Почему одни страны богаты, другие бедны и где среди них Россия
О необходимости модернизации в нашей стране говорят даже те экономисты, которые корнем зла видят либералов и их забугорные рецепты. Хотя слово «модернизация» тоже заимствованное, в нём скрыта огромная надежда людей на развитие страны и рост своих доходов.
Проблема в том, что в средних школах у нас не учат ни экономике, ни основам предпринимательства, а потому россиянина легко сбить с толку, когда один умница призывает следовать «оправдавшим себя в мире рецептам», а другой уверяет, будто у великой России особый путь. Принципиально важно, чтобы любой водитель автобуса мог оценить перспективу реформы, какой бы она не была, иначе модернизация не даст ни надежды, ни энергии измученному подозрениями обществу. И если эксперт всегда может уйти в дебри терминологии и статистики, как лётчик за облака, то у «Мозгократии» цели обратные: сделать сложное понятным и не боятся правды.
Хорошо забытое новое
Под модернизацией понимают превращение отстающего общества в современное. Во главе угла любой модернизации экономика, но реконструкции подвергается вся общественная система. Штука это термоядерная, поскольку неоднократно переносила ту или иную страну из арьергарда цивилизации в авангард и обратно.
Кажущееся таким естественным доминирование Запада в последние 500 лет — тоже следствие модернизации. А ведь в начале XV века Европа выглядела захолустьем по сравнению с Востоком. В Пекине проживало 700 тысяч жителей, а среди 10 крупнейших городов мира европейским был только 200-тысячный Париж. Зато к 1900 году в десятке мегаполисов присутствовал только один азиатский — Токио. Как пишет историк Ниалл Фергюссон, 600 лет назад по реке Янцзы проходили до 12 тысяч барж с рисом, а компендиум китайской науки насчитывал 11 тысяч томов. В Китае создали сеялку за 2 тысячи лет до Джетро Талла, а первую доменную печь для выплавки чугуна — около 200 года до н.э. Англичане только в 1788 году перекрыли по производству железа показатели Поднебесной 700-летней давности. Флот китайского адмирала Чжэн Хэ в начале XV века брал на борт 28 тысяч человек и был крупнее любого западного вплоть до Первой мировой войны.
Европейская цивилизация не шла ни в какое сравнение не только с Китаем, но и с Ближним Востоком. Турки стояли под стенами Вены, а арабы владели Испанией. Халифат Аббасидов простирался от Кабула до Толедо ещё и потому, что в Дамаске работала первая в мире больница, а в Фесе — первый университет. Первый учёный-экспериментатор был мусульманином: ибн Аль-Хайсам из Басры издал семитомную «Книгу оптики». В багдадском Доме мудрости переводили Аристотеля, а Роджер Бэкон впоследствии признавал: «Философия пришла к нам от мусульман».
В чём тут урок для нас?
Тома написаны о том, как Запад пережил Возрождение, Реформацию и Просвещение, как помогли ему в росте гарантии собственности, конкуренция, передовая наука. Но не менее поучительно происходившее на Востоке, где 500 лет назад победили духовные скрепы, импортозамещение, патриотизм, коррупция и культурное своеобразие. Мудрые имамы решили, что изучение философии несовместимо с Кораном. Согласно фирману султана Селима I, с 1515 года застигнутого у печатного станка ждала смерть. До 1868 года в Стамбуле не существовало обсерватории, а единственной западной книгой, до конца XVIII века переведённой на ближневосточные языки, была книга о сифилисе.
В Китае уничтожили отчёты о плаваниях Чжэн Хэ, хотя прибытие его флота в Восточную Африку в 1416 году сравнимо с полётом Гагарина: 30 местных царьков сразу же признали господство императора Минь. Но с 1500 года китайца, замеченного в постройке судна более чем с двумя мачтами, приговаривали к смерти. Дэн Сяопин впоследствии скажет: «Ни одна страна не может развиваться, закрывшись ото всех. За 300 лет изоляции Китай обнищал, отстал в развитии, погряз в невежестве». Сегодня Поднебесная провела эффективную модернизацию и грозит снова потеснить западные демократии в авангарде человечества, хотя ещё в 1990-м средний американец был в 73 раза богаче среднего китайца. А сегодня «всего» в 18 раз — спасибо реформам!
