Смелость — одна из главных тем в творчестве Аркадия Гайдара. Она — в повестях «Военная тайна», «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда», во многих рассказах. Но она же и одна из главных черт характера писателя.
В 1936 году у Лии Соломянской, редактора студии «Союздетфильм», арестовали мужа. Брак был гражданским, по документам Лия Лазаревна по-прежнему считалась женой А.П. Голикова-Гайдара. И её не стали заталкивать в тот же воронок, что стоял у подъезда. Но спустя некоторое время позвонила бывшая тёща и сообщила, что Соломянскую всё-таки тоже арестовали.
Гайдар был не на шутку встревожен: и тем, как сложится судьба бывшей жены, и тем, что будет с Тимуром, который оставался с бабушкой. Участь матери — «врага народа» — могла искалечить всю дальнейшую судьбу мальчишки.
В подвалах Лубянки и в других местах заключения Москвы томились тысячи людей. Их число увеличивалось каждую ночь (хотя каждую ночь происходила и убыль…). А в голове Аркадия Петровича сложился план, который не имел себе равных по психологической изощрённости и бесстрашию. Гайдар посвятил в него только Бениамина Абрамовича Ивантера, который согласился помочь.
Состоял план в следующем. В НКВД после назначения туда Н.И. Ежова произошла большая чистка. Были арестованы сотни кадровых работников наркомата. Им на смену взяли новых. После трёхмесячной подготовки в школе НКВД такой новобранец получал командирское звание, потёртый наган времен Гражданской войны с новой кобурой и кабинет на той же Лубянке.
Среди молодых сотрудников наркомата внутренних дел оказалось много знакомых парней из ЦК ВЛКСМ. Ещё недавно некоторые из них пробовали свои силы на страницах «Пионера». К одному из авторов журнала (назовём его Гришей) и обратился главный редактор «Пионера» Ивантер. Он сказал Грише, что ему нужен номер телефона Ежова. Да, самого Николая Ивановича. Узнать этот номер, пояснил Гриша, просто. У каждого сотрудника центрального аппарата есть справочник «для служебного пользования». Сложности могут возникнуть, если просочатся сведения, что телефон неизвестно кому сообщён «наружу».
Тогда Ивантер открыл, кому и для чего это надо. Имя Гайдара в Советском Союзе производило магическое действие. Особенно на недавних его читателей. Оно стояло в одном ряду с самыми знаменитыми людьми — героями-лётчиками, папанинцами, стахановцами, учёными и киноактерами. Не было семьи, особенно в Москве, где бы не читали и не держали на полке его книг. Быть знакомым с Гайдаром считалось большой честью.
Рискуя многим, Гриша позвонил Гайдару. Встретились они с Аркадием Петровичем в пивной в Большом Черкасском переулке.
Номер телефона Гриша предложил запомнить. И дал шёпотом две инструкции:
— Если собеседник спросит, откуда узнали, скажите: «Случайно услышал на Кузнецком». Это первое. Звонить нужно после полуночи. Ему нравится, когда говорят: «Товарищ народный комиссар…» Это второе.
…Гайдар с трудом дотерпел до полуночи. Выждал ещё десять минут и набрал номер. Раздался низкий долгий звук.
Аркадий Петрович полагал, что сначала трубку снимет секретарь. Но мембрана воспроизвела властный начальственный голос:
— Да-а, я слушаю.
— Здравствуйте, товарищ Ежов, — Гайдар хотел, чтобы слова его прозвучали по возможности спокойно и буднично.
— Здравствуйте. — В ответе скользнуло удивление. — Кто со мной говорит?
— Моя фамилия Гайдар. Я писатель. Я написал…
— Я вас знаю. Моя дочка любит читать вашу «Синюю чашку».
— Спасибо. Я тоже люблю этот рассказ, — ответил Аркадий Петрович, не поправляя наркома. Чашка была голубой.
— Слушаю вас. Чем могу быть полезен?
