Сегодня 210 лет со дня рождения Николая Гоголя — классика мировой литературы. Президентская библиотека представляет приуроченную к юбилею коллекцию «Н. В. Гоголь (1809–1852)».
Эта коллекция состоит из трёх обширных разделов — «Жизнь и деятельность Н.В. Гоголя», «Творчество», «Память о писателе», — в которых представлены издания о его творчестве, появившиеся ещё при жизни писателя, а также исследовательские материалы середины XIX — начала XX века, сыгравшие важную роль в отечественной гоголиане.
Кроме того, на портале Президентской библиотеки можно ознакомиться с редкими изобразительными материалами, такими как альбом «Портреты Н.В. Гоголя» (1909), его предваряют два наброска Ильи Репина, связанных с драматическими минутами жизни непревзойдённого мастера слова…
Таких минут, увы, было у Николая Васильевича немало.
И. Щеглов в издании «Подвижник слова: новые материалы о Н. В. Гоголе» (1909) вспоминает: «Недавно я попал в Александринский театр на “четырёхсотое” представление “Ревизора” Гоголя… В пьесе участвовали лучшие силы труппы с М.Г. Савиной во главе, и спектакль получил особенный блеск. В антрактах гремели оглушительные аплодисменты, по окончании залу охватил настоящий ураган восторга; из лож махали платками, а когда потушили газ, кто-то из райка басом возопил: “Автора!”»
«Бедный, многострадальный автор “Ревизора”!»? — восклицает Щеглов и вспоминает, что происходило на тех же самых подмостках 65 лет назад, когда Гоголь ещё был жив…
«Это был невыносимо мучительный вечер для несчастного автора! По словам П.В. Анненкова, уже после первого акта недоумение было написано на всех лицах, словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной. Недоумение возрастало с каждым актом. Находя относительное успокоение в предположении, что даётся фарс, большинство зрителей, выбитое из всех театральных ожиданий и привычек, остановилось на этом предположении с непоколебимой решительностью. Однако же в этом фарсе были черты и явления, исполненные большой жизненной истины. Робкий смех, тотчас же и пропадавший, напряжённое внимание, иногда мёртвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей. В финале прежнее недоумение переродилось почти во всеобщее негодование. Избранная публика негодовала: “Это — невозможность, клевета и фарс…”»
Не лучшая судьба, как известно, выпала и на долю «Женитьбы» на первом представлении в том же театре. Тогдашняя публика, воспитанная на мелодрамах Нестора Кукольника, Платона Ободовского и Августа Коцебу, была откровенно шокирована непривычным реализмом сценического диалога.
Н.Н. Страхов в своих критических статьях не раз упоминал об «обиде непонимания» по отношению к Пушкину. Но и на Гоголя это мучительнейшее иго — отодвинутое во времени признание — ложилось с особенной тяжестью…
А ведь ничто, казалось, не предполагало особой ранимости в ребёнке, родившемся в семье небогатого помещика Полтавской губернии Василия Афанасьевича Гоголя, остроумца, неистощимого рассказчика. В Нежинском лицее мальчик лучше всех писал сочинения, играл на школьной сцене, редактировал журнал «Звезда», который издавали лицеисты, стараясь писать «самым напыщенным слогом, преисполненным риторики; только такой род писания считали они делом серьёзным, настоящей литературой», — рассказывала А.Н. Анненская в своей работе «Н. В. Гоголь» (1891), представленной в электронном фонде Президентской библиотеки.
Но было что-то такое в этом отроке, запрятанное очень глубоко в его душе, что он мог открыть только самым близким. В одном из писем матери он вспоминает о своём безвременно ушедшем отце: «Сладостно мне быть с ним (т.е. с образом усопшего — Прим. авт.), я заглядываюсь в него, как в себя, как в сердце друга, испытую свои силы для поднятия труда важного, благородного на пользу отечества, для счастия граждан, и, дотоле нерешительный, неуверенный в себе, я вспыхиваю огнём гордого самосознания…»
Что же лелеет в своём сердце подросток, талант которого, по словам одного из школьных профессоров, они просмотрели? В издании «Опыт обзора материалов для биографии Н.В. Гоголя в юношескую пору» (1902) П. Заболотский приводит мнение одного из учителей: «Гоголь был талантлив, но не узнан школой». Никто из воспитателей всерьёз не поинтересовался, к какой деятельности готовит себя их подопечный.
Помыслы и мечты Гоголя раскрываются в «Письмах Д. Н. Овсянико-Куликовского» (1907) из фонда Президентской библиотеки: «Он стремился осуществить свою общественную стоимость не в определённой узкой среде, а в громадном объединённом всероссийском целом, представителем которого являлось государство. Выражением этого стремления и были его помыслы о службе и его взгляд на литературную деятельность… как на особый род “служения земле своей”, равносильный государственному»
«От ранней юности, — пишет Гоголь, — у меня была одна дорога, по которой я иду. Я был только скрытен, потому что не был глуп: вот и всё!» Начать свой литературный взлёт он намеревается в Санкт-Петербурге.
В 1828 году, окончив гимназию, Гоголь едет в столицу, где начинает печататься под псевдонимом В. Алов. В 1829 году выходят в свет «Вечера на хуторе близ Диканьки», потом «Нос», «Тарас Бульба». Пушкин был первым, кто в печати приветствовал «Вечера на хуторе близ Диканьки». Он привлёк Гоголя к активному сотрудничеству в своём «Современнике». Пушкин подсказал молодому дарованию сюжеты «Ревизора» и «Мёртвых душ».
