В дебрях Восточной Псковщины прячутся древние сакральные камни
Пик безудержного поклонения разным «волшебным» объектам — валунам, деревьям, родникам — как неосознанное стремление публики к своим дремучим языческим корням вроде бы уже миновал. При этом сами объекты никуда не делись, стоят себе — одни на виду, другие в труднодоступных местах. Каково им там, в глухих урочищах, добирается ли до них кто-нибудь, а если добирается — то зачем?
…Зябко. Лес стал прозрачным насквозь. Жители деревни Бардово, вокруг которой раскинулись бескрайние дома, складывают поленницы. Последние дачники покинули остывшие дома. На молодом снегу отпечатались следы зверей и птиц, отправившихся проведать — что там оставили люди, запирая наглухо своё летнее жилище. Но на слабых тропинках, ведущих в дебри к «волшебным камням», следов нет. Камни спят до весны. Они не любят, когда их тревожат.
А весной бабушка на завалинке, с третьего раза расслышав, что заезжие зеваки опять хотят найти Ухо Земли, посмотрит строго из-под нависшего над бровями платка:
— Вы зря-то Ухо не бередите. Оно всё слышит и так, поэтому не топайте. Не кричите. А то городские придут, как на экскурсию какую, давай галдеть, тряпок вон понавешали по ветвям, будто невдомёк, что нельзя тряпки-то. Ленты из косы надо. Да у вас и косы-то нету…
Самая глубокая лужа
Когда заведующая клубом деревни Бардово Анна Яковлева, молодая ещё женщина, объясняла, как найти Ухо Земли, она всё лужу вспоминала:
— С дороги будет тропинка, которая к камню ведёт, но она такая незаметная, её трудно найти, вы ориентируйтесь на самую большую и глубокую лужу, напротив неё и входите в лес.
В тот год, когда мы впервые попали в эти места, луж на этой глухой дороге, ведущей дальше в полузаброшенные деревушки, было столько и были они так велики, что выбрать между ними оказалось нелегко. Раза три мы пытались начать путь к Уху, но вскоре понимали, что ошиблись — потому что оказывались в болоте. И только когда длинный, ясный, последний апрельский день начал ощутимо подходить к концу, мы, наконец, нащупали эту тропу.
Тропа — сильно сказано, просто немного примятая прошлогодняя листва, как будто здесь прошли два-три человека. Она поднималась на небольшую возвышенность, усеянную валунами разного калибра. Крупные валуны вальяжно лежали между старыми деревьями, мелкие испуганно жались в кучи, а камни среднего размера были сложены в длинные сооружения, которые можно было бы назвать оградами, если бы не их размер — не выше колена. Среди всего этого попадались и явно рытые прудочки — и круглые, и квадратные.
Мы пробирались между этими странными для довольно густого и перепутанного леса сооружениями, пока не почувствовали на себе взгляд — откуда-то снизу. Было светло и совсем не холодно, но по спине пробежал морозец. Мы схватили друг друга за руки и остановились. С середины поляны на нас исподлобья смотрело Ухо. Да, Ухо смотрело — своим большим оком без века и ресниц. Когда нам удалось перевести дух, мы подошли к камню и стали его рассматривать. Пролезать сквозь отверстие не решились — не были морально готовы.
Увы, от чьих-то злых рук Ухо сильно пострадало. Его тело — гранит рапакиви, в переводе с финского — «гнилой камень», очень крупнозернистый. Эти зёрна не очень хорошо скреплены друг с другом и при малейшем повреждении норовят выпасть. Кто-то разводил в отверстии Уха огонь — в щербинах валуна виднелась гарь — и тем самым убивал этот камень. За что был так зол на него неизвестный вандал, мы не знаем. Может, Ухо не вылечило его, а может, взамен одной болезни дало другую. Оно может…
Научный сотрудник Российского этнографического института Людмила Королькова подтверждает:
— Лечение камнями с большими отверстиями на этих землях было довольно распространено. Человек пролезал в дырку и его болезни оставались с другой стороны. Есть вариант — что это рождение, а к новому человеку болезни старого не имеют отношения. Порой так лечили бесплодие — женщина, пролезшая через отверстие камня, вскоре беременела. Ну, а наказать сакральный камень за плохое лечение — это тоже древняя норма: секли ведь идолов, которые не выполняли своей функции.
