Сегодня исполняется 131 год со дня рождения Николая Вавилова, выдающегося учёного и гражданина России. Его коллекция семян и растений, хранящаяся в ВИРе, оценивается в 8 триллионов долларов.
В 1932 году Вавилов вернулся из Америки триумфатором. Во-первых, привёз солидное пополнение для ВИРовской коллекции, в том числе добытый с немалым трудом каучуковый кустик гваюлы (важнейшего стратегического сырья) и семена тщательно охраняемого в Перу хинного дерева. А во-вторых, на VI Международном конгрессе генетиков в Итаке его, русского учёного, избрали президентом следующего конгресса, который решено было через пять лет провести в СССР.
Однако уже в 1933-м грянула первая беда: арестовали группу ведущих специалистов Всесоюзного института растениеводства (ВИРа). Все попытки директора института Вавилова вызволить коллег были тщетны. Не помогли ни звание одного из первых лауреатов Ленинской премии, ни статус академика и президента ВАСХНИЛ, ни членство в ЦИК СССР — верховном органе государственной власти. Более того, в «Правде» появилась разгромная статья, в которой утверждалось, будто институт во главе со своим директором, вместо того чтобы давать стране новые сорта полезных растений, занимаются сомнительными экспериментами.
Когда вслед затем Вавилова вызвали в ЦК, он даже обрадовался, рассчитывая доказать, что все обвинения сущая клевета. Но его и слушать не стали, отчитали, как мальчишку.
В 1934-м, всего за четыре дня до того, как должно было отмечаться 10-летие института и 25-летие научной деятельности Николая Вавилова, из Москвы поступило указание: торжества отменить! Николай Иванович написал в Наркомзем с просьбой объяснить причины — ему даже не ответили.
А в середине 1930-х началась открытая травля. С одной стороны — «верный мичуринец» Трофим Лысенко, змея, которую Николай Иванович по интеллигентской своей доброте и доверчивости в своё время сам выпустил из её провинциального серпентария, с другой — часть сотрудников своего же ВИРа. Все — молодые и малообразованные, потому что дипломы и кандидатские степени получили на волне сталинской борьбы за новую, советскую, интеллигенцию.
Конечно, доказать их профессиональную несостоятельность ничего не стоило, но спор-то, даже на научных конференциях, шёл далеко не научный. Генетики ставили на стол микроскоп и предлагали оппонентам: пожалуйста, можете воочию убедиться в ошибочности ваших взглядов. А те в ответ только смеялись, навешивая политические ярлыки: «менделисты», «морганисты», «антидарвинисты», «антимичуринцы».
Впрочем, интеллектуальные нувориши всегда одинаковы: с грехом пополам осилив две-три книги, каждый из них уже мнит, будто ухватил Бога за бороду, и спешит избавиться от умников, чья неуместная критика бросает тень на эту величественную картину.
В июне 1935 года Вавилова сместили с поста президента ВАСХНИЛ. В 1937-м советские власти отказались принять VII Международный конгресс генетиков, и он состоялся лишь год спустя, в Эдинбурге. В течение всех дней работы конгресса на сцене демонстративно было выставлено пустое председательское кресло. Вавилова в Англию не пустили. Он уже несколько лет был невыездным.
Надо думать, Николай Иванович отлично понимал, что дело вовсе не в Лысенко и его приспешниках. Дело в том, что после нескольких лет опалы расстрелян Николай Бухарин, который когда-то поддерживал Вавилова. Кроме того, причина в том, что пресловутое раскулачивание оставило землю без хозяина. А полузнайки, что ж, — всего лишь свора с хозяйской псарни. Ergo, выход один — идти к хозяину: ему объяснять, доказывать, бороться. Нет, не за себя — за людей, которые работают рядом, за дело, которому отдана жизнь.
В 1939-м Вавилов долго добивался аудиенции у Сталина. Наконец, встреча была назначена: 20 ноября, в десять вечера. Но состоялась она уже 21-го, потому что академика до полуночи продержали в приёмной.
— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, — сказал Вавилов, специально назвав Сталина по имени-отчеству, чтобы сразу показать, что пришёл не с жалобами и обидами, а для доверительной беседы.
Сказал и осёкся: Сталин, прохаживаясь по своему кабинету с трубкой в руках, не ответил на приветствие, даже не обернулся. Повисла тяжёлая пауза.
— Ну что, гражданин Вавилов, — произнёс вдруг Сталин, делая ударение на слове «гражданин», — так и будете заниматься цветочками, лепесточками, василёчками и другими ботаническими финтифлюшками?
Это был смертный приговор. Но самое ужасное — в оставшееся до ареста время Вавилов не мог ничего сделать, чтобы спасти коллег-единомышленников и ВИРовскую коллекцию.
Николая Ивановича арестовали спустя восемь месяцев, 6 августа 1940 года. Следом забрали его ближайших сотрудников и уволили часть вавиловских сторонников. Но коллекцию не тронули.
Последний факт может показаться удивительным, ведь к руководству в институте пришли противники Вавилова, а директором стал человек, которого много лет спустя один из ближайших вавиловских соратников и учеников, чудом уцелевший в сталинских мясорубках, Ефрем Якушевский назвал «палачом ВИРа». В действительности всё было вполне логично: «мичуринцы» воевали не с генетикой, а с генетиками, за тёплые места под солнцем, и отныне коллекция, служившая основой ВИРа, стала их судьбой, пьедесталом для дальнейшей карьеры…
По большому счёту, на крутой лестнице научных достижений всего три ступеньки: первая — постановка нового вопроса, вторая — ответ на этот вопрос (открытие) и высшая — формулирование нового закона (теории). Николай Иванович Вавилов — автор двух научных законов, причём оба он сам же с успехом применил на практике. Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости помог ему прийти к теории географических центров происхождения культурных растений, а она, в свою очередь, позволила накопить крупнейший в мире генетический банк флоры Земли. В итоге ко времени ареста Вавилова собрание семян и растений ВИРа достигало уже 250 тысяч образцов (форм, сортов): 36000 — пшеницы, 10022 — кукурузы, 23636 — бобовых, 17955 — овощных, 12651 — плодово-ягодных, 23200 — кормовых культур.
Беда была только в том, что блестящие научные концепции директора Института растениеводства никак не соответствовали ни международной обстановке того времени, ни интеллекту советских властей. Почти всякая экспедиция получала самое скромное финансирование, да и его приходилось выбивать, преодолевая бюрократические препоны. Неудивительно, что иногда спонсоры оказывались самые неожиданные — то наркомат иностранных дел, то Сахаротрест… Официальные должности тоже бывали весьма экзотические. К примеру, однажды Вавилов отправился в Афганистан как референт по заключению торгового договора, а его двое коллег — как курьеры НКИД. Впрочем, путешествие под видом дипломатических сотрудников можно было считать благом. Ведь колесить приходилось по самым горячим регионам планеты — в Азии, Африке, Латинской Америке, — подчас без карт, без описаний маршрута, без постоянных проводников, среди воюющих племён и народов, которые к тому же, мягко говоря, не жаловали европейцев.
Собиратели во главе с Вавиловым, который сам побывал более чем в 30 странах и удостоился медали Русского географического общества «За географический подвиг», создавали коллекцию с огромными тяготами и подчас с риском для жизни. Ещё большие испытания выпали на долю тех немногих сотрудников Института, которые оставались в блокадном Ленинграде во время Великой Отечественной. Едва держась на ногах от голода, они спасали уникальные семена и растения от морозов, бомбёжек, обстрелов, а также регулярного нашествия воров и крыс. Летом семена высеивали, иначе они могли погибнуть. Это был беспримерный героизм: коллекцию составляли тонны зерна и картофеля, но ни один работник не позволил себе превратить её в доппаёк.
Однако Николай Иванович об этом так и не узнал. Он умер в Саратовской тюрьме от крайнего истощения 26 января 1943 года.