— Некоторое время назад, товарищ нарком, была арестована моя бывшая жена, Рахиль Лазаревна Соломянская… — По сосредоточенному молчанию собеседника Гайдар понял, что Ежов записывает. — Она работала на киностудии «Союздетфильм».
— Мне докладывали. Там обнаружена большая вредительская группа.
— Про группу сказать ничего не могу. А про жену могу. И считаю своим долгом сообщить вам, как народному комиссару внутренних дел СССР.
— Я вас внимательно слушаю.
— Моя жена, товарищ Ежов, больше всего на свете любит себя. Она никогда не сделает ни шагу, если это будет ей чем-то угрожать. Даже простым понижением в зарплате.
Ежов хмыкнул.
— А если вы ошибаетесь?!
— Я не могу ошибиться. Профессия обязывает меня разбираться в людях. Но главное, Соломянская — моя бывшая жена. Она сбежала от меня в 1931 году, когда я бедствовал, а у нового её мужа была отдельная квартира, чайный сервиз и патефон с пластинками.
Гайдару показалось: собеседник беззвучно смеётся. К этому он и стремился.
— Хорошо, товарищ Гайдар. Я велю разобраться. Вам позвонят.
— Спасибо, товарищ народный комиссар.
— Пока не за что.
Народный комиссар внутренних дел СССР товарищ Николай Иванович Ежов, перед которым трепетал весь советский народ (за исключением товарища Иосифа Виссарионовича Сталина), повесил трубку.
А член Союза советских писателей СССР Аркадий Петрович Гайдар продолжал сидеть с трубкой в руке, прижав её к лицу. Рубашка на Гайдаре была насквозь мокрая.
Аркадий Петрович чувствовал себя смертельно усталым и старым. В детстве, в самодеятельности, он любил играть характерные роли. Потом, став журналистом и писателем, случалось, надевал личину простоватого ванькá. Вот и сейчас он сыграл роль, которую себе сочинил. Арест Соломянской из области «большой политики» и «борьбы с мировым империализмом» он попытался перевести в мещанско-бытовой план.
…Ежов при громадном объёме дел о писателе не забыл. Днём в коммунальной квартире раздался звонок. Только не телефонный, а в дверь. Вошёл симпатичный паренёк в москвошвеевском костюме в полоску. В руке у него был небольшой чемодан.
— Где у вас телефон? — спросил, не здороваясь, симпатичный паренёк.
— А в чём дело? — поинтересовался Гайдар.
— У вас не уплoчено.
— Вы, наверное, перепутали квартиру, товарищ. Вот квитанция.
Но квитанция паренька не заинтересовала. Он перекусил кусачками провод, отвинтил шурупы и унёс тяжёлый аппарат в деревянном корпусе.
Гайдар был подавлен мелким вероломством народного комиссара. Правда, оно пока носило характер полушутки. С одной стороны, Ежов как бы отечески наказывал за дерзость (писатель, а не побоялся позвонить «любимому сталинскому наркому»!) и напоминал о своих возможностях. С другой стороны, Ежов давал понять: он догадался, что Гайдар по телефону разыграл небольшую комедию. И предложил в ответ свой небольшой скетч: «Рад был бы дозвониться до вас, товарищ писатель, да вот не отвечает телефон».
Гайдар ещё на Гражданской, будучи командиром, научился ставить себя на место противника — это помогало разгадывать планы. После ухода мнимого монтёра Аркадий Петрович представил себе Ежова — тот сидел за столом и посмеивался. После такого предупреждения писатель больше не осмелится звонить. Да и неоткуда будет.
Ежов при однообразии ночной работы нашёл себе небольшое развлечение.
Но у Гайдара тоже были свои любимые игры. Он привёз их с войны. Одна из них заключалась вот в чём. Если Аркадий Петрович разгадывал замысел противника, он позволял неприятелю приступить к его осуществлению. А затем молниеносно всё ломал.
