«Красивая штуковина!». «Красиво наши их обыграли!». «У них такие красивые отношения!»… Красивое всегда в цене. Может, оно и есть наша главная надежда, как учил классик?
— Ты ещё скажи, что красота спасёт мир! — сказал он и засмеялся.
— Скажу, – со всей серьёзностью подтвердила она. — А что ещё нас может спасти? Да и что ещё нас когда-либо спасало?
Оба — ребята молодые, горячие, и спорили они так энергично и на таком эмоциональном накале, как всегда умели спорить русские интеллигенты, — словно речь идёт о жизни и смерти.
Спор этот старый, ему уж без малого полтора века. И далеко не все помнят, что в нашу жизнь фраза про красоту, которая спасёт мир, вошла со страниц романа Фёдора Достоевского «Идиот». Там её произносят разные персонажи, причём один из них, 18-летний Ипполит Терентьев, — с откровенной насмешкой, а сам главный герой, князь Лев Мышкин, — очень серьёзно.
Но на самом деле спорить тут особо не о чём. И тогдашние насмешники, и нынешние просто не понимают, о какой красоте речь.
Русские писатели-классики на то и классики, что у них афоризм — не пустая звонкая фраза, а маленький тайничок с философским смыслом. Вот, к примеру, чеховское «я всю жизнь по капле выдавливал из себя раба». Почему по капле, а не испокон веков знакомыми нам ёмкостями — стаканами, вёдрами, бочками, наконец? Да потому, что тут, во-первых, важен процесс, который должен быть вечным, а, во-вторых, чтобы у иных не случилось полное обезвоживание организма. Или — пушкинское из письма Петру Чаадаеву 1836 года насчёт того, что «правительство — единственный европеец в России». Эти слова часто цитируют, особенно государственные патриоты, но не полностью и опять-таки, конечно, не вдумываясь. А ведь Александр Сергеевич, откликаясь на первое чаадаевское «Философическое письмо», в черновом варианте своего послания старому другу, по сути, имел в виду совсем другое. «…правительство всё ещё, — писал Пушкин (обратите внимание на это горестное «всё ещё»), — единственный европеец в России», и не потому, что оно такое во всех отношениях европейски цивилизованное, а потому, что российское общество настолько отсталое и безликое, что, «сколь бы грубо и цинично… ˂правительство˃ ни было, от него зависело бы стать сто крат хуже»…
Вот и Фёдор Михайлович в своём одном из самых любимых романов говорил не о той красоте, которую мы поминаем на каждом шагу. Красота, по Достоевскому, — сумма высоких нравственных свойств, которые он пытался воплотить в князе Мышкине. Не случайно в черновиках он называл своего героя «князь Христос». Это красота, о которой говорил Иммануил Кант: «нравственный закон внутри нас», «символ морального добра». Это — Божественная красота.
Да, Достоевского тут легко обвинить в идеализме. Но если так, то нас ещё легче обвинить в прагматизме. Почти все силы нашего мира — международная и государственная политика, новые — hi-tech — технологии, экономика, наука (по крайней мере, прикладная) — всё это предельно прагматично.
Однако, кто знает, а не кроется ли главная беда всего нашего человеческого прогресса именно в непонимании той самой Божественной красоты как основы и смысла цивилизации? Прагматичность, возводимая в абсолют, способна привести общество только назад, к деградации, в чем нетрудно убедиться, внимательно посмотрев вокруг.
Вот лишённые архитектурных излишеств здания из стекла и бетона: они вошли в моду с лёгкой руки ле Корбюзье, но человек чувствует себя рядом с ними, как и внутри них, дискомфортно. Я уж не говорю про нынешние монструозные гиганты с зеркальными фасадами, построенные по принципу дизайна, который не способен заменить архитектуру.
Или — населённые пункты с градообразующим предприятием. Поначалу казавшиеся такими выгодными для экономики, они через несколько десятилетий обернулись нищетой для жителей и острой головной болью для всей страны.
Или — обеспечение нормального уровня жизни лишь для тех, кто производит конкретный рыночный продукт, при игнорировании деятелей образования и культуры (прежде всего рядовых). На первый взгляд, вроде бы логично: кто приносит прибыль, тот с неё и должен получать, разве не так? Но со временем выясняется, что не так, потому что получающие по остаточному принципу учителя, вузовские преподаватели, библиотекари, музейные сотрудники разбегаются кто куда, а общество опускается в средневековую дикость…
Само собой, у прагматичности тоже есть своя красота. Современные туфли, автомобиль, компьютер, самолёт, торшер — все они очень красивы. Но эта красота кратковременна. Через год, два, пять они будут уже старомодны и покажутся уродливыми. И так с любой модой, даже с модными идеями. Вот ведь ещё сравнительно недавно вершиной государственной мудрости была универсальность монетаризма, а теперь — инновации, во имя которых учёный должен стать вдобавок и бизнесменом.
…«Сама по себе красота вечна. И она спасает мир. Ибо она тесно породнена с вечностью в области нравственности. Это истинная нравственность», — так писал академик Дмитрий Лихачёв в статье «День классики и культуры», ставя знак равенства между нравственностью и Божественным началом. Именно эта, нравственная, красота, а не высокие — пусть даже самые высокие — технологии, в конечном счёте определяет прогресс.
О том же, но чуть по-другому написал когда-то и Андрей Вознесенский: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».
