века ясно прослеживаются три «творческие» основы, благодаря которым все «вредные» мифы можно разделить на три категории — абсурдность, псевдонаучность и национализм, переходящий в шовинизм.
Пожалуй, наиболее ярким примером первой категории может служить «Доктрина Даллеса», того самого, который фактически создал современную американскую разведку и восемь лет, с 1953-го по 1961 год возглавлял ЦРУ.
Этот «документ» умещается всего в двух абзацах: «Окончится война, всё как-то утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, — всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.
Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением… исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и прославлять так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому народу, — всё это расцветёт махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку будем делать на молодёжь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это и сделаем. Аллен Даллес, 1945 г.».
В 1990-х годах московский журналист Марк Дейч провёл расследование и отыскал «Доктрину» в ряде книг, где она фигурирует полностью или частично и выдаётся за достоверный документ: «Генералиссимус» Героя Советского Союза, главы Союза писателей СССР В. Карпова, «Третья мировая информационно-психологическая война» действительного члена нескольких академий, тогдашнего депутата Госдумы В. Лисичкина (в соавторстве с Л. Шелепиным), «Князь тьмы» украинского писателя Б. Олейника, «Последний удар по России» В. Жириновского… При этом все авторы в качестве источника, из которого они почерпнули столь убийственные строки, ссылаются друг на друга. А первоисточником оказывается… роман известного советского писателя Анатолия Иванова «Вечный зов». В 1981 году, при очередном переиздании, во второй книге романа действительно появился этот зловещий план уничтожения нашей Родины. Правда, ни о каком Даллесе там и помину нет. Текст произносит один из героев, Лахновский — бывший жандармский офицер из Томска, затем троцкист, а ныне штандартенфюрер СС. Русский жандарм и троцкист, дослужившийся до чина, который в Третьем рейхе имели только «истинные арийцы», — вещь сама по себе удивительная. Но ещё удивительнее, как отрывок из художественного произведения сумел претендовать на документальную достоверность?
Особо рьяные защитники подлинности «Доктрины» объясняют: сей текст могли передать Анатолию Иванову из КГБ, но с условием — вложить эти строки в уста изменнику Родины, ставшему нацистом, поскольку, мол, международная обстановка в начале 1980-х была такой, что сразу приписать авторство Даллесу не представлялось возможным.
Да, КГБ, скорей всего, целиком и полностью доверял писателю Иванову — депутату Верховного Совета СССР, Герою Соцтруда, одному из идейных руководителей «патриотического направления» в советской литературе. Но ссылка на то, что кто-то в советском руководстве из-за сложностей в международной обстановке мог опасаться назвать имя Даллеса, который к тому времени уже 12 лет лежал в могиле, — полная чушь. Если бы этот текст и вправду принадлежал бывшему главе ЦРУ, публикация с подписью «А. Даллес» стала бы одной из крупных побед СССР в «холодной» войне, а в самих США утечка такой информации вызвала бы огромный скандал.
Но это не был реальный документ. И доказательством тому служит сам текст «Доктрины», вызывающий много вопросов. Почему прекрасный аналитик Аллен Даллес начал не с того, как планируется разложить работу госаппарата и разрушить военные структуры СССР, а с литературы и искусства? Почему не указал, в какой среде предполагает найти единомышленников для подрывной деятельности? И почему назвал нас «самым непокорным народом», а нашу молодёжь собрался превратить в «космополитов»? Ведь в глазах американцев, как и любого другого народа, самые непокорные — они сами, но вовсе не русские. А слово «космополит» во всех англоязычных словарях и энциклопедиях означает человека, который «чувствует себя повсюду в мире как дома» или «свободен от провинциальной узости взглядов». Да и в России это слово никогда не имело ничего общего с «циником» и «пошляком», пока Сталин, спустя два года после окончания войны не развернул кампанию борьбы с «безродными космополитами». Я уж не говорю о том, что подобные документы (доктрины, директивы, планы и проч.) в любой серьёзной стране, в том числе в США, сочиняются совсем в иной стилистике.