Так и подмывает собрать на наших страницах специалистов, которые разложат мировую историю модернизаций по полочкам. А на каждой полочке – готовый рецепт для правительства Дмитрия Медведева. Но формула «что немцу хорошо, то русскому смерть» справедлива в том смысле, что не бывает одинаковых условий для преобразований.
Одной из самых эффективных модернизаций в истории считаются реформы Мэйдзи в Японии. С 1639 года эту страну запрещалось посещать иностранцам, японский вариант «железного занавеса» назывался сакоку — буквально «страна на цепи». Ещё в 1839 году сёгун Токугава постановил наказывать учёных, изучающих иностранные науки. В итоге модернизация в Японии начались на несколько лет позже реформ Александра II.
Однако через 35 лет, к русско-японской войне, наши конкуренты были куда более продвинутой страной. Как такое возможно?
Император превратил феодалов-дайме в своих префектов, создал армию по западному образцу, ввёл земельный налог вместо натурального оброка, открыл школы и вузы. Но это лишь скупые строки из учебника. Главные секреты в том, как удалось направить самурайскую преданность на службу корпорациям. Как копирование передовых порядков и технологий Запада, вплоть до промышленного шпионажа, превратилось в национальную идею. Как в кризисы корпорации себе в убыток подкармливали поставщиков, чтобы те не разорились. А заподозренный в коррупции делал сеппуку. В этом, конечно, много поучительного для современной России. Но совершенно нечего взять с полки, чтобы начать доставать страну из трещины.
Возьмём современность: впечатляющая модернизация проведена на рубеже 1990-2000 годов в Ирландии. Беднейшая страна Европы вдруг стала расти темпами Тайваня и Южной Кореи, обойдя по доходу на душу населения Великобританию! Рост пошёл, конечно, не «вдруг». Налоги на прибыль для компаний снизили до 10-12 процентов. Для сравнения, в нынешней России бремя только растёт, бизнес отдаёт до 40 процентов. Кроме того, ирландцы стали создавать условия для крупных инвесторов вроде Microsoft и Google путём субсидий и налоговых льгот. Национальное агентство предложило условия для стартапов новым технологичным компаниям. Кстати, похожая схема смоделирована в Калужской области, где в 2005-2010 годах на зависть соседям воздвигли 11 технопарков, принявших заводы крупнейших мировых производителей. Но результаты иные: Калуга даже отдалённо не похожа на Дублин, а её жители не сильно богаче депрессивного Курска. Потому что все сливки с этого роста Москва забрала в федеральную казну.
Инвесторы пришли в Ирландию, имея в виду параллельно идущую реформу народного образования, повысившую технические навыки работников. К тому же Ирландия является членом ЕС, что облегчало выход на европейские рынки. Тот же Евросоюз с 1973 года выдал 60 миллиардов долларов на ирландскую модернизацию по линии различных фондов и НКО.
Но и всё это явно не про Россию. Даже если у нас по всей стране снизят налоговую нагрузку на бизнес до 10 процентов, это вряд ли принесёт нам рост ирландскими темпами. Потому что инвестора будут держать дома такие наши реалии как коррупция, зависимость экономики от нефтяных цен, политическая непредсказуемость. Санкции опять-таки никто не отменял. В общем, не всё так просто.
Как нам обустроить Россию
С кого и с чего тогда брать пример? Где точка отсчёта?
Никто из экспертов не спорит, что изоляция — это смерть. Если в XVII веке она отбросила на дно турнирной таблицы Китай с Японией, то в эпоху глобализации и технологических скачков «самодостаточность» государства — это смерть ещё и быстрая. Сегодня невозможно посадить учёных в шарашки и через 10 лет полететь на Марс. Невозможно продавать в аптеках только российские лекарства и жить как в Швейцарии. Борьба за рынки идёт скорее экономическими методами, чем военными или политическими. Деньги не имеют национальности: они приходят в те экономики, где для них создаются условия. И так же быстро уходят, как только условия меняются. У Китая, например, нет ни одной военной базы за рубежом.
