Высшая школа зачастую знакомит студента не только с профессией, но и с преподавателями, которые являются Личностями. Именно так: с большой буквы. Одним из них и был физик Алексей Николаевич Орлов.
Забавная цитата приводится в знаменитом сборнике «Физики продолжают шутить» (М., 1968): «До сих пор не ясно, определяется ли скорость разрушения скоростью ползучести или наоборот. Авторы обзора придерживаются на этот счёт противоположного мнения…» Статья подписана В. Инденбомом и А. Орловым — двумя крупнейшими специалистами в области физики прочности (в те, шестидесятые годы прошлого века). Анекдотизм ситуации для человека со стороны в том, что соавторы не смогли прийти к единой точки зрения, о чём и объявили аудитории. Для меня это свидетельство высокой интеллектуальной честности настоящих учёных.
Алексей Николаевич Орлов читал нам курс «Теория дефектов». Помню, как на первой лекции появился в аудитории невысокий человечек средних лет, одетый весьма и весьма непрезентабельно. Мода была тогда среди физиков — одеваться затрапезно, но выделяться силою мысли. И чем чётче проявлял себя человек в профессии, тем меньше (как правило) он следил за порядком в одежде. Моду такую ввёл, кажется, Альберт Эйнштейн, и несколько поколений физиков следовало ей неукоснительно. Но как только Алексей Николаевич начал говорить, мы — четверокурсники физико-механического факультета ленинградского Политеха — поняли, что судьба дала нам шанс соприкоснуться с поистине высоким.
Недавно мы, выпускники кафедры «Физика металлов», собрались на Серафимовском кладбище у могилы Алексея Николаевича Орлова, чтобы отметить 100 лет со дня его рождения. 90-летие праздновали достаточно пышно, выпустили сборник материалов учеников и коллег. Сейчас же, должно быть, имя несколько подзабылось. Но друг другу мы постарались напомнить.
Он родился 6 апреля 1917 года в Петрограде. А через четыре года родители увезли его в Берлин, где работали в Советском торгпредстве. Алексей учился в немецкой школе, в 1931-м вернулся с семьей в СССР, а через два года его, десятиклассника, арестовали по страшной 58-й статье. Что мог натворить 16-летний парень, чем он мог помешать паровозу, рвущемуся в мировую коммуну, мне так и неясно. Но судьба его хранила. Его всего лишь сослали в Казахстан, а потом он поступил на физмат Свердловского университета. В 1941-м его мобилизовали, но отправили не на фронт, а на Уральский же алюминиевый завод, где он дослужился до начальника электродного цеха. Но и там молодой человек не бросил физику, а сумел поступить в аспирантуру Института физики металлов. Кто представляет себе работу на производстве, понимает — каких усилий стоит человеку просто не сдаться, не подчиниться среде, а следовать призванию несмотря ни на что.
Алесей Орлов защитил кандидатскую, повёл за собой отдел теоретической физики и начал разрабатывать теорию линейных дефектов в кристаллах. В 1962-м переехал в Ленинград, включился в деятельность теоретического отдела ФТИ — знаменитого Физтеха, защитил докторскую. «Основные результаты фундаментальных исследований А.Н. Орлова и его многочисленных учеников и сотрудников являются составной частью современных теоретических представлений о структуре кристаллических материалов», — резюмирует вступительная статья к сборнику десятилетней давности. Одновременно с научной деятельностью он преподавал в различных вузах, в частности, в Политехническом институте. Там мы и встретились.
Честно говоря, немногие из нас сумели найти с ним общий язык. Он приглашал студентов работать, щедро раздавал задачи, но только один додержался до дипломной работы. Трудна, трудна, очень трудна эта теоретическая физика! Студенты же всегда и везде уверены, что им открыты любые дороги, было бы только их собственное желание.