Казалось бы, и сам текст, и его происхождение наглядно свидетельствуют, что «Доктрина Даллеса» — фальшивка, не имеющая ничего общего с реальностью. Но достаточно заглянуть в интернет, чтобы убедиться — она, тем не менее, работает, хотя число её адептов за минувшие полтора десятка лет заметно снизилось.
В том же ряду мифов, сочинённых в жанре абсурдных фальшивок, — «Протоколы сионских мудрецов», теории о существовании мирового правительства, мирового сионистского и масонского заговоров.
Вторая категория наиболее популярных мифов ХХ века — на основе псевдонаучности — связана главным образом с марксизмом-ленинизмом. Догматы этого учения — «история человечества есть борьба классов», «революции являются локомотивом истории», «коммунизм — светлое будущее всего человечества», «народ и партия едины», «в СССР достигнуто идейно-политическое единство советского общества», «нигде так хорошо не живётся человеку, как в Советском Союзе», и проч. — уже опровергнуты тем же минувшим веком, однако до сих пор сохраняют немало адептов.
Наконец, третья категория мифов — рождённых на основе национализма — наиболее стойкая. Такие мифы прекрасно сохраняются даже на протяжении веков.
В подтверждение приведу историю о засилье немцев в структурах российской власти при Анне Иоанновне. Каждому из нас ещё в школе рассказывали, какие порядки творились в России в 1740-х — 1750-х годах, когда всем заправляли Эрнст Бирон, а также Бурхардт Миних и Генрих Остерман. Однако и школьные учителя, и многие серьёзные историки почему-то упускали из виду, что немцы — в том числе Миних и Остерман — пробрались к кормилу власти не сами по себе, а благодаря тому, что их продвигал по административной лестнице первый русский император. И значит, проблема заключалась не в самих немцах, а в том, кто правил страной.
Действительно, Остерман, прибыв в Россию в 1704 году, при Петре I два десятка лет служил новой родине верой и правдой и никак русских не притеснял. Он быстро выучил русский язык, с готовностью откликался на Андрея Ивановича и, начав карьеру обычным толмачом, вскоре стал участвовать в важных государственных делах. Составлял послания иностранным державам, играл важную роль в заключении выгодного для России Ништадтского мира (1721), а затем и договора с Персией (1723), внёс большой вклад в разработку «Табели о рангах». Именно за эти заслуги энергичному немцу пожаловали титул барона, затем назначили вице-президентом Коллегии иностранных дел, а позже вице-канцлером, главным начальником над почтами, президентом Коммерц-коллегии, членом Верховного тайного совета…
Что касается Миниха, то он основал в России Кадетский корпус, завёл тяжёлую конницу (кирасир), которой прежде не было, и немало способствовал укреплению русской армии, в частности, уравнял жалованье русских офицеров с иностранными, которые ещё со времён Петра I получали гораздо больше. В итоге число иностранных офицеров в армии резко сократилось, а русских, наоборот, возросло.
Когда в ночь на 9 ноября 1740 года тот же фельдмаршал Миних (далеко не Иванов!) приказал своему адъютанту Манштейну (тоже вовсе не Петрову!) арестовать герцога Бирона, тот ворвался в спальню Бирона и арестовал регента. Ненавистного всем фаворита ни в столице, ни в стране не защитил никто — ни русские, ни иностранцы!
Параллельные заметки. Ещё один миф на ту же тему из той же эпохи и тоже известный каждому школьнику — о засилье тех же немцев в Академии наук.