Ходоки до Уха
К такому лечебному валуну никогда не приходили толпой, лучше всего — вдвоём, это оптимально. Потому что одному в глухой лес — не безопасно, а брать ещё кого-то, кроме верного друга или подруги, — нехорошо, всё же лечение — процесс интимный.
Одно время к Уху почти никто не ходил. Местные уже все были лечены-перелечены, да и местных тут с каждым годом становилось всё меньше. Особенно как закрыли в 2010 году сельскую школу — совсем деревня стала бесперспективной, кругом одни леса да болота, а ведь когда-то была большой, даже с церковью. Церковь есть и сейчас, и немногочисленные прихожане и в Бога веруют, и в силу Уха Земли. Тем более что один из священников вообще оказался сектантом и проповедовал конец света. Его уже в деревне нет, а сомнения остались…
Но вдруг к Уху опять потянулись ходоки. Это робкие дачники преодолели дремучий страх перед непознанным и, подбадривая друг друга, потихоньку побрели за исцелением. Исцелился ли кто и от чего — пока неизвестно, но на камне остались подношения. Среди ленточек (настоящих, похоже, что из косы!) и бусинок, а также монеток неожиданно оказались морские раковины и… патроны: один охотничий, другой боевой. Неожиданный дар «каменному доктору»…
А что до странного скопища камней вокруг Уха, то Александр Михайлов, начальник отдела полевых исследований и камеральной обработки Археологического центра Псковской области, которого мы как-то раз привели к Уху (до нас он там не был), задумчиво почесал бороду:
— Это, несомненно, что-то интересное. Ведь тут вокруг сколько всего — и городища, и могильники, земля была весьма населённой. Исследовать бы это как подобает, только вот где денег взять? Нам, псковским, никогда денег много не давали, а чужие — Москва, Питер — сюда тоже что-то не рвутся.
Городища тут действительно хороши. Кроме тех, что на реке Алоли, есть знаменитая Пустая Ржева — бывший укреплённый город. До сих пор стоит она посреди полей и лесов, всё ещё хорошо виден въезд в крепость: довольно широкая дорога, прорезанная в склоне холма. Сейчас городище заросло, а раньше оно было куда фактурнее — в советское время там косили траву и пасли скот, поэтому деревья и кусты просто не вырастали.
Чеширская улыбка Болвана
В полукилометре от Пустой Ржевы по пути к Уху Земли в негустых, но довольно путаных дебрях среди перелесков, болот, горушек и перекопанных кабанами одичавших полей скрывается ещё один страж здешней земли — Пусторжевский Болван. Болван — не ругательство, а одно из наименований идола.
Попасть к Болвану ещё сложнее, чем к Уху. Во-первых, это дальше от дороги. А, во-вторых, прямо тут идти невозможно, приходится двигаться каким-то противолодочным манёвром, уворачиваясь от болотин и непролазных, как мангры, кустов. Ну и кабаньи раскопки, конечно, добавляют экстрима. Будешь считать ворон — подвернёшь ногу в яме, и потащат тебя товарищи с позором на закорках обратно. Ну, а дойдёшь — увидишь чеширскую улыбку Болвана. Если приглядеться под особым углом, то покажутся рот изваяния и рука на животе.
Несколько лет назад Болвана хотели украсть. К нему пробрались на подготовленных джипах и попытались тросом выдернуть идола. Не дался — трос лопнул, а другого не было. Так эти металлические ошмётки и остались лежать вокруг непокорного Болвана в колеях. О том, что идол не дался, судачила вся деревня, через которую компания похитителей гордо проследовала на дело и уже понуро — обратно. Когда слухи дошли до музея в райцентре Бежаницы, директор культурного учреждения Валентина Булдакова аж побелела вся: «Кто посмел?! Идола нашего?! Кто покусился на Болвана Пусторжевского?!»
Мы тогда обещали Валентине Васильевне найти врага. И нашли. Но совсем не там, где предполагали. Врагом оказался… археолог из Псковского музея-заповедника, страстный любитель идолов и сам уроженец Восточной Псковщины. Поскольку этот пожилой учёный наверняка уже одумался и больше так делать не будет, фамилию его не называем. Кому надо — тот и так знает, Псков — город маленький. Понурясь, инициатор похищения рассказывал, как он решился на такое дело:
— До войны в Пскове были два идола в музее. А потом пропали — наверное, немцы утащили. Вы же знаете, что там действовала организация «Аненербе» («Наследие предков»). Нацисты ведь были очень неравнодушны к древним культам, надеясь почерпнуть у них некие заветные знания, которые позволят удерживать весь мир в повиновении. Поэтому на всех оккупированных землях эмиссары этой организации собирали все артефакты древних культов и перевозили в Германию. Так что лежат наши идолы где-то вдали от родины. Кстати, один из пропавших артефактов советской наукой настоящим идолом не признавался, зато нацистами он был признан таковым сразу — иначе не увезли бы.
