Вчера официально стартовала предвыборная президентская кампания. Скоро мы услышим немало громких слов, замешанных на слабостях нашего общественного сознания. В том числе и о нашей возрождённой сверхдержаве.
О нашей сверждержавности любят рассуждать многие — от политиков и политологов до любителей выпить-закусить. Но те, кто умеет думать да к тому же задумываться, всё же чувствуют, что отечественная сверхдержавность скорее в прошлом, ну, может быть, в будущем, ведь сегодня население у нас сокращается, экспорт невелик и доля в мировом ВВП всего два-три процента (и это при американском и китайском примерно по 25). Поэтому нередко к нашей нынешней сверхдержавности пытаются прибавить какое-нибудь уточняющее определение: ядерная, военная, космическая, культурная, спортивная…
Однако и в этих областях, где Россия действительно на передовых позициях, наших заслуг подчас не так много. Зачастую, сами того не замечая, мы пользуемся наследством, оставленным предыдущими поколениями. Сколько бы кто из нас ни надувал щеки, в планетарном масштабе за последние минимум четверть века мы не создали почти ничего особо выдающегося. Во всяком случае, у себя на родине.
Так что все эти громкие словеса, даже при вынужденных уточнениях, звучат чересчур пафосно и подчас даже смешно. А так любимое некоторыми словосочетание «энергетическая держава» и вовсе оскорбительно. Государство, чья основная статья экспорта — природные ископаемые, ещё в XIX веке считалось слаборазвитым, придатком передовых стран, сырьевой колонией.
Стереотип, согласно которому мы самее всех самых великих на земле, зародился в нашем общественном сознании ещё в десятых годах XVI века, после того как монах Филофей, старец псковского Спасо-Елеазарова монастыря, написал, обращаясь к великому князю Василию III: «Все христианские империи объединены… в твоей, так как два Рима пало, а третий стоит и поныне. Четвёртому же не быть». В следующем десятилетии идея Москвы как третьего Рима была уже не нова. А в дальнейшем вошла в плоть и кровь московитов. «Бедный старец Филофей отравил русское религиозное сознание хмелем национальной гордыни», — с горечью писал в 1933 году философ Георгий Федотов.
Гораздо раньше Федотова то же констатировали заезжие иностранцы. В конце XVII века ганноверский посланник Фридрих Вебер с изумлением отмечал, что московиты были «самыми тщеславными и прегордыми из людей», «смотрели на другие народы как на варваров», и «их гордость заставляла думать о себе как о народе передовом».
Время от времени, когда ударяла какая-нибудь война с участием европейцев, звенели звоночки, предупреждавшие: гордыня — пустышка, да притом крайне опасная. Но слышали те звоночки лишь единицы, которых объявляли изменщиками и антипатриотами.
Царь Пётр первым отважился во всеуслышание заявить, что Россия катастрофически отстала от Европы, и пошёл к ней в ученики. Вот только заехал не с того боку: вместо того чтобы перенимать механизмы развития передовых западных стран, он заимствовал результаты. В итоге получилось военно-полицейское чиновничье государство, в котором уже изначально были заложены новые отставания.
Нетерпение, наша национальная черта, сыграла с Петром злую шутку. Ему так хотелось, чтобы его Россия поскорее встала вровень с «политичными», «хорошими» государствами, что он даже согласился принять титул императора, который давал ему, а значит, и государству высшую политическую номинацию в европейском мире. Очень скоро Россия и вправду превратилась в империю. Она неуклонно прирастала землями, которые уже не врастали органично в страну, оставаясь колониями, — Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия…
Большевики не признавали имперского статуса своего государства, но на самом деле их Советская Россия шла тем же путем. И во многих отношениях зашла намного дальше: СССР был ещё более военизирован и бюрократизирован, чем его предшественница, а уж свои колониальные устремления распространял почти на полмира. Правда, взаимоотношения советской метрополии с её окраинами и сателлитами, в сравнении с классическими империями прошлого, были выстроены с точностью до наоборот — метрополия кормила всех, требуя за это лишь лояльности. Тем не менее сути дела это не меняло. И финал Советского Союза оказался таким же, как царской империи.
Эти сверхдержавные амбиции дважды — в 1917-м и 1991-м — привели к обрушению нашей государственности. Две катастрофы на протяжении одного ХХ века — не слишком ли много? Оказывается, для иных даже мало. Они усиленно толкают нас в сторону новой, причём имперской, сверхдержавности.
Видно, даром ещё на закате соввласти Александр Солженицын говорил: «Я с тревогой вижу, что пробуждающееся русское национальное самосознание во многой доле своей никак не может освободиться от пространственно-державного мышления, от имперского дурмана…» И тут же с горечью уточнял: «Это вреднейшее искривление нашего сознания: “зато большая страна, с нами везде считаются”». Или, добавлю, ещё большее искривление сознания и ещё больше распространённое: «Боятся — значит, уважают». Откуда взялась эта формула, неизвестно. Зато хорошо известно, что на самом деле тех, кого боятся, нисколько не уважают, их ненавидят, и от них стараются защититься всеми средствами.
И вот теперь, всего через 25 лет после предыдущей катастрофы, нас вновь призывают к империи и сверхдержавности. Мы вновь ассигнуем на военную составляющую астрономические суммы, вновь кровно обижаемся, когда кто-то, как нам кажется, считает, что наша страна ведёт себя неправильно…
Очень хочется третьей империи. Имперский синдром терзает нас, и державю не даёт нам покоя.
Но — как сказал опять-таки Солженицын — «нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель». Классик был прав. Сила государства — не в сверхдержавности и не в имперскости. А в благоденствии граждан, их свободах, широких возможностях при получении образования и в профессиональном росте, доступе к культурным ценностям… Азбучные истины? Согласен. Но почему их приходится повторять?
…На этом можно было бы поставить точку, но такова лишь половина истины. Вторая, не менее важная её половина в том, что в силу своего географического и геополитического положения, людских и природных богатств, культурного потенциала Россия и вправду должна быть сверхдержавой.
Но тут нас постоянно подводила всё то же наше нетерпение. Большинство наших предков раз за разом запрягали телегу поперед лошади: пытались строить супердержаву, оставляя народное процветание на потом. И раз за разом возводили монстра, который плевать хотел на благоденствие своих создателей и заботился только о себе любимом, а потому неустанно клепал оружие для собственной защиты. Опять-таки: чем это в конце концов оборачивалось, знает каждый, кто, затвердив на школьной скамье длинный перечень дат, царей, генсеков, войн, восстаний и революций, попытался выстроить этот перечень в логически повторяющиеся цепочки.
Но вот что характерно: о сверхдержаве мечтали всегда искренне, и гордились ею от сердца, хотя созидали не собственным желанием, а под ударами кнута, в крови и страшных лишениях. Вот в чём загадка…