Средний россиянин мыслит другими категориями: присоединили Туву с Горным Алтаем — стали сильнее, повысили выплавку чугуна — стали богаче. Во сколько обойдётся кормить тувинцев и в какое место заливать нерентабельный чугун, интересуются немногие.
Или судостроительный завод в Питере вдруг расцвёл, оборот вырос в три раза. «Русское экономическое чудо», говорит телевизор. Правда, 90 процентов заказов в портфеле — государственные, и через пару лет они иссякнут. А ещё через два-три года начнут отваливаться буквы на вывеске. Конечно, каждая страна балуется протекционизмом ради своих компаний, но речь ведь идёт о том, чтобы подтолкнуть ребёнка в школьный бассейн, а не плыть вместо него. Модернизация как раз и нужна, чтобы российские производители конкурировали с мировыми без помощи родителей.
Отчизна пережила череду более или менее эффективных модернизаций: при Александре II или при Борисе Ельцине. Но если спросить прохожего на улице, какие радикальные преобразования в России он может припомнить, скорее всего вам назовут время Петра I и Сталина. По мнению социолога Леонтия Бызова, «на памяти современных россиян Сталин — единственный руководитель страны, который успешно справился с исторической задачей модернизации России». И чем хуже идут дела у нынешнего правительства, тем больше расстроенный обыватель будет видеть альтернативу в методах Сталина.
— Сталин осуществлял не модернизацию, а милитаризацию, — говорит научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета Дмитрий Травин. — Модернизация успешна, когда население страны в результате реформ стало жить лучше. А при Сталине экономика была настроена не на потребительский рынок, а на производство оружия. К концу его правления экономика находилась в худшем состоянии, чем к моменту сворачивания НЭПа, когда у нас имелось сытое крестьянство, а города нормально снабжались продовольствием. К 1953 году колхозы уже доказали свою неэффективность, поголовье скота так и не восстановилось со времён раскулачивания. Почитайте Фёдора Абрамова — как тяжело и дико жил тогда крестьянин на русском Севере, и усилия Сталина не были направлены на его процветание. Вождь хотел создать мощную армию, для которой требовался мощный ВПК, в свою очередь требующий развитую металлургию, угледобычу, железнодорожную сеть. Впоследствии пришлось это всё долго и тяжело расхлёбывать.
Вроде бы петровские реформы в начале XVIII века — типичная догоняющая модернизация, когда самодержец хотел всё сделать, как на Западе. Сентиментальная сторона этой истории известна любому школьнику: русский царь вкалывал на верфях в Заандаме, спал в шкафу. Передовыми европейскими странами тогда считались Голландия и Англия, но Пётр побоялся копировать их систему — с парламентом, вольными коммерсантами и гарантиями собственности. Ему был милее просвещённый абсолютизм Франции и Швеции, плюс привычка указывать заводчику, каким способом делать юфти, казнить его за ослушание и забирать имущество в казну.
— Петровские реформы похожи на реформы Кольбера во Франции только внешне: промышленность строилась у нас не на свободном труде, а на тех же крепостных, — объясняет декан экономического факультета МГУ Александр Аузан. — Купец не мог владеть крепостными, их попросту приписывали к заводу: людей закрепляли за зданием. При Сталине крепостничество было возрождено, модернизация проходила в форме мобилизации. Суть в том, что государство откуда-то насильственно изымает ресурсы и куда-то их перебрасывает. Мобилизация всегда связана с крупными проектами, видимыми гигантскими стройками — так красочнее и удобнее. Но любой ресурс, который куплен недорого, а тем более изъят, захвачен или перераспределён, расходуется неэффективно — это показала и наша приватизация в 1990-е годы. А при Сталине и Петре главными ресурсами были люди и природа. После коллективизации в СССР даже прекратили перепись населения, после реформ Петра I население в России тоже сократилось.
