Она умела носить бриллианты с непревзойдённым шиком. Создавалось впечатление, будто не драгоценности её украшают, а она — их. Это было её даром, реализованным не в той стране и не в то время…
Неверная супруга
С Владиком, своим мужем, Нелли познакомилась в девятнадцать лет. Откровенно говоря, он был не совсем её мужем. Вернее, не только её. Она оказалась его второй женой — второй не последовательно, а параллельно. Такое положение вещей не было в те годы редкостью. Война породила множество одиночеств, и молодые женщины нередко соглашались на полулегальные альянсы…
А с Владиком они познакомилась так. Нелли была студенткой Института иностранных языков и недавно вышла замуж. Её избранник, обыкновенный по тем временам «молодой специалист», получал мизерную зарплату за малозначительную работу в заштатном НИИ, читал перед сном «Комсомольскую правду», раз в месяц уходил на дежурство в народную дружину и носил на лацкане пиджака значок «Почётный донор».
Однажды друзья позвали Нелли с мужем отметить вскладчину День Победы в «Метрополе». Застолье было шумным, настроение — приподнятым. Весна, ресторанный оркестр и «Цинандали» заставили Нелли забыть об изрядной бреши в семейном бюджете и тесных, одолженных у подружки, туфлях. На ней было новое платье из зелёно-чёрной шотландки и купленное со стипендии тоненькое серебряное колечко с голубенькой стекляшкой, которое она, по простоте душевной, искренне считала драгоценностью.
Под конец вечера её пригласил на фокстрот сидевший за соседним столиком интересный брюнет лет тридцати пяти, в костюме из модного тогда «ударника» и выбритый до синевы. Нельзя сказать, чтобы Нелли сильно шокировало сделанное незнакомцем во время танца предложение сбежать из ресторана и покататься на такси. К тому времени у неё уже был опыт супружеской неверности. Но когда, проводив даму к столику, мужчина попросил её мужа на пару слов и напрямую предложил ему солидную сумму отступного за удовольствие прогуляться с его супругой по вечернему городу, тот, обвинив жену во всех смертных грехах, взял её за руку и ретировался из «Метрополя».
Вечер был безнадежно испорчен. Так закончилось первое «свидание» Нелли с Владиком, но судьбе было угодно свести их вновь.
Однажды, когда будущая королева бриллиантов шла с нагруженной продуктами авоськой по Невскому, возле неё остановилась новенькая серая «Победа», из которой вышел тот самый ресторанный поклонник. С этой встречи и начался роман, продолжавшийся более двадцати пяти лет.
Ху в меху?
С войны Владик, демобилизованный по ранению, вернулся в конце зимы 1945-го. Для начала надо было немного отдохнуть, что он и делал на протяжении почти целого года, благо родители не торопили с трудоустройством, а какую-никакую пенсию по инвалидности он получал.
Заслуженный фронтовик гренадёрского роста, с богатой угольно-чёрной шевелюрой и рукой на перевязи, словно магнит, притягивал к себе внимание представительниц прекрасного пола, до которых и сам был большой охотник. Но в знакомствах с девушками основным критерием служили для него не эффектные внешние данные, ум и доброта, а благосостояние, жилплощадь и общественное положение.
Так счастливой избранницей красавца Владика оказалась дочь заведующего меховым отделом Центрального коммерческого промтоварного магазина Григория Марковича Школьника. Это была милая, неглупая, но не слишком молодая девушка.
Свадьба состоялась, и той же осенью тесть, «подмазав» кого следует, пристроил зятя в Политехнический институт. Но «свои университеты», как рассказывает Нелли, Владик окончил ровно за неделю, так как дольше премудростей высшего образования не выдержал. Григорий Маркович, сожалея о выброшенной на ветер взятке, но радея всё-таки о счастье дочери, устроил непутёвого в артель инвалидов «Заготскот-Пищепродукт», во главе которой стоял его давний друг-приятель.
Основная задача предприятия заключалась в закупке у населения скота и транспортировке его на мясокомбинаты, с которыми у артели были заключены договоры. В трудовой коллектив «Пищепродукта» посторонние не принимали. Все заготовители скота состояли между собой в родстве, свойстве или в тесной дружбе.