Случаем из жизни оказалась и повесть «Шинель» (1834), историю создания которой рассказывает Н. Котляревский в книге «Николай Васильевич Гоголь» (1909): повесть возникла «из канцелярского анекдота о каком-то чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200. В первый раз как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружьё перед собой на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришёл в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки. Ружьё было стянуто в воду густым тростником, через который он проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился, лёг в постель и уже не вставал; он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружьё, возвращён он был к жизни»
Значение этой повести в истории нашей словесности особенное, отмечает Котляревский. «Она — первый по времени и один из самых законченных опытов того рода произведений, которые затем были очень распространены и имели большую общественную ценность. Это — страничка из истории “униженных и оскорблённых”, тех самых, которых после Гоголя принял под свою защиту Достоевский»
После выхода в свет книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» Котляревский в книге «Николай Васильевич Гоголь» сокрушался, что «художник-бытописатель превратился в моралиста-проповедника», что «наступил момент, когда воплощение жизни в искусстве стало Гоголя интересовать меньше, чем общий религиозно-нравственный смысл этой жизни и его обнаружение в практике общественных явлений».
Другие его коллеги и вовсе не стеснялись в выражениях. Н. Побединский в исследовании «Религиозно-нравственные идеалы Н. В. Гоголя» (1900), которое быстро стало раритетным, писал: квазилиберальные передовые критики того времени с величайшей нетерпимостью отнеслись к тому, что Гоголь — их великий Гоголь! — «глава натуральной школы», осмеливается верить в какого-то Бога… Белинский даже панически предвещал: «На этом пути ожидает его неминуемое падение…».
И тогда за написание взвешенной критической статьи взялся князь Пётр Андреевич Вяземский. Его вывод: некоторые места в книге могут стать вровень с лучшими образцами отечественной прозы. «Везде виден человек, который духовными исследованиями над собой и жизнью доискался многого и дошёл далеко», — отмечал Вяземский.
Статья была опубликована в «Санкт-Петербургских ведомостях». Её не приняли ни славянофилы, ни западники. На сторону защитника Гоголя встал, однако, Чаадаев, написавший: «Возможно, этой статьёй Вяземский попытался вернуться в литературу в качестве одного из самых ярких представителей критической мысли России XIX века, каковым он был в 1820-х годах»
Позднее Аполлон Григорьев всё же счёл публикацию переписки мужественным поступком, равным которому не было в русской литературе.
С годами у Гоголя появились признаки душевного кризиса, и в состоянии резкого обострения болезни он сжёг рукопись второго тома «Мёртвых душ», над которым продолжил работать спустя некоторое время. 7 февраля 1852 года Гоголь исповедовался и причастился, а в ночь на 12 февраля сжёг беловую рукопись второго тома (сохранились в неполном виде лишь пять глав).
Утром 21 февраля (по старому стилю) 1852 года Гоголь умер в своей последней квартире в доме Талызина в Москве. Похороны писателя состоялись при огромном стечении народа на кладбище Свято-Данилова монастыря, а в 1931 году останки Гоголя были перезахоронены на Новодевичьем кладбище.
…В 1900 году священник Н. Побединский в своём исследовании «Религиозно-нравственные идеалы Н.В. Гоголя» размышлял: «Осмеявши своим “горьким смехом” отрицательные стороны современной жизни, наш писатель не обольщается блеском прогресса и материальных усовершенствований жизни. “Зачем эта скорость сообщений?” — спрашивает он. <…> Пишет с болью Гоголь и о том, что законы моды и светских приличий “нарушить боятся больше, чем законы нравственные и государственные, чем первейшие законы Христа…”. При взгляде на современное состояние общества нашего писателя больше всего поражает упадок духовной, нравственной силы, христианской любви. А вместе с тем главное дело всякого человека, и особенно стоящего на вершине общественной лестницы, — это дело нравственного развития».
Написано, повторюсь, почти 120 лет назад, а читается так, будто сказано только вчера.
Так говорил Николай Гоголь
Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, — забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!
Боясь смеха, человек удержится от того, от чего бы не удержала его никакая сила.
Бывает время, когда иначе нельзя устремить общество или даже всё поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости.
Всякому теперь кажется, что он мог бы наделать много добра на месте и в должности другого, и только не может сделать его в своей должности. Это причина всех зол.
Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света.
Едва ли есть высшее из наслаждений, как наслаждение творить.
Если даже тебе случится рассердиться на кого бы то ни было, рассердись в то же время и на себя самого хотя бы за то, что сумел рассердиться на другого.
Если сила смеха так велика, что её боятся, стало быть, её не следует тратить по пустому.
Есть у русского человека враг, непримиримый, опасный враг, не будь которого, он был бы исполином. Враг этот — лень.
Жениться — это вам не в баню сходить.
Женщине легче поцеловаться с чертом, чем назвать кого красавицей.
Женщины — это такой предмет!.. Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое заехал человек — и поминай как звали!
Искусство есть примирение с жизнью.
Молодость счастлива тем, что у неё есть будущее.
Один там только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья.
Позаботься прежде о себе, а потом о других: стань прежде сам чище душою, а потом уже старайся, чтобы другие были чище.
Пример сильней правил.
Смотрите на то, любите ли вы других, а не на то, любят ли вас другие.
Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою.
Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Часто сквозь видимый миру смех льются невидимые миру слезы.