Гайдар оценил всю серьёзность предупреждения, которое сделал Ежов, но Аркадию Петровичу нужно было спасти Соломянскую. Прежде всего ради Тимура, которому нужна была мать. Потом, Гайдар продолжал её любить. А теперь ещё начался и его личный поединок с наркомом Ежовым. В этом психологическом поединке, при неравенстве сил, Гайдар не собирался уступать.
Нарком обладал безграничной (после Сталина) властью, но оставался неуверенным в себе человеком. Ему часто казалось, что он вошёл не в ту дверь. На газетных снимках Ежов маячил где-то за спинами давно известных вождей, явно стесняясь их присутствия. Рядом с ними он выглядел как полувзрослый мальчик, наряженный в военную форму.
Ежов казался маленьким и щуплым даже рядом с низкорослым, но плотным Сталиным. А Молотову (рост средний) едва доставал до уха. Нарком НКВД должен был страдать от ощущения своей физической ущербности, которая лишь отчасти компенсировалась специально для него изобретенным званием «генеральный комиссар государственной безопасности СССР». Звание приближало его к маршалам, но имелись обидные различия.
Ежову полагались продолговатые петлицы, а маршалы, скажем, Ворошилов, носили петлицы ромбической формы. Как и маршал, Ежов носил на петлицах большую звезду, но она была меньше маршальской. И точно такая же звезда пришивалась на рукав. Если прикинуть, какою властью над людскими судьбами обладал Ежов, то следует признать, что в его одеянии было нечто шутовское. Сталин любил подшутить над своими соратниками. Но воспитание Иосифа Виссарионовича было убогим. Шутил он всегда грубо. И не было в Советском Союзе человека, который бы осмелился одернуть «великого вождя».
Хотя беседы о руководителях государства считались опасными, в народе шёпотом передавали, что Ежову шили особой конструкции сапоги с подушечками под пятки. Грозный нарком госбезопасности вынужден был ходить, как балерина на пуантах, — только чтобы выглядеть немного выше ростом.
Этой раздёрганностью и неуверенностью Ежова и решил воспользоваться проницательный автор «Синей чашки».
Аркадий Петрович дождался полуночи и вышел на улицу — звонить. Однако направлялся Гайдар не к друзьям или знакомым (такого позволить он себе не мог), а к уличному автомату.
Имелся риск, что разговор не состоится: или потому, что вдруг замолчит изношенный аппарат, или невесть откуда явится подвыпивший гражданин, попросит спичек или начнёт изливать проспиртованную душу.
Но у Гайдара другого варианта не было.
Ещё днём он отыскал и проверил уличный таксофон, установленный в деревянной будке. Аппарат здесь был дореволюционного образца с кнопками А и Б. В полутёмной фанерной будке Гайдар нащупал обе кнопки и нажал левую, А.
— Опустите монету, — велела телефонистка.
Пятнашка тренькнула о пластинку в монетоприёмнике, но телефонистка не услышала.
— Я вам сказала: «Опустите монету!»
— Я опустил.
— Вы что думаете: я глухая?
Нервы Гайдара были на пределе, но спорить он не стал. Все его мысли сейчас находились в громадном кабинете. Там, за большим письменным столом, вероятно, в кресле со специальными подушками восседал недоросль в полушутовском мундире генерального комиссара госбезопасности страны.
Аркадий Петрович выгреб из кармана горсть монет, но в полутьме было трудно разобрать, где пятнашка, а где двугривенный. Он сунул монету в щель — не прошла.
— Я же сказала, что вы меня обманываете, — рассердилась телефонистка, которой надоело ждать. И она дала отбой.
Аркадий Петрович, стараясь сохранить ровность духа, выбрал на ощупь целых две пятнашки, снова нажал кнопку.
— Я опускаю! — предупредил он. Монета звонко брякнула о пластинку. — Вы слышали?
— Говорите номер!