Однако никакие родственные связи не принимались в расчёт, если одновременно с заявлением о приёме на работу директору не вручался конверт с заранее оговорённой суммой. Тесть Владика, выложил за это «хлебное» место 10 тысяч — деньги по тому времени громадные. Но оно того стоило.
Вряд ли кто-нибудь из сотрудников артели знал, на каком месте у коровы растёт вымя, но это было им, собственно, и ни к чему, так как для закупки скота имелась агентурная сеть, набранная из жителей окрестных деревень. В обязанности же бизнесменов-артельщиков входило правильное оформление документации и осуществление финансовых операций.
Все расчёты производились исключительно за наличные. Суммы, проставляемые в накладных, никем не контролировались. А между тем то и дело происходил по независимым от «Пищепродукта» причинам спонтанный падёж животных. К тому же, как следовало из отчётов, вагоны со скотом время от времени терялись на бескрайних просторах СССР, отправленные по халатности железнодорожников, скажем, вместо Риги во Владикавказ, что также списывалось как естественная убыль. И в результате — плакали полученные в качестве предоплаты солидные авансы мясоперерабатывающих предприятий…
Но организация такого рода даже в условиях послевоенной неразберихи не могла просуществовать долго. Итог её деятельности был предопределен. Сели все. Все, кроме Владика, которого тесть, обладавший обострённым чутьём старого торгового работника, за год до бесславного краха «Заготскот-Пищепродукта» заставил уволиться. В целях страховки его даже уложили месяца на полтора в Бехтеревскую больницу для лечения расшатанных нервов.
В процессе расследования дела «Пищепродукта» имя Владика называлось, конечно же, неоднократно, но он давно в артели не работал, а с душевнобольного инвалида войны, сами понимаете, взятки были гладки.
В кустах не столь отдалённых
По рассказам родителей, дед Владика когда-то, до 17-го года, владел самым крупным в Петербурге бюро проката «первоклассных английских выездов с электричеством». Контора деда располагалась на углу Гороховой и Морской, и вся столица знала фирменный знак дедовского предприятия, красовавшийся на дверцах экипажей.
Отец Владика во времена НЭПа организовал довольно крупный кожеперерабатывающий кооператив. Но, по счастью, вовремя ликвидировал дело и потому остался цел и невредим.
Но каково было Владику, чей наследственный предпринимательский талант требовал реализации, существовать в условиях развитого социализма?
По воспоминаниям Нелли, он иногда вздыхал: «Эх, мне бы фабрику свою…» Но эта мечта была неосуществима, а значит, надо было как-то устраиваться. Вот только куда? В очередную артель-однодневку, чтобы через год-другой снова прятаться в психбольнице? Ну уж, дудки!.. Владик искал нечто более стабильное и надёжное. А этим его требованиям тогда соответствовала только одна сфера человеческой деятельности — торговля.
Но не продавать же ему, человеку с воображением и амбициями, капусту с лотка! Однако, чтобы получить более приемлемое место, необходимо было соблюдение трёх условий. Во-первых, образование. Во-вторых, членство в КПСС. И, в-третьих, солидная взятка нужному человеку. В партию Владик вступил ещё на фронте, деньги для «подмазки» заработал, заготавливая скот, но образование… Вот когда он горько пожалел, что закончил «свои университеты» за неделю.
Но горевать пришлось недолго. Однажды в какой-то компании он познакомился с неким дядей Гошей, для которого не составляло труда достать любой документ, любую бумажку. Дальнейшее было делом техники. Не прошло и месяца, как вожделенный диплом об окончании ЛИСТа (Ленинградского института советской торговли) лежал у «молодого специалиста» в кармане. Оставалось только найти того, кому следовало «дать», но эту проблему с лёгкостью решил всё тот же тесть Григорий Маркович. Так что к моменту знакомства с Нелли Владик был сотрудником славного треста Ленминводторг, в котором работал в качестве директора «куста», состоявшего из шести крупных и высокорентабельных торговых точек.
Хорошая девочка инвалида
С мужем-комсомольцем Нелли рассталась без сожалений, слёз и долгих объяснений. Просто позвонила утром ему на работу и сообщила, что полюбила другого. Ушла в чём была, хотя, по правде говоря, ей и брать-то было нечего.
