Наш долг, детей победителей, — создать Книгу Памяти. Выводы сделают внуки. Но именно от того, что войдёт в нашу Победную книгу, зависит то, что потом останется в Большой Истории.
Ловлю себя на мысли, что о Великой Отечественной войне сужу по литературе, а не по воспоминаниям отца, получившего первую Красную Звезду в новогоднюю ночь с сорок первого на сорок второй. За участие во Второй синявинской операции — предтече боёв за Невскую Дубровку.
Скажу больше: собиравшиеся в нашем доме сослуживцы отца — в основном рядовые той войны — о ней почти не вспоминали, как будто чего-то стеснялись. Да и до 1965 года, то есть ко времени, когда у меня, десятилетнего, закладывались первые представления о войне, 9 мая особенно и не праздновалось. Общим фоном запомнились застольные споры о том, какой командир, точнее командарм, берёг людей, а какой нет…
И всё же один эпизод, рассказанный отцом, врезался в память — это был единственный случай, когда отец заплакал. Дело, по его словам, было так: пожилой комиссар прибыл в полевой госпиталь, чтобы из раненых собрать хотя бы взвод. Комиссар обратился к лежащим на шинелях-носилках, а то и на ветках с вопросом: у кого в Ленинграде остались родные? кто их может защитить? Откликнулись все без исключения. Даже те, кто не мог встать. И уж точно далеко не у всех откликнувшихся оставались в Ленинграде родственники…
Не знаю, почему, но отец не любил торжественных собраний, посвящённых Дню Победы. И посещал их только по разнарядке. Но на повседневном пиджаке всегда носил орденскую планку. Без юбилейных медалей.
И ещё. До того же 1965-го года с перекрёстка улицы Союза Связи, на которой мы жили и переулка Подбельского исчезли зачастую подвыпившие инвалиды с «утюжками». На некоторых были гимнастёрки, наверное, ещё военного времени. С медалями, от которых оставалась только верхняя часть. С запачканной, а то и разодранной муаровой ленточкой… Они там собирались чуть ли не со всего нашего Октябрьского района — каждый вечер, когда не было снега. Дело в том, что в доме, где сегодня находится Музей истории религии, размещалась «столовая-вечерний ресторан». Директор заведения по фамилии Пидгайло — сослуживец по Невской Дубровке и к тому же кубанский земляк отца — выносил инвалидам нехитрую снедь: запомнились салаты-закуски и котлеты…
Так вот. Эти инвалиды исчезли за неделю. Потом кто-то чуть ли не шёпотом поведал: их увезли на Валаам («и жена одного из них отправилась вслед за мужем»).
Следующее впечатление о 9 мая относится уже к 1989-му. Когда после Афгана я впервые собрался к Медному всаднику, выяснилось, что во всём Александровском саду места для сотни-двух «афганцев» нет. Особенно много дедушек-ветеранов собиралось ближе к Петру. Вокруг него место за собой столбили подводники. К ним в полдень подъезжал Александр Розенбаум. Правда, исполнял уже что-то из афганских песен. За тридцать минувших лет никого из дедушек не осталось. Да и афганская сходка помещается вокруг одной-двух лавочек. Тем более «чеченцы» к «афганцам» редко подходят. Зато не вполне понятный интерес к нам проявляют иностранные курсанты: фотографируют, спрашивают о наградах…
…Мы продолжаем «писать книгу» о Великой Отечественной. Без досужей публицистики вбирать нужное и важное. Отсеивать мелкое. И верим, что наши внуки окажутся мудрее нас.
Говорят, дефицит повседневных улыбок мы компенсируем обилием праздников, с которыми друг друга поздравляем. Это так. Поэтому поздравляю всех, кто 9 мая поднимет чарку или просто вспомнит своего отца, деда, прадеда, с Победой вернувшихся с той войны. Радости всем здравствующим. Светлая скорбь по ушедшим…
