Николай Гумилёв и Александр Блок: двойной портрет на фоне Марии

Александр Крейцер
Ноябрь15/ 2018

Жизнь и смерть обоих поэтов были неразрывно связаны не только с русской революцией, но и с… Марией. 

 

Летом 1908 года Гумилёв впервые приехал в тверскую усадьбу Слепнёво, которой владела его мать. Отсюда Николай частенько наведывался в соседнее имение Борисково, где жили его двоюродные племянницы Мария и Ольга Кузьмины-Караваевы. В Машу он был влюблён. 

По утверждению жены брата поэта Анны, Маша «была высокая тоненькая блондинка с большими грустными голубыми глазами, очень женственная» [1. С. 149]. Анна Гумилёва вспоминала: «Меня всегда умиляло, как трогательно Коля оберегал Машу. Она была слаба лёгкими, и когда мы ехали к соседям или кататься, поэт всегда просил, чтобы их коляска шла впереди, “чтобы Машенька не дышала пылью”. Не раз я видела Колю сидящим у спальни Маши, когда она днём отдыхала. Он ждал её выхода, с книгой в руках всё на той же странице, и взгляд его был устремлён на дверь. Как-то раз Маша ему откровенно сказала, что не вправе кого-либо полюбить и связать, так как она давно больна и чувствует, что ей недолго осталось жить. Это тяжело подействовало на поэта» [1. С. 149]. 

Вскоре Маша умерла. Но любовь к ней Николай Степанович, похоже, хранил в душе всегда. В одном из последних — 1919 года — стихотворений «Заблудившийся трамвай» поэт предсказал свою гибель, отдавая собственную жизнь за жизнь Маши. 

В трамвае, «в воздухе огненную дорожку» «оставляющем и при свете дня» и  несущемся по Петербургу через пространства времён и стран, Гумилёв восклицает:  

Машенька, ты здесь жила и пела, 

Мне, жениху, ковёр ткала, 

Где же теперь твой голос и тело, 

Может ли быть, что ты умерла! 

 

Как ты стонала в своей светлице, 

Я же с напудренною косой 

Шёл представляться императрице 

И не увиделся вновь с тобой. 

…………………………………. 

Верной твердынею православья 

Врезан Исаакий в вышине, 

Там отслужу молебен о здравьи 

Машеньки и панихиду по мне. 

 

И всё же навеки сердце угрюмо, 

И трудно дышать, и больно жить… 

Машенька, я никогда не думал, 

Что можно так любить и грустить.  

Анна Гумилёва рассказывала: «Помню, что Коля как-то сказал: “Как осторожно надо подходить к ребенку! Как сильны и неизгладимы бывают впечатления в детстве! Как сильно меня потрясло, когда я впервые услышал о страданиях Спасителя”. Дети воспитывались в строгих принципах православной религии. Мать часто заходила с ним в часовню…, что нравилось Коле. С детства он был религиозным и таким же остался до конца своих дней — глубоко верующим христианином. Коля любил зайти в церковь… и иногда долго молился перед иконой Спасителя. Но по характеру он был скрытный и не любил об этом говорить» [1. С. 148]. 

Легко предположить: реальная девушка Маша, став утраченной любовью Николая Гумилёва, могла обрести в душе поэта вселенский смысл и поэтическую замену в образе евангельской Марии. И отдавая в пророческом стихотворении жизнь за Машу, любовь своей юности, поэт жертвовал собой и за небесную Деву Марию. Это и Ей тоже он мечтает отслужить «в Исаакии» «молебен о здравье» вместе с «панихидой по себе». Это и Её он хочет воскресить в одном из самых проникновенных своих текстов. 

Строки из «Заблудившегося трамвая» 

Понял теперь я: наша свобода —  

Только оттуда бьющий свет 

заставляют вспомнить строки из стихотворения враждовавшего с Николаем Гумилёвым Александра Блока «Все на земле умрёт — и мать, и младость…». В этом коротком стихотворении 1909 года поэт зовет приучить усталую душу «к вздрагиваньям медленного хлада», 

Чтоб было здесь ей ничего не надо, 

Когда оттуда ринутся лучи. 