Для начала Владик снял ей комнату в частном доме в Парголово, а примерно через год выхлопотал через знакомого инспектора райжилотдела миленькую квартирку на Суворовском проспекте.
Парадно-выходное платье из шотландки вскоре сменился костюмом-джерси, сшитым в ателье, которое в Ленинграде называли «Смерть мужьям». Подружкины туфли, в которых она мучилась на той памятной вечеринке в «Метрополе», казались ей теперь топорными по сравнению с недавно купленными лакированными, итальянскими. Владик дарил ей шёлковое бельё, привезённые моряками загранплавания французские духи и капроновые чулки, а к зиме у неё появилась новенькая лейпцигская шуба «кролик-электрик».
Нелли вспоминает, что в 1950-х вошли в моду пальто фасона «волнующий зад» с тремя бантовыми складками ниже талии, и, когда она в таком пальто с «волнующим задом» и гигантских размеров горжеткой выходила из владиковой «Победы», женщины с авоськами неизменно провожали её испепеляющими взглядами. Наконец, по случаю рождения сына, ей была подарена заветная мечта каждого советского человека — автомобиль.
Женщина за рулём собственной машины была в те времена явлением чуть ли не уникальным. Такая покупка не могла не привлечь чреватого серьёзными последствиями внимания, и потому голубенький «Москвич»-«стиляга» был оформлен на имя дальнего родственника, а она ездила по доверенности.
Бриллианты выглядели на Нелли настолько естественно и органично, что, надевая их даже в неуместном количестве, она не производила впечатления манекена с витрины ювелирного магазина. В паре с ней Владик, одетый в сшитый у знаменитого таллиннского портного габардиновый макинтош, сам себе, да и окружающим тоже, казался сошедшим с экрана заграничным киногероем.
Знала ли законная жена Владика о его второй семье? Конечно. Но пока соблюдались приличия, вполне сознательно молчала, поскольку супругу было известно многое о деятельности её отца. Так и существовал этот треугольник, то и дело балансируя на грани распада, но всё-таки не распадаясь.
Летом 1960-го в Юрмале, где они с Нелли отдыхали в санатории высшего командного состава ВМФ, с Владиком произошёл очень странный случай. Ещё весной он сменил свою «Победу» на новенький ГАЗ-21 «Экстра», так что на курорт поехали на машине. То лето было дождливым, и поэтому, чтобы скоротать время, они совершали долгие автомобильные прогулки по взморью. Однажды случайно натолкнулись на цыганский табор, расположившийся на опушке леса. От нечего делать притормозили. К машине тут же подошла немолодая цыганка и предложила: «Давай, молодой-красивый, погадаю!» Владик со скуки согласился, и гадалка, внимательно рассмотрев его ладонь, сокрушённо покачала головой: «Ждёт тебя, яхонтовый, казённая решётка, чёрная маята и долгая печаль…»
Нелли до сих пор помнит, как её от этих слов будто ошпарило кипятком, а Владик резко нажал на газ. Потом встреча с цыганкой постепенно забылась и всплыла в памяти лишь год спустя, когда началось следствие по делу Ленминводторга…
Какой русский не любит быстрой мзды!
Ленминводторг, как и другие подобные ему тресты, должен был осуществлять бесперебойную работу торговых точек. Под его эгидой объединялись десятки магазинов, кафе «Мороженое-Шампанское-Вина», баров «Пиво-Вена», а также распивочных, буфетов и рюмочных, связанных общим руководством с товарными базами, складами и бухгалтерией. Это была отлично отлаженная система, позволяющая регулировать деятельность предприятий торговли, и… ещё одна бездонная кормушка для тех, кто не желал жить на одну зарплату.
