Дата. Большой террор, системный подход

У многих сталинские репрессии ассоциируются с 1937 годом. Он отложился в народной памяти потому, что именно тогда начался Большой террор — новая волна посадок и расстрелов, оказавшаяся неожиданной и непонятной.

Есть исторические даты, которые не хочется вспоминать. Да большинство СМИ их и не вспоминает: у нас ведь прошлое как покойник — про него или хорошо, или ничего. Вот и теперь мало кто из коллег вспомнил, что 80 лет назад 30 июля появился приказ НКВД № 00447, который считается отправной точкой всенародной трагедии Большого террора.

Впрочем, и прежде террор всегда был немаленький. Ещё с 20 декабря 1917-го, когда возник ВЧК, советская власть год за годом проводила веерные репрессии против собственного народа. Она ссылала, сажала в лагеря, расстреливала офицеров царской армии, купцов, помещиков, фабрикантов и заводчиков, чиновников, дворян, священнослужителей, интеллигенцию, рабочих высокой квалификации, представителей небольшевистских политических партий, нэпманов, зажиточных крестьян (кулаков), троцкистов, левую и правую оппозицию, приехавших жить в СССР иностранцев, вернувшихся «харбинцев»… В общем, чекистам, которых, кстати, тоже пропалывали немилосердно, скучать было некогда.

И поначалу 1937-й не предвещал ничего особенного. В частности, 2 июля вышло постановление Политбюро «Об антисоветских элементах», в котором секретарям обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий предписывалось взять на учёт всех «кулаков, чтобы самых активных немедленно арестовать и расстрелять». А 5 июля было принято постановление Политбюро «О жёнах осуждённых изменников родины», в котором указывалось, что жён «врагов народа» надо сажать в лагерь сроком на 5-8 лет, а детей до 15 лет отправлять в специальные детские дома.

Но уже секретный приказ НКВД от 30 июля «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», вышедший во исполнение этих и других решений Политбюро, ясно показал, в чём заключался замысел Сталина. На основании этого приказа всего за год с небольшим 390 тысяч человек были казнены, а ещё 380 тысяч отправлены в лагеря.

Эти цифры в несколько раз превышали плановые (в сталинском государстве всё шло по плану, в том числе массовые репрессии). Потому что между подразделениями НКВД шло негласное соревнование (и социалистическое соревнование должно было идти повсюду): бились не только за награды и звания, но также за возможность самим остаться живыми в этой мясорубке.

Но вот уже 25 ноября 1938-го Лаврентий Берия сменил на посту главы НКВД Николая Ежова, которого объявили виновным во всём, что творилось в последние почти полтора года, и посадки пошли на спад. Некоторых — очень немногих — даже выпустили на волю. Позднее эти 16 месяцев вошли в народное сознание как эпоха Большого террора.

Несомненно, террор был большим, прежде всего, по числу попавших под его каток. Однако дело было далеко не только в количественных показателях. Такой резко возросший размах репрессий стал для миллионов людей полной неожиданностью.

Состоявшийся в январе-феврале 1934 года XVII съезд ВКП(б) пропаганда назвала «съездом победителей». Таким он и воспринимался: все оппозиции разгромлены, все явные и скрытые оппозиционеры пойманы и уничтожены. Принятая недавно, в самом конце 1936 года, новая, сталинская, конституция, утвердила права на отдых и труд, на пенсию в старости, на образование, а ещё — неприкосновенность личности. Недаром Основной закон назвали «конституцией победившего социализма». Сам товарищ Сталин провозгласил: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Ну, может, не так уж лучше и не так уж сильно весело, но немного и вправду полегчало. С января 1935-го отменили карточки. Исчезла безработица. Детишки ходили в школу. Те, у кого голова на плечах, поступали в институт.

И вдруг… С чего и зачем? И уж совершенно непонятно — против кого именно весь этот ужас?

Раньше было хоть мало-мальски ясно: если объявлена борьба с кулаками, хватают всех, у кого есть хотя бы корова, если с интеллигенцией — сажают писателей, учёных, преподавателей вузов, если с вредителями — изводят инженеров и конструкторов… А тут: сегодня гребут агронома, завтра — рабочего, послезавтра — комполка… Почему именно их? И где гарантия, что ты сам не угодишь в те же жернова?!

