Герцен — одна из узловых фигур в новой истории России. И как всякая экстраординарная личность, он до сих пор несёт в себе загадку, которую мы тщетно пытаемся постичь…
Николай Гоголь, столь далёкий от Александра Герцена в своём миросозерцании, писал Павлу Анненкову в 1847 году: «В письме Вашем Вы упоминаете, что в Париже находится Герцен. Я слышал о нём много хорошего. О нем люди всех партий отзываются, как о благороднейшем человеке».
Историк Жюль Мишле утверждал по поводу одной из брошюр Герцена, что автор — русский по рождению — пишет на французском языке с поразительной силой и обнаруживает всюду пламенного патриота, поэтому, пока в Европе есть такие люди, ещё нельзя отчаиваться.
Виктор Гюго обращался к Герцену, называя его согражданином, ибо и у Герцена, и у Гюго одна лишь мысль — будущее и под ногами одна почва — единение человечества.
Герцен был знаком с великими людьми разных партий. Они и были его читателями. И все высоко ценили этого деятеля русского освободительного движения. Виссарион Белинский писал Герцену в 1846 году: «У тебя… талант и фантазии ушли в ум, оживлённый и согретый, так сказать, осердеченный гуманистическим направлением, не привитым и не вычитанным, а присущим твоей натуре» [1].
Именно Белинский уже в раннем творчестве Герцена опознал его будущий «жанр» как «соединённый», синтетический: автобиография и публицистика, бытовые картины и лирические раздумья, мысль ученого и воображение художника, спаянные в нерасчленённом синтезе. Такие особенности творчества Герцена характеризуют и личность великого русского демократа, говоря о её цельности на основе «осердеченного» ума. В 1920 г. в связи с 50-летием со дня смерти Александра Герцена известный учёный-филолог Семён Венгеров написал для сборника «А.И. Герцен» статью, которая так и называлась — «Осердеченный ум» [2].
Всё это не успел узнать или забыл Владимир Ленин, когда в 1912 году, когда отмечалось 100-летие со дня рождения революционера, публициста, прозаика, писал статью «Памяти Герцена». В этой статье Ленин клеймил либералов, причисляющих Герцена к своим, и делал из него предтечу пролетарской революции.
На самом деле герценовская творческая личность была полна противоречий и соединяла в себе разные полюса. Одни стороны личности и мысли Александра Ивановича использовали нигилисты и заострил Ленин. Другие — стали оружием либералов. Герцен отдал дань и коммунизму, и либерализму. А ныне, говоря об этой личности, мы встаём перед необходимостью искать третью «точку отсчёта».
Но не указывает ли нам на неё сам Герцен той самой своей «осердеченностью» ума, которую разглядел в нём Белинский?
Самуил Маршак призывал: «Пусть будет добрым ум у вас, а сердце умным будет». Преображение ума и сердца видимо и есть высшая цель человека и человечества, — во всяком случае, согласно христианским представлениям. Такое преображение и было заложено в душе Александра Герцена. И, думаю, именно оно может стать самым привлекательным и важным в этом человеке для нас, российских граждан XXI века. Мы слишком устали, с одной стороны, от либеральной фразы, а с другой — от революционных преобразований. Мы не хотим больше ни того, ни другого, мы желаем человеческого тепла, любви и сердечности.
Удивительно, но о сердечности говорит и фамилия Герцен, являющая собой производное от ласкового имени, данного ребёнку матерью-немкой: Mein Herz — «Сердечко моё». (Кстати, в книге «Петербургская повесть. Главы жизни ректора А.Д. Боборыкина» я уже доказывал, что слово «Герцен», появившееся в названии Российского государственного педагогического университета в 1920 году, помимо прочего, означает местность студенческо-преподавательского «герценовского» городка, которая когда-то, ещё в XVIII веке, звалась Herzen [3].)
Это может показаться наивным, но сердечность способна объединить и примирить противостоящие друг другу непримиримости. Причём как в душе отдельного человека, так и в мировой душе, а в равной степени в душе Петербурга. Некогда Пётр, основатель невской столицы, соединял в себе, кажется, неразрешимые противоречия: революционность и монархизм, звериную жестокость и жертвенность, самовлюблённость и невнимание к себе… Именно эта двуликость Петра во многом сказалась и на двуликости Петербурга, которую может нивелировать разве что только сердечность
В очерке «Москва и Петербург» Герцен утверждал: Петербург — город неисторический, без придания, у него «нет веками освящённых воспоминаний, нет сердечных связей со страной». Александр Иванович называет Петербург городом без истории и будущего, противопоставляет две столицы. Но в более позднем рассказе «Станция Едрово» он мыслит уже иначе: «…весь образ современной жизни, все удобства цивилизации: и великий Московский университет, и знаменитый Английский клуб, и дворянское собрание, и Тверской бульвар, и Кузнецкий мост — все это принадлежит… влиянию петербургской эпохи» [4]. Герцена, как и любого настоящего петербуржца, с одной стороны, раздирало мучительное чувство некоей силы, разъединяющей город и отрывающей его от России, а с другой — направляло стремление сделать петербургской всю Россию.
В 1861 году двоюродный брат Герцена русский придворный фотограф и «добрый приятель едва ли не всего Олимпа русской литературы» Сергей Левицкий сделал в Париже снимок, очень понравившийся опальному писателю и философу. Левицкий хорошо знал Герцена. Они целый год жили в одной квартире во время пребывания Александра Ивановича в Петербурге. В работе Левицкого знаменитый эмигрант предстаёт перед зрителем погружённым в думы, отрешившимся на мгновение от мира. Писатель раскинулся в вольной позе на кресле, охватив рукой лоб и опершись локтем на стол с листами рукописи.