В этой знаменитой истории главным врагом был объявлен первый директор академической библиотеки Иоганн Шумахер. Выпускник Страсбургского университета, он прибыл в Петербург в 1716 году и к началу 1740-х увеличил вверенную ему Петром I библиотеку с 4763 томов до 20 с лишним тысяч, превратив её в одно из лучших европейских научных собраний. Тогда-то и поступило на Шумахера первое «доношение». Вскоре родился ещё один донос, а спустя два года третий, подписанный уже девятью профессорами-академиками. Всякий раз Шумахера отстраняли от дел и подвергали аресту, однако «по следствию являлось», что подозреваемый ни в чём не виновен: не воровал, не самовольничал, ущерба русским в пользу иноземцев не причинял и обязанности свои всегда исполнял, как положено.
Но засилье чужеземцев в Академии и вправду было: из 111 её членов насчитывалось 67 немцев, не считая подданных других стран Европы. Объяснялось это тем, что Россия в те поры своих учёных почти не имела. А вот борьбой с этим засильем и не пахло. В своей книге «Судьба библиотеки в России: Роман-исследование» нынешний директор Библиотеки РАН Валерий Леонов, рассказывая всю эту историю, делает однозначный вывод: на самом деле академики — в том числе иностранцы, а не только Михаил Ломоносов и Андрей Нартов — сражались за пост директора библиотеки, один из ключевых в управлении всей Академией. Между тем и сегодня даже серьёзные авторы пишут об Иоганне Шумахере как о враге Ломоносова, который якобы «до конца дней не отказывал себе в удовольствии травить Михайлу Васильевича…».
Миф о засилье немцев и «героической борьбе» русских людей с «бироновщиной» возник в тот день, когда Елизавета совершила, по сути, государственный переворот, свергнув с престола годовалого Иоанна VI и его мать-правительницу Анну Леопольдовну. Так, играя на патриотических чувствах русских, незаконно оказавшаяся на престоле Елизавета — кстати, наполовину тоже немка, — пыталась доказать свою легитимность. И свой миф она внедряла настолько старательно, что он засел в нашей социальной памяти на века, продолжая здравствовать по сей день.
…Почти все мифы, замешанные на том, что Россия окружена врагами, которые денно и нощно ей вредят, мечтая изничтожить, изображают нас добрым, тихим, мирным народом, который стал жертвой то алчных и властолюбивых немцев, то сионистских садистов, то крайне агрессивных американских империалистов… И все эти многочисленные враги России борются против неё потому, что они — русофобы.
Однако в действительности русофобией страдают сами мифы. Каким бы ни был сюжет, российский народ предстаёт в них слабым, безвольным и просто-таки бездуховным. То кайзер, словно на базаре, покупает его за свои немецкие деньги, то евреи безнаказанно подвергают его «красному террору», то американцы растлевают его с помощью даллесовской доктрины и, в конце концов, разваливают огромное советское государство, которое ещё вчера было процветающей, мощнейшей в мире сверхдержавой… Все эти «теории заговоров» для нашего огромного многонационального народа откровенно унизительны.
А ещё — крайне опасны, поскольку поддерживают в нашем общественном сознании маниакальную убеждённость, будто весь мир делится на «своих» и «чужих» и эти «чужие» постоянно где-то рядом и постоянно готовы выступить против нас. Сегодня это не только «загнивающие» европейцы и американцы, но также либералы, «очернители» нашего прошлого и настоящего, экстремисты, радикалы, геи, «пятая колонна»…
В действительности врагофобия — яд, влекущий нас к психологической закрытости и дальше, к изоляционизму, неминуемо дополняемому шовинизмом. К сожалению, именно такую тенденцию в российском обществе мы сегодня и наблюдаем, хотя формируется она, конечно, под влиянием не только старых мифов, но и новых, в обилии создаваемых многочисленными СМИ.
Государство — это мы
Что может быть страшнее национализма и шовинизма, ведь они — прямой путь к войне! Страшнее может быть разве что государство, точнее — государственная власть, которая, из соображений политической сообразности, поддерживает и культивирует в обществе национализм и шовинизм. А именно так и происходило в последние полтора столетия российской истории — перед Крымской войной, перед Первой мировой войной, на всём протяжении существования коммунистического режима (его заявления об интернационализме имели обязательное ограничение — «пролетарский»), особенно в конце 1940-х — начале 1950-х годов. При этом с самого начала власть предпринимала всё, чтобы лишить здоровые силы общества права голоса.