Между тем самые удачные в России реформы вспоминают нечасто — нет в них пафоса крушения цивилизаций, трудовых армий и городов в вечной мерзлоте. При Александре II земская реформа расширила участие населения в самоуправлении и подтолкнула развитие буржуазии. Реформы Сергея Витте укрепили рубль, привлекли инвестиции и определили промышленный рост в начале XX века. Результаты аграрной реформы Петра Столыпина часто преувеличивают, но и она раскачала сельскохозяйственный экспорт и породила крепких хозяев.
Беда в том, что все эти меры не уберегли империю от катастрофы. Однако революции грянули не из-за реформ. Наоборот, цари слишком долго запрягали, полагая, что держава обойдётся без модернизации. Похожая дилемма у Кремля и сегодня: перемены всегда означают угрозу преемственности власти. Но без реформ полный кердык угрожает и власти, и стране.
Страна на цепи
Как сегодня модернизировать Россию?
В советах недостатка нет. Кто-то предлагает полностью освободить крупных инвесторов от налогов на три года, кто-то — любой ценой держать низкую инфляцию. Но всё это напоминают припарки для мёртвого. Что толку иметь здоровые почки при убитых печени, желудке и мозге?
— Качественная модернизация возможна только в результате комплексных преобразований, — говорит Дмитрий Травин. — Важнейшие реформы должны идти параллельно, дополняя друг друга! И этот путь невозможно пройти быстро. А в России за 30 лет не было ни одного года, когда государство проводило бы оптимальную экономическую политику. Год получше, год похуже. Инвестор реагировал под стать: к нам шли отвёрточные производства, когда при высокой цене на нефть начался потребительский бум. Он размышлял: года три-четыре будут высокие продажи, а дальше посмотрим. Аналогично в растущий фондовый рынок вкладывались спекулятивные капиталы, которые испарились, как только страна вошла в рецессию. Сегодня некоторые специалисты советуют снизить налоги. Но инвестор всё равно не пойдёт, потому что остаётся проблема силового отъёма бизнеса или непредсказуемость коррупции. При стабильных откатах предприниматель ещё может включить их в бизнес-план и сохранить рентабельность. Но, например, при смене губернаторов новая команда может его разорить: вы платили взятки другим, а теперь платите нам. Или придёт полковник: вот вам тысяча долларов, и ваше кафе теперь принадлежит моему сыну. К сожалению, то, что нам выдают за борьбу с коррупцией, зачастую является борьбой околовластных группировок, а реальный инвестор по-прежнему беззащитен и в суде, и в полиции.
Наша экономика, увы, тяжело больна. И для выздоровления больной должен ежедневно делать зарядку, исключить из рациона жирное, бросить пить и каждый день ходить в спортзал. А он за много лет ни дня не мог заставить себя делать ни одного, ни второго, ни третьего. Вступление в ВТО, например, является позитивным шагом, лишь когда всё остальное делается правильно. А самостоятельность регионов может привести к процветанию, когда в них есть независимый парламент, СМИ и другие институты развития.
Сегодня губернатору нет особого смысла развивать экономику: его номенклатурный рост зависит от других факторов — в первую очередь, от лояльности. Если он привлечёт в регион деньги, доходы потом заберёт Москва, а если наберёт кредитов и зайдёт в тупик — он крайний. Если же недовольство бескормицей в регионе пойдёт через край, Москва вздохнёт и даст субсидии. Ребёнку понятно, что эту систему нужно модернизировать: мальца ведь тоже когда-то учили ходить и плавать, окуная в воду.
Представьте себе, что Кремль съел чудо-таблетку и всерьёз согласился оставить налоги в субъектах. Не наши с вами 13 процентов (налог на физлиц), как сегодня, а львиную долю доходов предприятий, на которые избранный народом губернатор должен содержать не только школы и больницы, но суды и полицию. Разворуют? Очень вероятно! Но в тех же треклятых США Вашингтону в голову не придёт дать какому-нибудь штату деньги на бюджетные прорехи. Разворовали? А кто этих воров выбрал? Пушкин?