Он назвал. Женщине показалось, она ослышалась.
— Повторите. — Голос её прозвучал омертвело.
Он повторил.
— Извините меня, пожалуйста! Бога ради, извините! Я вас соединяю.
Теперь в её голосе был даже не испуг — ужас. Человек звонил… она знала кому… Что, если абонент пожалуется прямо в трубку?
Гайдар не успел ей ответить.
— Да-а, — раздался в трубке небрежный и властный мужской голос.
— Здравствуйте, товарищ Ежов, — как можно простодушнее поздоровался Аркадий Петрович. — Это писатель Гайдар.
— Писатель Гайдар, вы решили звонить мне каждый вечер?
— Товарищ Ежов, я понимаю, что вы очень заняты. Но мне показалось, что ваши подчинённые вас неправильно поняли.
— Что вы этим хотите сказать?!
Гайдар почувствовал, что Ежов весь напрягся — задело. Но теперь напряжение нужно было снять.
— Прошлый раз вы были очень внимательны и обещали, что ваши сотрудники разберутся в деле моей бывшей жены. Её фамилия Соломянская. И после этого мне позвонят. Вы помните?
— Помню. — Ежов был уже спокойнее. — А вам, товарищ писатель, кажется, что у нас в работе только одно дело вашей жены?..
— Нет. Я готов был ждать. Но вместо звонка пришел монтёр и срезал телефон. Я расстроился. А затем подумал: «Нет. Здесь что-то не так. Не может быть, чтобы мне товарищ Ежов сказал одно, а своим подчинённым другое». И я просто решил вам сообщить, что возникло недоразумение.
Ежов не рассчитывал, что Гайдар осмелится позвонить второй раз. И не был готов к разговору о своём лицемерии. А интонация у собеседника была столь простодушная и обезоруживающая, что Ежов — подсознательно — не смог бросить трубку.
— Причём здесь мои подчинённые? — нашёлся, наконец, Ежов. — Разве монтёр был в форме?
— Ни в коем случае, товарищ нарком, он был в костюме в полоску…
— Вот видите…
— И в хромовых сапогах.
Ежов рассерженно задышал, потом отчужденно произнес:
— Делом вашей жены занимаются. Решение вам сообщат. — Было очевидно, что Ежов через секунду положит трубку.
— Товарищ народный комиссар! Когда вынесут приговор, будет поздно. И я считаю своим долгом вам сообщить…
— Да, я вас внимательно слушаю. — Голос его стал значительным и деловитым: нарком привык к вынужденным признаниям.
— Товарищ Ежов, моя бывшая жена… — Гайдар произнёс два беспощадных слова. — Но она не враг народа.
Нарком растерянно замолчал. Доводы в защиту арестованных он выслушивал каждый день, но такую аргументацию ему приводили впервые.
Писатель сообщил совсем не те сведения, которые могли бы заинтересовать наркомат. Но искренность и отчаянность собеседника что-то задели в мрачной душе Ежова.
— Пойдите завтра на Кузнецкий Мост, — велел нарком. — Там все объяснят. А мне больше не звоните…
На Кузнецком Мосту ему сообщили:
— Вам разрешено свидание.
…О том, как Аркадий Петрович раздобыл номер телефона Ежова, мне рассказали ближайшие друзья Гайдара — Фраерманы, Валентина Сергеевна и Рувим Исаевич, автор «Дикой собаки Динго, и Повести о первой любви». А о содержании разговора с генеральным комиссаром госбезопасности СССР мне в 1950-х годах в полутёмном углу редакции «Нового мира» поведал ответственный секретарь журнала Борис Германович Закс.
…Что же касается судьбы Соломянской, то хлопоты Гайдара, его заступничество не пропали даром. Лию Лазаревну освободили сравнительно скоро, ещё до начала войны, в 1940 году.
(Текст из книги Бориса Камова «Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров: спецрасследование» представлен автором)