Продавцы и буфетчики (оклад 62 руб. 50 коп.), недоливая незаметные для клиента три грамма коньяка, набирали за смену 30-40 рублей и в качестве оброка выплачивали 50 в неделю директору, официальная ставка которого составляла 110 руб. Директор, в свою очередь, платил установленные полторы сотни в неделю завбвзой за ходовой товар. Завбазой (40 руб. — аванс, 75 руб. — получка) должен был «подмазывать» инспектора торга, и т.д., и всё выше, выше…
Была разработана система поставок «левого» товара, а, следовательно, приходилось платить и контролирующим органам. Вокруг Ленминводторга кормились сотрудники транспортной милиции и ОБХСС, Санэпидемстанции и контрольно-ревизионного управления, а также десятки других более или менее значимых служб, вплоть до пожарных и редакторов ленинградских газет, не дававших хода поступавшим время от времени «сигналам» бдительных граждан.
Владик, директор куста магазинов Ленминводторга, добросовестно выполнял свою не особенно мудреную функцию по обслуживанию этой гигантской машины, перекачивающей деньги. Такая работа позволяла ему жить в соответствии с собственными вкусами и потребностями. И за это однажды он оказался одним из 52-х виноватых в аварии стрелочников.
Потерянный рай пищеторга
Дело Ленминводторга рассматривалось в 1961–1963 годах. В нём участвовали 52 человека, занимавших в торге высокие посты. Затем последовал двухнедельный процесс в первой инстанции Судебной коллегии и следом за ним — лавина жалоб в Верховный суд. Казалось, это дело должно было вызвать шумный отклик в прессе. Ничуть не бывало! Весь город передавал из уст в уста подробности происходящего, а газеты упорно молчали.
Лишь спустя много лет, с разрешения председателя городского суда, мне выдали в архиве несколько сколотых канцелярской скрепкой листочков, неразборчиво исписанных от руки, разрозненных и рваных. И это всё, что осталось от многотомного дела, которое, согласно инструкции, следует хранить вечно?!
Кому в 1963-м могло повредить обнародование материалов расследования? Кто, когда и каким образом сумел изъять всю информацию о процессе? Чьи имена остались за кулисами зала судебных заседаний? Не боится ли кто-нибудь огласки даже сегодня?
Кое-что прояснилось, когда Нелли (правда, настоятельно просившая не называть ее подлинного имени) поведала мне, что —
…старший оперуполномоченный ОБХСС из года в год получал еженедельную мзду в 50 рублей от директоров магазинов Ленминводторга (на суде этот человек был оправдан и восстановлен на прежнем месте работы, так как обвинение не располагало какими-либо подтверждениями показаний участников дела — расписками, магнитофонными записями и т.п.);
…у рядового инспектора торга были конфискованы не то восемь, не то девять вкладов в сберкассах разных районов города, каждый из которых превышал 3000 рублей;
…скромный врач санэпидемстанции так и не сумел доказать, что двухэтажная дача на Карельском перешейке, автомобиль «Волга» и золотые украшения на общую сумму 10 тысяч рублей приобретены на трудовые доходы;
… всю команду Ленминводторга заложила директор кафе (ей за это обещали свободу, и действительно, она не участвовала в процессе).
А ещё Нелли рассказала о Владике…
Алмазный мой конец
Владика взяли одним из последних, и потому у него было достаточно времени, чтобы подготовиться. Для начала был продан «Москвич-стиляга» и найдены люди, согласившиеся подтвердить, что деньги на «Волгу» одолжили небольшими суммами именно они. Затем сданы в ломбард на хранение Неллины бриллианты (квитанции, разумеется, оформлялись на чужие фамилии). Развезены по знакомым хрустальные вазы, меха, ковры, серебряные бокалы с инкрустацией и старинные позолоченные сахарницы. У надёжного человека спрятаны облигации золотого займа (на общую сумму 40 тысяч рублей), николаевские золотые червонцы и 5 тысяч наличных денег.
В квартире его второй жены оставалась лишь недорогая рижская мебель, ширпотребовская посуда да самые необходимые носильные вещи. Отныне он был чист и гол как сокол. И надо же было такому случиться, что утром того дня, когда к нему на работу нагрянули с обыском, кто-то из знакомых решил вернуть Владику долг — 4,5 тысячи рублей, о которых он в суматохе и хлопотах совершенно забыл. Было это случайным совпадением или спланированной акцией, Владик, по словам Нелли, так никогда и не узнал. Но ровно через час после ухода должника к нему пришли, и с этого момента его судьба была решена.