Орлов был человек простой, вспоминала М., и создавал впечатление, что мы с ним на равной ноге. Формулировка задачи была проста, и казалось, что проблема вполне решаема. Через три месяца студентка поняла, что мысли у неё иссякли, и призналась в этом руководителю. Алексей Николаевич печально сказал: «Очень жаль, я сам тут уже сколько лет ничего не могу придумать».
Он не учил нас так, как сейчас понимают задачу «верхнего» образования. Он вёл нас за собой в науку, и не его вина, если мы не могли удержаться на такой крутизне. Хотя некоторые (не я — точно) понимали — на каком уровне мы находимся, к чему нам дозволено прикоснуться.
Орлов ещё в молодости ездил на семинары, которые вёл Николай Тимофеев-Ресовский. Тот самый «Зубр» из повествования Даниила Гранина. Казалось бы, зачем физику проблемы радиационной биологии? В принципе учёному грех замыкаться в своей раковине, и потом, уже в 1970-х, Алексей Николаевич признался, что хотел бы сейчас заняться именно биологией… Но в те годы главным посылом оказалось то обстоятельство, что Тимофеев-Ресовский работал с самим Эрвином Шрёдингером. И таким образом (семь часов в один конец на поезде) сотрудники Института физики металлов соприкасались с современной им физикой. Да и мы студенты физмеха оказались всего в двух рукопожатиях от создателя квантовой механики!
Именно в рукопожатиях, потому что Орлов никогда и нигде не чванился, не пытался дать почувствовать всем и каждому своё место и значимость. К нему, вспоминал С., можно было подойти в любое время, и он всегда находил для общения со студентом столько минут, сколько требовало дело. А между прочим, выпускники нашего факультета прибегали в общежитие, рассказывала Т., чтобы выпросить конспект лекций Орлова, поскольку им такого ещё не читали. Б., единственный, кто сумел написать диплом у Алексея Николаевича, признавался, что Орлов звонил ему накануне защиты едва не в полночь, чтобы продиктовать несколько фраз для обоснования актуальности исследования. Что же касается самой работы, то дипломанту с самого начала предоставили полную свободу творчества. Ищите, мол, и обрящете. А потом руководитель сам проверил все сорок страниц математических выкладок, чтобы убедиться в их справедливости. «Взять дипломника и отпустить в свободное плавание… — вспоминал один из ведущих сотрудников Физтеха и добавил грустно: — Нет, я так не делаю».
Заново переживали семинары по его курсу, где свобода суждений не просто дозволялась, а требовалась. Студенту нужно было не просто отреферировать иноязычную статью, предложенную профессором, но и — проанализировать ход мыслей забугорных учёных. «Вопрос — так вы согласны с авторами статьи или есть контрдоводы? Это было потрясающе», — пересказывал В. свои впечатления почти полувековой давности.
…Алексей Николаевич погиб 16 августа 1988 года. Он ехал в Москву на поезде «Аврора», потерпевшем крушение по разгильдяйству путейцев. Полотно на перегоне было в аварийном состоянии, но дорожный мастер приказал снять знак ограничения скорости. В 20 километрах от Бологого состав слетел с рельс. Погибло более 30 человек, среди них и профессор Орлов. Он торопился на Международную конференцию и вёз с собой рукопись очередной книги…
Наши посиделки, наши воспоминания о студенческих годах, о наших учителях навели меня, преподавателя современной высшей школы, на грустные размышления. Нынче мы пытаемся во всём переобезъянничать заокеанский Запад. В частности, поворачиваем систему так, чтобы исключить из неё преподавателя. Свидетельствами тому могут быть и курс на дистанционное обучение, и гигантское количество тестовых заданий, которые может, при желании, предложить студентам кто угодно, приехавший с любой стороны. Происходит этакая машинизация образования, при которой человеческий фактор элиминируется совершенно. Но, возможно, одно только общение со значительной личностью многому научит будущего специалиста, воспитает профессионала, да — попросту человека.
Я сам не сделался ни учёным, ни инженером, но своих учителей из Политеха вспоминаю с благодарностью безграничной. И среди них — Алексея Николаевича Орлова.