Автомобильная столица Америки Детройт на глазах превратилась в город-призрак. Производства ушли не в Китай и не в Россию, а в Алабаму и Кентукки — и это прямое следствие экономической политики властей Детройта и штата Мичиган. Причём тут Вашингтон? Думайте теперь, читайте газеты, выдвигайте толковых людей. Для России, кстати, подлинным обновлением было бы на таких примерах уяснить себе, зачем нужны независимые партии и СМИ.
Однако мало кто из экспертов, говорящих про необходимость реформ, верит, что Кремль на них решится. История с присоединением Крыма показала, что можно получать поддержку населения и при падающей экономике. К тому же реформы 1990-х россияне восприняли очень болезненно, на их новый виток власть не решилась в 2000-е, а сейчас и подавно.
Но есть интересный прецедент: в 1950-х годах стареющий каудильо Франсиско Франко, правивший к тому времени Испанией около двух десятков лет, вдруг признал: сеньоры, кажется, я завёл страну в тупик. Произошла смена элит: вместо друзей юности Франко окружил себя молодыми толковыми специалистами, возглавившими вполне эффективную модернизацию. Правда, это единственный случай преображения авторитарного лидера в современной истории.
Post Scriptum
При всей разнице в подходах слагаемые успешной модернизации в различных странах похожи. Свободная конкуренция при минимуме барьеров. Власть не воспринимается как создатель барьеров и уж тем более не ассоциируется с оргпреступностью. Право собственности священно, независимость и адекватность судов не вызывают сомнений. Фискальная политика сбалансирована с бюджетной. Власти всячески поддерживают образование и науку, стимулируют заинтересованность граждан в развитии. Внешняя политика стабильна и миролюбива.
Но есть нюансы. Много говорят, будто государство должно выбрать в промышленности отрасль-локомотив и накачать её деньгами. Например, в послевоенной Японии сделали ставку на металлургию, но выстрелила-то электроника. Компания Sony начиналась с попыток создать массовую рисоварку — и ей это не удалось. Зато мировой рынок покорили качественные магнитофоны и видеокамеры. Это к тому, что не дело государства определять место прорыва, оно должно просто создавать для него условия.
Правда, фантастический рост Южной Кореи с 1960-х годов проходил под контролем военных властей. По уровню доходов кореец был беднее жителя Сомали, сейчас — в 24 раза богаче. Государство пестовало национальный капитал: строило заводы и передавало их частникам. Но ими не были друзья генералов-президентов Пак Чонхи и Чон Ду Хвана. Поддержка привязывалась к достижению заявленных результатов по экспорту: не вышел на мировые рынки — ничего не получил. А внешняя агрессия направлялась исключительно на коммунистов из КНДР, которые до сих пор подстёгивают южных корейцев к сплочению.
Модернизация не может проводиться только для Москвы и Петербурга за счёт остальной страны. Исламской революцией обернулись реформы в Иране при шахе Мухаммеде Резе Пехлеви, когда передовые западные порядки пересаживались при помощи авторитарных методов. А полиция и СОБР не защитят, если 90 процентов населения недовольны.
В начале XX века сказочный рост пережила Аргентина. Модернизация? Ничего подобного. Просто идеальные условия для мясного животноводства совпали с возможностью завалить дешёвой говядиной полмира: как раз появились холодильники и трансокеанские перевозки. Аргентинец стал богаче француза, но, как и в России эпохи дорогой нефти, власти испугались системных реформ и перестройки экономики. Как и у нас, политики-популисты обещали не создать новое богатство, а перераспределить старое от богатых к бедным. И пожилой человек думал: раз пенсию повышают — значит, наша экономика растёт. Великая депрессия и мировые войны обвалили аргентинский экспорт, следом ушли инвестиции, а вместо них — пустота. Что сегодня экспортирует Аргентина? Разве что футболистов.
Среди стран былого соцлагеря Венгрия считалась одной из самых зажиточных. Поэтому в 1990-е реформы провели щадящие — испугались обозлить народ. Сегодня венгры беднее словаков, на которых недавно смотрели свысока. В отсутствие экономического роста политикам остаётся распалять идею Великой Венгрии, пока инвестор в ужасе отступает в Румынию или Прибалтику.
И нет ничего нового под солнцем.