Подписав обязательство не выезжать за пределы города, он стремглав бросился к знакомому врачу Бехтеревской больницы, у которого когда-то, после истории с «Заготскот-Пищепродуктом», лечился от нервной болезни, и был госпитализирован с диагнозом «острая шизофрения». Но пробыл в психушке совсем недолго. Примерно через месяц за ним приехали на «чёрном воронке», и до самого суда Нелли его больше не видела.
Ох, уж эти свидетели…
Незадолго до ареста Владик подарил сыну привезённый знакомым моряком из-за границы игрушечный пистолет, точь-в-точь как настоящий. И когда в квартиру Нелли на Суворовском пришли трое молодых людей в штатском и, предъявив ордер на обыск, скомандовали: «Деньги, оружие, драгоценности — на стол!», она – Бог знает, что на неё нашло — вместе с 50 рублями выложила этот пистолетик. Сын стал просить дяденьку милиционера вернуть игрушку, но тот, задумчиво повертев в руках «оружие», отрезал: «После экспертизы. Мало ли что…» Пистолетик так и не возвратили.
Ещё описали рижский гарнитур. Но едва незваные гости уехали, Нелли сразу перетащила мебель к соседке по лестничной площадке. А следом отправилась в комиссионку и накупила по дешёвке рухляди. На следующий день прибывшие за конфискатом загружали в фургон изъеденные жучком шкафы да колченогие стулья.
Потянулись томительные дни ожидания суда. По совету адвоката, Нелли занималась подготовкой свидетелей, которые должны были подтвердить, что Владик вёл скромный образ жизни. Но соседи по дому, согласившиеся ей помочь, сплошь оказались пожилыми людьми, и в суд её сопровождала в полном смысле слова инвалидная команда из девяти пенсионеров. Старики очень нервничали, и, когда их по очереди стали вызывать для дачи показаний, сбивались и путались в ответах.
Один из них рассказал (ей-Богу, из лучших побуждений!), что милейшей души человек Нелличка каждую неделю возила его на своём «Москвиче» навестить могилку жены на Северном кладбище. Другой вспоминал, как Владик разодевал жену, будто куколку. Одного золота сколько накупил. А третий возьми да и брякни, что Владик и Нелли были такие добрые, что весь дом к ним ходил одалживать деньги.
Во время допроса этих свидетелей присутствующие в зале сначала переглядывались и улыбались, затем послышались приглушенные смешки, и наконец, смех перешёл в гомерический хохот. Женщина-судья призвала зал к порядку и спросила жену подсудимого: «Послушайте, где вы таких набрали?!» Но Нелли было не до ответов на риторические вопросы — её Владик получил семь лет.
Как прошли для неё эти годы? Да по-разному. Поначалу она сильно скучала, регулярно ездила к мужу на свидания в Металлострой. Потом как-то незаметно завязался роман с директором школы. Затем следующий — с адвокатом, защищавшим Владика. Дальше — молодой капитан, который, едва успев сойти на берег, тут же спешил промотать накопившуюся за долгие месяцы плавания зарплату…
Для походов в рестораны и поездок на курорты вновь были извлечены на свет драгоценности и шикарные туалеты. Одним словом, жизнь брала своё.
Семь лет, вспоминает Нелли, промелькнули как единый миг. И когда осенью 1970-го в дверь позвонил вернувшийся без предупреждения Владик, она вдруг поймала себя на мысли: ах, как некстати, мне ведь сегодня Диму из рейса встречать…
Из заключения Владик вернулся изрядно потускневшим. Кое-как залеченный в тюремной больнице инфаркт и расшатанные нервы постоянно давали о себе знать. Да, безусловно, о хлебе насущном заботиться ему не приходилось, и можно было бы жить припеваючи, тем более его, инвалида войны, не имели права привлечь за тунеядство. Но беда в том, что сидеть сложа руки он не хотел и не мог. Оставшись не у дел, он затосковал. И все кончилось само собой. Весной 1975-го Владик умер от передозировки наркотиков.
Post Scriptum
Сын Владика возродил бизнес прадеда. Сегодня он — владелец контрольного пакета акций одного из питерских транспортных предприятий. Очевидно, Неллины бриллианты, неподвластные никаким социальным передрягам и инфляции, всё-таки пригодились.