Георгий Иванов в «Петербургских зимах» повествовал об обстоятельствах ухода поэта: 

«Врачи, лечившие Блока, так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен. Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему стали впрыскивать морфий… Впоследствии в советских журналах говорилось в разных вариантах о предсмертном “помешательстве” Блока. Но никто не упомянул одну многозначительную подробность: умирающего Блока навестил “просвещённый сановник”, кажется, теперь благополучно расстрелянный, начальник Петрогослитиздата Ионов. Блок был уже без сознания. Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры “Двенадцати” уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? — “Люба, хорошенько поищи, и сожги, все сожги”. Любовь Дмитриевна, жена Блока, терпеливо повторяла, что всё уничтожено, ни одного не осталось. Блок ненадолго успокаивался, потом опять начинал: заставлял жену клясться, что она его не обманывает, вспомнив об экземпляре, посланном Брюсову, требовал везти себя в Москву. — “Я заставлю его отдать, я убью его…” И начальник Петрогослитиздата Ионов слушал этот бред умирающего…» [2. С. 165-166]. 

Иванов констатирует: «За создание “Двенадцати” Блок расплатился жизнью. Это не красивая фраза, а правда. Блок понял ошибку “Двенадцати” и ужаснулся её непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик, он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от “Двенадцати”, как другие умирают от воспаления лёгких или разрыва сердца» [2. С. 165]. 

В те дни, когда Блок умирал, Гумилёв осуждённый за участие в антибольшевистском заговоре, писал из тюрьмы жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы» [2. С. 167]. 

Как умер Николай Гумилёв? Георгий Иванов продолжает: «Двадцать седьмого августа 1921 года, тридцати пяти лет от роду, в расцвете жизни и таланта, Гумилёв был расстрелян. Ужасная, бессмысленная гибель?! Нет — ужасная, но имеющая глубокий смысл. Лучшей смерти сам Гумилёв не мог себе пожелать. Больше того, именно такую смерть, с предчувствием, близким к ясновидению, он себе предсказал» [2. С. 168] — в «Заблудившемся трамвае». 

По некоторым сведениям, поэт был забит в камере прикладами. Это была жертвенная смерть во имя Марии, предсказанная в гениальном стихотворении. Она отличалась от смерти Александра Блока, тоже павшего жертвой, но… своего вольного или невольного отступления от Христа ради большевистской идеи земного рая. Двенадцать блоковских красногвардейцев идут мимо думской «невской башни» по Невскому проспекту. А впереди «двенадцати» шагает с «кровавым флагом» «в белом венчике из роз» «Иисус Христос» — подмена настоящего Спасителя. 

Кумиром Блока было женственное начало мироздания, «звезда Мария», о которой говорит пьеса «Незнакомка». Поклонение поэта той, кого он отождествлял с «вечной женственностью», давно стало притчей во языцех. Очевидно, что блоковская «падшая звезда Мария» была подменой истинной Марии, — такой же, как подмена ведущего красногвардейцев псевдоХриста Христом истинным. 

…Ужасная смерть Блока и ужасная смерть Гумилёва. Обе имеют глубокий смысл. Но он абсолютно разный. Революция порой не давала представителям старой культуры иного выхода, кроме смерти. Хотя свою жизнь приходилось отдавать по-разному. Гумилёв объяснил это так: 

Не спасёшься от доли кровавой, 

Что земным предназначила твердь. 

Но молчи: несравненное право 

Самому выбирать свою смерть. 

Время революции, которое застали Александр Блок и Николай Гумилев, было эпохой мощного проявления стихии тьмы. И оба поэта не умерли — погибли. Гумилёв, — встав на путь противостояния дьявольской революционной стихии. Блок — не в силах пережить того, что его поэтический дар, как он сам признавался, всю жизнь вёл его «за стихией».  

 

Литература 

  1. Сенин С.И. «В долинах старинных поместий…» /Книжно-издат. отдел ОАО «Тверское княжество». Тверь, 2002-2003 
  1. Иванов Г.В. Собр. соч.:  В 3 т. Т. 3. М.: Согласие, 1994 

 

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

3 × 4 =