Государство почти всегда и во всём — далеко не только в разжигании национализма и шовинизма — оказывалось всесильным. Потому что мы жили по принципу: человек для государства, а не государство для человека. Эта формула-миф родилась в России ещё при Рюриках. Само русское слово «государство» восходит к древнерусскому «государь» (князь-правитель в Древней Руси), а оно, в свою очередь, — к слову «господарь», явно перекликающемуся с «Господь». Таким образом, государство в России изначально понималось как правитель, чья власть сродни Божественной, а значит, непререкаема. Но окончательно государство как божество утвердилось и прочно вошло в массовое сознание благодаря Петру I.
«До <Петра>, — говорил Василий Ключевский, — в ходячем политическом сознании народа идея государства сливалась с лицом государя… Пётр разделил эти понятия, узаконив присягать раздельно государю и государству. Настойчиво твердя в своих указах о государственном интересе, как о высшей и безусловной норме государственного порядка, он даже ставил государя в подчинённое отношение к государству, как к верховному носителю права и блюстителю общего блага. <…> Самые эти выражения государственный интерес, добро общее, польза всенародная едва ли не впервые являются в нашем законодательстве при Петре» [Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. В 3 т. Т. 3. Ростов н/Д, 2000. С. 72].
Всё это соответствовало тогдашней европейской теории сильного государства, регулирующего социальную жизнь во имя «общего блага» и «благоденствия». В Европе эта теория была направлена на то, чтобы «оправдать и утвердить новый статус суверенного государства и его законодательно закреплённую монополию на власть в борьбе с традиционными институтами, властными группами и союзами Средневековья. Именно поэтому столь существенную роль играли в дискурсивной конструкции государства идеи общего блага и идеи общественного договора, представлявшие концептуальную рамку для установления баланса групповых интересов» [Плотников Н. Понятия «государства» и «личности» в русской интеллектуальной истории // Человек и личность в истории России, конец XIX — ХХ век: Материалы международного коллоквиума (Санкт-Петербург, 7–10 июня 2010 года). СПб., 2013. С. 57–58]. Но Пётр, заимствовав эти идеи, трансформировал их в принципиально иную конструкцию: ничем не ограниченное самодержавное государство должно всемерно заботиться об «общем благе и «благоденствии» народа, а решать, в чём же заключаются эти благо и благоденствие, должен только монарх, земной представитель Божественной воли.
Иными словами, народу отводилась роль объекта попечительства, а государству во главе с монархом — наставника, который призван об этом народе заботиться. Отсюда следовал вполне логичный вывод: самый главный в государстве — само государство.
Надо полагать, это заимствование в представлениях Петра об идеальном, «правильном» государстве подкреплялось ещё одним. С марта 1697-го по август 1698 года царь путешествовал по Европе вместе с «Великим посольством» и встречался со множеством людей. Но, пожалуй, наибольшее впечатление на 25-летнего Петра произвело знакомство с членом лондонского Королевского общества, известным философом Готфридом Лейбницем. О чём в тот раз беседовали импульсивный русский государь и немецкий мыслитель, неизвестно. Но, надо думать, речь шла о том, что больше всего волновало обоих: Петра — перестройка всего царства, Лейбница — устройство мироздания, в котором всё должно находиться в «предустановленной гармонии», ибо «…Бог пожелал, чтобы душа и вещи вне её были согласованы между собой…» [Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. В 3 т. Т. 3. СПб., 1996. С. 290].