Ну, вы поняли: учёный захотел на место пропавших болванов хотя бы одного взамен. Он даже договорился с ним (этот археолог прославился тем, что ведёт с артефактами осмысленную беседу). Но в последний момент Пусторжевский Болван, судя по всему, передумал и не захотел ехать в славный город Псков, чтобы пылиться в музее. Ему и тут на поляне хорошо.
Колонизаторы и туземцы
Идола так и оставили на месте, зато стали вокруг копать. При этом никто из археологов на эту территорию не брал открытого листа (документ, без которого раскопки не считаются законными), но по манерам копали именно профессионалы. Порывшись в верхнем слое земли и не рискнув углубиться дальше (почему?), неизвестные копатели в конечном счёте покинули объект, не сумев нанести ему ущерба. Правда, пропали все ракушки и шёлковый платок, которые были подарены Пусторжевскому Болвану раньше. Но хоть сам уцелел.
Дмитрий Баранов, заведующий отделом этнографии русского народа Российского этнографического музея, тоже имеет своё мнение по поводу Пусторжевского Болвана:
— Я был возле того идола, осматривал его. Мне он показался кельтским. Да-да, восточные кельты жили в наших краях, и как раз там, где сейчас Бежаницы, вполне могло расселиться одно из племён! Но исследовать идола, конечно, нужно детально, прежде чем делать какие-то выводы. Насчёт идеи его перемещения у меня нет однозначного мнения. С одной стороны, у нас всё портят и ломают, нет никакой гарантии, что идола не украдут, хотя его очень трудно взять, настолько он велик, тяжёл и хорошо в земле сидит. С другой — сакральный объект должен оставаться на своём месте, ведь он там стоит не случайно, от его местоположения зависят некоторые аспекты изучения. Скорее всего, нужно оставить на месте, но регулярно посещать — приглядывать, изучать.
Идея сволочить всё ценное с территории в музей не нова. Так таскали каменные кресты — теперь Псковский и особенно Новгородский музей-заповедник просто набиты крестами из глубинки, которыми никто не занимается, потому что таких специалистов сейчас — единицы.
Выламывали петроглифы из скалы на Онежском озере — вот теперь экскурсанты дивуются на это в Эрмитаже, ну хоть выставили, не спрятали, а что при выламывании повредили всё вокруг — так это мелочи.
Забирали деревянные мельницы, старинные избы и церкви с часовнями, оставляя деревенский ландшафт голым. Увозили мебель, утварь, иконы, набивая этим музейные закрома, причём в экспозицию, где эти предметы можно увидеть, вывезенные предметы могли и не попасть. Многие навсегда осели в фондах, покрылись там пылью и только редкие, особенно в последние годы, исследователи эту пыль сдувают, чтобы сделать очередное ценное наблюдение, которое будет изложено крайне научным языком в книжечке тиражом в пять сотен экземпляров.
В общем, музейные работники вели себя словно колонизаторы на захваченных землях, изымая из бытования туземцев всё ценное. Объясняли это просто: «Им тут, в деревне, это не нужно, добро пропадёт, а мы его сохраним». Сохранить — это хорошо, особенно, к примеру, старые книги. Но как-то грешно тащить с территории то, что является неотъемлемой её частью, без чего земля эта, и так бедная и всеми обкраденная, становится ещё беднее, а местные жители ещё сильнее уверяются в том, что отсюда валить надо, раз здесь ничего нет.
Так что Пусторжевский Болван правильно не дался тем, кто хотел его утащить с родной земли якобы для его же сохранения. Вот стоит он в глуши своей и переговаривается с Ухом, до него там всего два с половиной километра:
— Ухо, ты меня слышишь?
— Слышу, батюшка! Чего надо-то?
— А народ-то ты лечишь?
— А лечу, батюшка, кто просит правильно. А ты всё крепко держишься?
— Да держусь, родимое, может, придут умные люди и, не дёргая меня с места, тайну здешнюю раскроют. Вот дождаться бы…
Фото Александра Потравнова