И тут невольно вспоминается Николай Ге и его картина «Тайная вечеря» (или «Отшествие Иуды»), над которой он работал во Флоренции в 1861–1863 годах. На этом полотне художник изобразил «возлежащего» Христа, повторив «близко к тексту» позу образа на дагерротипе Левицкого. Сходство образов ощущалось, несмотря на то, что тогда Ге ещё не был лично знаком с Герценом.
Более того, поскольку в том же 1863 году картина была представлена в Петербурге на выставке в Императорской академии художеств, это сходство Христа с эмигрантом могло быть попросту опасным. Знатоки интерпретировали драму разрыва Учителя с учеником на картине Ге со знанием дела — в свете разрыва Герцена с Грановским, описанного в «Былом и думах». Итог оказался закономерным: слишком многие усмотрели в произведении художника «торжество материализма и нигилизма», а церковная цензура запретила репродуцировать её. Михаил Погодин писал: «Нет, это не тайная вечеря, а открытая вечеринка» [5]. В числе встретивших полотно Ге как кощунственное были также Фёдор Достоевский, критик Владимир Стасов, профессор Петербургского университета Александр Никитенко, писательница Наталья Грот… [6]. Но немало было и тех, кто приветствовал картину, — например, Михаил Салтыков-Щедрин и Лев Толстой.
Как бы то ни было, эту работу Ге приобрёл Александр II, а сам автор удостоился профессорского звания. После революции картина попала в Русский музей. Одна из уменьшенных авторских копий находится в Третьяковской галерее.
Позже Николай Ге вспоминал о своей картине «Тайная вечеря», на которой Христос с учениками дан в похожем на караваджовское освещении (свет во тьме), а Иуда показан уходящим с тайной вечери опознанным, что противоречило евангельскому тексту:
«Святое Писание не есть для меня только история. Когда я прочёл главу о “Тайной вечери”, я увидел тут присутствие драмы. Образы Христа, Иоанна, Петра и Иуды стали для меня совершенно определительны, живые — главное по Евангелию; я увидел те сцены, когда Иуда уходит с Тайной Вечери и происходит полный разрыв между Иудой и Христом. Иуда был хорошим учеником Христа… Но он не мог понять Христа, потому что вообще материалисты не понимают идеалистов. Я увидел там горе Спасителя, теряющего навсегда ученика — человека. Близ него лежал Иоанн: он всё понял, но не верит возможности такого разрыва; я увидел Петра, вскочившего, потому что он тоже понял всё и пришёл в негодование — он горячий человек; увидел я, наконец, и Иуду: он непременно уйдёт. Вот, понял я, что мне дороже моей жизни, вот тот, в слове которого не я, а все народы потонут. Что же! Вот она картина!» [7].
…Когда Герцен увидел «Тайную вечерю» Николая Ге, он, хотя и не узнал себя в Христе, в присутствии автора сказал: «Да, да, это глубоко, вечно, правда» [8].
Христианство справедливо считается религией сердца. Так что выбор Николаем Ге на роль прототипа образа Христа Герцена с его «осердеченным» умом представляется отнюдь не случайным. И если попытаться взглянуть на это полотно усталыми глазами ищущего примирения ума и сердца российского человека начала XXI века, то сумевший «осердечить» свой ум Герцен в образе Спасителя не покажется таким уж бессмысленным и кощунственным. Герцен имел все данные для того, чтобы воплощать своей личностью христианские ценности, но при этом был атеистом.
1 – Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953–1959. Т. 12. С. 271.
2 – Венгеров С. «Осердеченный ум» / А.И. Герцен: Сб. статей; Под ред. Р.В. Иванова-Разумника. Пг., 1920. С. 14–18.
3 – Петербургская повесть. Главы жизни ректора А.Д. Боборыкина. Воспоминания. Размышления / Автор-составитель А.В. Крейцер; Под общей редакцией Г.А. Бордовского и В.А. Козырева. Санкт-Петербург: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2002. С. 185.
4 – Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М.: Изд-во АН СССР, 1954–1965. Т. 2. С. 187.
5 – Николай Николаевич Ге. Письма. Статьи. Критика. Воспоминания современников / Вступительная статья, составление и примечания Н.Ю. Зограф. М.: Искусство, 1978. С. 64.
6 – См. об этом подробнее в кн.: Николай Николаевич Ге. Указ. соч.
7 – Николай Николаевич Ге. Указ. соч. С. 49.
8 – Николай Николаевич Ге. Указ. соч. С 235–236.
Об авторе:
Александр Викторович Крейцер родился в Ленинграде в 1957 году. В 1982 году окончил Ленинградский государственный университет по специальности «филолог-русист, преподаватель русского языка и литературы».
Работал библиотекарем, редактором, охранником. Был одним из основателей альманаха «Метроном Аптекарского острова». Печатался в этом альманахе, в журнале «Нева» и научных изданиях. Автор четырёх книг. Общее число публикаций — около 200.
Сфера творческих интересов: философия и культура Петербурга, русская литература и культура XIX века, богословие.
Член Творческого союза музейных работников Санкт-Петербурга и Ленинградской области, член Союза писателей Санкт-Петербурга. В настоящее время ведущий редактор Музея РГПУ им. А.И. Герцена.