Для Европы то была эпоха великих открытий в механике, которые подтверждали, что законы движения небесных и земных тел универсальны. А потому, опять-таки следуя логике, тем же законам должны подчиняться общественное устройство и сам человек. Лейбниц был убеждён, что окружающую действительность, в соответствии с Божественным промыслом, можно и нужно улучшать при помощи науки и государей, которые озаботятся вопросами просвещения. В данном случае науку олицетворял сам Лейбниц, а государя — Пётр, потому что никто другой из правящих особ Старого Света не горел желанием переиначивать все порядки в своём отечестве и уж, конечно, не был так влюблён в механику машин и механизмов, а посему не мог постичь великий смысл и механики государственно-политической.
В переводе на язык Петра I всё это означало, что, если планеты вращаются по своим орбитам под действием гравитации, а точильный камень в токарном станке — с помощью приводного ремня, то в государственном механизме ту же ведущую роль должны были выполнять армия, чиновники и полиция вкупе с политическим сыском. Эти «приводные ремни» и определили в дальнейшем суть России. Как известно, Фёдор Достоевский назвал Петербург «умышленным» городом. В действительности «умышленным» было и созданное Петром государство.
Конечно, и задолго до Петра Россия не могла пожаловаться на нехватку власти над всеми своими подданными, от последнего смерда до высшего сановника, но именно при первом нашем императоре и в ходе его реформ оно превратилось в великий Молох, в Левиафан, а главное, в фетиш.
С тех пор миф о государстве-божестве оброс сопутствующими мифами. Во-первых, в том же XVIII веке, при Екатерине II, «…петровское понятие “пользы отечества”, — по словам историка Александра Каменского, — окончательно приняло форму официального, имперского патриотизма…» [Каменский А. «Под сению Екатерины…». Вторая половина XVIII века. СПб., 1992. С. 389]. Иными словами, государственный интерес был признан в качестве основного принципа отечественного патриотизма. А, во-вторых, богатство государства, которое понималось как империя и сверхдержава, стало считаться главным условием всенародной пользы и всенародного процветания. Со временем миф «человек для государства» обрёл экономическое наукообразие: «Богатство Отчизны — залог богатства её граждан» и даже нарядные песенно-поэтические одежды: «Жила бы страна родная, и нету других забот…»
В реальности этот комплекс государственнических мифов постоянно приводил к тому, что державное богатство, периодически создаваемое народом за счёт огромных лишений, спустя непродолжительное время неминуемо оскудевало, а сам народ, если и успевал хоть чуть-чуть ощутить признаки собственного преуспеяния, тут же снова проваливался в нищету. При этом госпатриотизм регулярно вызывал рецидивы массового национализма и шовинизма, что заставляло народ искать виновников своих неудач среди многочисленных врагов — стран-русофобов, капиталистов, вредителей, отравителей, шпионов, изменников…
Этот старый миф постоянно губительно воздействовал на самые разные аспекты жизни России.
Государство, поставленное выше народа и общества, оказалось самодостаточным и неконтролируемым. Непомерно многочисленные армия и силовые структуры, включающие в себя обычную, а также тайную полицию, неизменно считались его главными опорами. Государству — а точнее, государственной власти — принадлежало в России всё и в первую очередь — люди. Ни один подданный, от бедняка-крестьянина и до высшего сановника, не был застрахован от незаконного ареста, лишения всех прав и состояния. Английское privacy до сих пор не имеет адекватного перевода на русский язык.
Человек не мог распоряжаться даже собственной жизнью. «…Самоубийство, до 1917 года являвшееся уголовным преступлением, с конца 20-х годов стало считаться результатом психической болезни, покушавшиеся на самоубийство заключались в психиатрические лечебницы, невзирая на мотивы, сам термин “самоубийство” был исключён из энциклопедий и словарей — “какое может быть самоубийство в стране победившего социализма?”. ˂…˃ Попытка лишить себя жизни воспринимается как “госхищение”» [Фадин А.В. Бремя этакратического сознания // В человеческом измерении. Сборник. М., 1989. С. 83–84].