В Ленинграде с ужасом, под страшным секретом, рассказывали: арестовали университетского старика-профессора, и на первом же допросе следователь, мальчишка с четырьмя классами деревенской школы, заполняя анкету, спрашивает обвиняемого — какими иностранными языками тот владеет. И профессор, до революции окончивший классическую гимназию, первым иностранным языком, естественно, называет латынь. И что же вы думаете? Этот следователь пишет ему: «латинский шпион», — и с этим «диагнозом» профессор отправляется на 10 лет в лагеря.

В Москве из уст в уста передавали историю не то про академика, не то про лётчика, которому на партсобрании объявили выговор за утрату бдительности, потому что любовник его жены оказался врагом народа. Бедолага уверял всех, что знать не знал, что жена ему изменяет, но ничего не помогло, и в ту же ночь несчастного мужа увезли на Лубянку. А жена осталась и без любовника, и без супруга — вот стерва, так ей и надо.

В Горьком, то бишь Нижнем Новгороде, сотни людей оказались невольными участниками и вовсе безумного спектакля. Глава НКВД Николай Ежов, выступая перед избирателями Горьковской области, которые якобы выдвинули его в депутаты Верховного Совета страны, вдруг вышел из-за трибуны, подскочил к рампе и заорал на весь зал: «Вы что, думаете, мы про вас не знаем?! Всё знаем! Про каждого! Про всех, про всех! Время будет — всех возьмём!» И весь зал, насмерть перепуганный, вскочил как по команде и закатил этому «верному сталинцу» громовую овацию на сорок минут. Попробуй только первым прекратить аплодировать, тебя же первым и возьмут.

И таких историй было множество. В каждом городе, большом и не очень. В каждом райцентре, на каждом заводе, в каждом творческом союзе. В том числе в недрах самого НКВД. «Бывший чекист Александр Калганов вспоминает, как в Ташкент пришла телеграмма: “Шлите двести”. — Это из книги «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. — А они только что выгребли и как будто “некого” брать. …Идея! Взятых милицией бытовиков — переквалифицировать в 58-ю! Сказано — сделано. Но контрольной цифры всё равно нет. Доносит милиция: что делать? на одной из городских площадей цыгане нахально разбили табор. Идея! Окружили — и всех мужчин от семнадцати до шестидесяти загребли как Пятьдесят Восьмую! И — выполнили план!»…

Что может быть страшнее того, что не укладывается ни в какую логику, а потому совершенно непонятно? И вот уже сотни тысяч, миллионы людей по всей необъятной стране, объятые ужасом, не спят ночами, прислушиваясь, не раздастся ли рокот подъезжающего «чёрного ворона», не загремят ли по двору или по лестнице кованые сапоги, не лязгнет ли дверь лифта. Тысячи самых отчаянных в одиночку или всей семьёй постоянно переезжают из одного города в другой. В ленинградском доме-коммуне, где жили бывшие политкаторжане, неопечатанными из 144 квартир остались всего 12 (оставшиеся говорили: «НКВД извлёк из нас квадратный корень»), — так вот в этом доме как-то ночью затопали сапоги, раздались громовые стуки, а управдом бегал по коридорам, радостно крича: «Граждане, спокойно! Без паники! Это пожар!».

…В те почти полтора года народ пережил полное непонимание того, что происходит, унижение страхом, абсолютную беззащитность близких и самих себя, отсутствие какой-либо надежды на правосудие и справедливость. Вот почему та волна террора осталась в памяти нашего народа как Большой террор.

Но теперь, спустя 80 лет после тех событий, мы знаем, в чём заключалась логика Сталина. Она была именно в алогичности. Такова система: все институты тоталитаризма должны быть тоталитарными, в том числе страх. Большой террор официально закончился к концу 1939 года, неофициально — в 1953-м, окончательно сошёл на нет — в конце 1980-х. Но Большой страх остался. И живёт до сих пор.

Поделиться ссылкой: