Что отличает один город от другого? Архитектура, достопримечательности, музеи... А ещё магазины, кафе, рестораны, гордящиеся своим далёким прошлым — той историей, которой нет у Петербурга.
Это кафе на углу Невского и Владимирского проспектов не имело никакого официального названия. Зато неофициальных — сразу три.
Завсегдатаи иногда говорили: «Подмосковье», — потому что на верхних этажах располагался ресторан «Москва». Редко: «Говнюшки», — видимо, из-за всеядного скептицизма посетителей и непритязательного интерьера, который состоял из двух-трёх столиков при входе и высоких столов-стоек в глубине помещения.
Но весь город — даже те, кто никогда здесь не бывал, — знали его как «Сайгон». По версии большинства, кафе было ещё одной «горячей точкой» планеты. Но здесь если и стреляли, то исключительно творческими идеями.
На рубеже шестидесятых-семидесятых в «Сайгоне» обитали почти все столпы питерского андеграунда: Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Евгений Рейн, Владимир Уфлянд, Виктор Кривулин, Константин Кузьминский, Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук, Геннадий Григорьев… Как сказал классик петербургского андеграунда одной из предшествующих эпох, «иных уж нет, а те далече»!
Кое-кого из них я знал. Но ровно настолько, насколько все тут друг друга знали. Кивнул головой в знак приветствия, и всё. У каждого была своя компания — и в общей толчее у столов, и на широком каменном подоконнике, где все сидели, прижавшись друг к другу плечами, как в вагоне метро, и в длинной очереди к Аллочке, которая варила потрясающий кофе, двойной, а по желанию и тройной. Влезать в чужой круг без приглашения, даже если ты в тот день оказался один, было не принято. А приглашения поступали редко: боялись стукачей.
Ещё в «Сайгоне» хватало фарцовщиков. Обычно они никому не мешали. Вели себя тихо. Не так-то просто поймать за денежную конвертацию на месте преступления (а сроки за инвалюту давали тяжёлые), поэтому милиция хватала валютчиков за драки, которые нередко сама же и провоцировала. Так что «фарца блюла себя», словно девица на выданье.
Обитатели «Сайгона» — кто сознательно, кто подсознательно, а кто и бессознательно — ощущали себя здесь как бы вне города. Они были чем-то вроде анти-Ленинграда. Хотя, уверен, большинству старых «сайгонцев» больше понравилось бы, если сказать, что они были чем-то вроде Петербурга или Петрограда, ведь до прихода к власти большевиков северная столица славилась обилием кабачков и кафе, где кучковалась богема и полубогема…
Но ничего постоянного не бывает. Со временем «сайгонистую» публику стал вытеснять разный сброд: дешёвые проститутки, мелкое ворьё и личности вообще без определённых занятий и места проживания.
Нашествие варваров произошло после того, как городским властям вдруг пришло в голову, что негоже гостям «города трёх революций» сразу по приезде сталкиваться с отбросами советского общества, и на Московском вокзале начались чуть не ежедневные облавы. Ну, а почему изгнанники решили перекочевать именно на угол Невского и Владимирского, — это уж только одному Богу известно.
С тех пор «Сайгон» начал быстро хиреть и, в конце концов, опустился до заурядно-низкопробного заведения. В годы горбачевской перестройки его закрыли — как было объявлено — для того, чтобы отремонтировать. Но в «Сайгоне», как и по всей стране, ремонт тоже не удался. И уже в первой половине девяностых там открылся магазин по продаже иностранной сантехники.
…Да-да, чем дальше течёт жизнь, тем больше она располагает к мемуарному жанру. Далекое прошлое выглядит нежно подёрнутым флёром теплоты и уюта. Ехидничать над этим, конечно, смешно, но смеяться — грешно. Таково естество всякого, кто пытается изумить своей памятью не только внуков, но и самого себя.
Тем более беда-то в другом. Наш любимый город лишает нас, поколение за поколением, практической реализации этого нашего воспоминательного естества.
Хорошо римлянам: у них на виа Кондотти с 1760 года (!) существует Антико Каффе Греко, куда в незапамятные эпохи хаживали Стендаль, Гете, Байрон, Лист, Китс… И парижанам: у них на бульваре Монпарнас есть «Клозери де Лила», где ещё в конце XIX — начале ХХ века сиживал чуть не весь цвет мировой богемы, начиная от Сезанна, Аполлинера и Хемингуэя. И берлинцам хорошо: на Французише штрассе с начала XIX века работает ресторан «Борхардт» — издавна там любят обедать и ужинать не только деятели искусства, но и политики…
У нас в Петербурге нет ничего подобного. Не только кафе, баров, ресторанов, но и лавочек, магазинов, куда мы ходили в молодости и детстве, где бывали наши родители, бабушки и дедушки… Наш город неуловимо меняется на наших глазах, убегая от нас вместе со временем. Он постоянно и неумолимо отбирает у нас наше прошлого.
А у себя?..