Экономика в той или иной степени являлась служанкой власти. Частная собственность — даже в тех случаях, когда она существовала, — не была неприкосновенной, а, следовательно, её владелец, понимая, что завтра всё могут отобрать, старался уже сегодня получить максимум прибыли любыми путями, в том числе преступными. Значительная часть экономики всегда де-юре была государственной, но де-факто — почти вся. Это приводило к развитию одних отраслей в ущерб другим, отсутствию должной конкуренции, а значит, и нормального рынка — трудовых ресурсов, финансов, продукции и услуг.
Социальная структура оставалась примитивной и к тому же сильно деформированной. Со времён Петра I и до 1917 года её определяло прокрустово ложе Табели о рангах, а затем до начала 1990-х — ещё более узкая схема «рабочий класс, колхозное крестьянство и интеллигенция в качестве прослойки» (этакий советский гамбургер), при которой буржуазия отсутствовала полностью, священнослужители урезаны до минимума, зато численность партийных и государственных чиновников, военнослужащих, наоборот, была огромна.
Начиная с Петра, отечественная бюрократия росла невиданными темпами. Она присваивала себе не только все мыслимые и немыслимые права, но и обязанности, в других странах выполняемые общественными организациями. При этом госуправление — главная и непосредственная функция чиновников — всегда страдало низкой эффективностью.
Параллельные заметки. У нас почему-то принято считать, что бюрократия — хозяин страны. На самом деле и это миф: хозяин — тот, кто старается беречь и приумножать то, что имеет, а российская бюрократия всегда вела себя как внутренний оккупант — грабила, губила, издевалась, открыто ненавидя и презирая свой народ. Недаром Николай Бердяев назвал её «внутренним нашествием неметчины».
Россиянам, чьё мировосприятие за много веков было изуродовано всесильным государством, и теперь свойственно этакратическое сознание. Для большинства по сей день Сталин — наиболее привлекательный исторический политик отечественной истории, и в одном ряду с ними стоят Пётр I и Иван Грозный — самые жестокие, самые безжалостные к народу правители. В этой тоске «по сильной руке» — желание привычного порядка и привычного патернализма. Пусть снова вернётся негласный договор с властью, при котором она берёт на себя решение социальных проблем и вдобавок снимает с граждан бремя ответственности за их дом, их город, их страну, а сами граждане отказываются от того, чтобы влиять на политику и, в частности, управление государством и обществом.
Однако исторический опыт уже доказал: власть быстро забывает о своих социальных обязательствах, причём не только «по рассеянности», но и просто под давлением экономических обстоятельств, ведь этакратическое государство малоэффективно, его экономика не ориентирована на динамичное развитие. И тут вступает в силу фактор терпения, который принято считать одной из неотъемлемых черт русского народа. В действительности пресловутая терпеливость россиян — не национальная черта, а необходимость, навязанная искусственной особенностью государства. И терпение, как правило, обрывается бунтом, «бессмысленным и беспощадным». Беспощадным — потому, что устали долго терпеть, бессмысленным — потому, что в итоге этакратическое сознание заставляет повернуть в ту же колею. Во многом именно отсюда удивляющая многих цикличность российской истории, её повторяемость.
Исторические реалии нашего мифа о первичности государства и вторичности человека давно доказали его губительную сущность. Но как отречься от этого мифа? Что должно помочь нашему обществу отказаться от него? Где та волшебная дорога, которая выведет нас к пониманию того, что на самом деле никакого отдельного государства нет, что государство — это мы? И самое главное — возможно ли расставание с этим губительным мифом?..
Правда и мифы находятся в сложных, порой запутанных отношениях. Но вся история человечества (истинная, а не мифологическая) — это не только создание новых мифов, но и развенчание старых. Иногда они исчезали тихо и легко, словно сами собой, иногда — как это было с Джордано Бруно, Николаем Коперником и Галилео Галилеем — такое прощание оказывалось мучительно долгим и требовало жертв. Нет сомнения, что раньше или позже и российский миф о главенстве государства над личностью канет в Лету. Но, конечно, хочется, чтобы раньше
