В старых сказках и мифах учёные-фольклористы стараются поймать волны древности.
В 2016 году были открыты гравитационные волны. Мы уловили древнюю отражённую волну от большого взрыва. Эта волна искажает пространство-время. Моя искрящая веществом рука тоже источник волн, но немыслимо малых. Всё здесь остаётся, преломляясь и сплетаясь с миллиардами волн. Живёт древность. С понятием прогресса сложно, особенно сегодня. Хотя с ним испытал затруднение ещё Платон, у которого свержение Хроноса повернуло время вспять и мир стал падать (а не прогрессировать) во времени. Заметно лишь, что между поколениями несколько веков и вот — вооружившись трудом, стараешься вытащить рыбку из пруда былых, как сегодня бы сказали, парадигм…
Чтобы не кануло в Лету всё с такой испариной выловленное, прикручиваем к древним рыбкам крючки и цепляем за современность. Древность меж тем сама стучится в нашу дверь. Бабушка играет с внуком в ладушки и уже проводит ритуал общения с духами предков: малыш «пьёт у бабушки бражку и ест кашку» неспроста, а ладошка к ладошке совсем не милая забава. Пословицы и приметы наступают на пятки современному сознанию. И все же мы с трудом ловим смысл «культурных атавизмов». Так греки однажды, вероятно, перестали понимать свои мифы, которые теперь называются языческой религией. Мы сами не пройдём испытание на прочность: если снять полнометражный фильм по настоящей сказке о курочке Рябе и показать его на большом экране, получится апокалипсис. И это уже не будет иметь ничего общего с той сказкой, которую мы читаем нашим детям, чтобы они поскорее заснули. Не случайно к русской народной сказке, выловленной в XIX веке фольклористом Александром Афанасьевым, педагог Константин Ушинский, автор детского сборника «Родное слово» 1864 года, припаял небольшой крючок — свою концовку.
Вряд ли сказку о курочке Рябе рассказывали детям на ночь. Я вообще не знаю, что рассказывали детям на ночь. Многие сказки было просто запрещено слышать, как мы бы теперь сказали несовершеннолетним. Другие — произносились лишь в лесу (видимо, как молитвы лесным духам). Ограничения на сказки иногда касались и ночного или весеннего времени. Ах, если бы только удалось найти больше источников для исследования этого вопроса!.. Но в любом случае безумные старики, бьющие золотое яйцо и рыдающие, когда его разбивает мышка, озадачивают детей. Благо курица им обещает снести яйцо простое, родитель, ухватившись за педагогическую выдумку Ушинского, с облегчением морализирует — мол, надо довольствоваться малым, малыш. У наших же предков с падения яйца сказка только начиналась…
Допуская чудовищную эклектику, предлагаю вообразить события сказки под Реквием Моцарта. Сначала зарыдали дед с бабой, затем девочка-внучка удавилась, курицы стали летать, верх на избе шатается, в печи пылает, ворота заскрипели, сор под пологом закурился, двери побутусились, вода стала кровью, баба вёдра колет, дочери с водою ушат поломали, всё побросали, попадье горе пересказали, попадья квашню месила, тесто по полу разлила, дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола, поп стал книгу рвать, всю по полу разметал, все книги сжёг.
Записанные в разных российских губерниях варианты сказки отличаются друг от друга. Курочка может быть рябой, рябушечкой, татарушечкой. (Кстати, наша современница Людмила Климкова, собравшая множество интерпретаций сказки, упоминает, что в западных регионах России татаркой называли гречу, завезённую в XV веке из Средней Азии; возможно, пёстрый окрас куры напоминал поля гречихи, т.е. татарушечка равнозначна рябой.) Персонажей где-то больше, где-то меньше; горе и ужас каждого описываются то детальнее, то более общо. Иногда яйцо роняет мышка, иногда кошечка. Но везде плачут дед с бабой, везде рушится мир, и обязательно всё завершается тем, что дьяк/поп уничтожает книги. Это конец света.
Занятно, что бы сказал про апокалиптическую сказку Гераклит? Миф о Медузе, которая превращает в камень любого, кто на неё взглянул, и о Персее, который отрубил ей голову и из этой головы вышел крылатый конь, — он объясняет просто. Медуза — красивая гетера, от чьей красоты мужчины, так сказать, каменели. Однажды она влюбилась в Персея, «проела свое состояние и молодость свою погубила. Погубив свою молодость и состояние, она, состарившись, стала похожа на старую лошадь. Ведь цвет молодости всему голова, а его-то и отнял Персей», — так пишет Гераклит. Атлант, держащий небо на плечах, у него учёный-метеоролог, способный предсказать ветры и бури. А Минотавр — человек, сын Миноса по имени Тавр. Тавром иначе называется бык, из-за чего юношу и прозвали быком Миноса. Так Гераклит объясняет множество сказаний в своём «Опровержении и исцелении от мифов, переданных вопреки природе».
Мысля скорее как филолог-классик, нежели культуролог, Гераклит (да и Сократ) желал смахнуть с истории приумножающуюся пыль мифа. С той же лёгкостью можно взяться за толкование «Курочки Татарушечки». Быть может, это сказка о хрупкости счастья, с которым Борис Заходер ассоциировал золотое яйцо? Или о большом шуме из ничего и неразумности людей? Тем более в одной из записей сказки поп всех наказывает, потому что «поп был разумный. И сказке конец». Как же нам понять, не очередной ли оправдательный крючок эта концовка? Ведь уже в XIX веке история о яйце и конце света могла казаться людям нелогичной. Владимир Коваль усматривает в сказке философский смысл: предостережение от связи с «пёстрыми» (рябыми) явлениями жизни. Сколько теперь существует интерпретаций сказки, данной Ушинским! Простое яичко, например, для Максимилиана Волошина — это вечное возвращение жизни взамен дара Аполлона (золотого бесплодного сна). Нет, всё-таки далеко нам до гераклитовой прямоты…
Вспоминается одна интересная находка фольклористов. В старину в различных культурах молодые люди проходили обряд инициации. Нередко он был связан не только с испытаниями, но и с загадками для посвящённых. Загадка имела два ответа: профанный и сакральный. Софья Агранович (она себе называет мифолингвистом) приводит пример такой загадки: «Ноги конины, крылья орлины, голос медный, кто убивает, кровь человечью проливает». Посвящённые называли некое чудище, профаны давали ответ — комар. Сакральные отгадки во временах теряются, профанные очевидны. Иногда наше толкование древности напоминает профанные отгадки. Не каждый миф удаётся толковать подобно Гераклиту: греческая мифология всё же имела поименованных героев и была частью древней генеалогии, в отличие от народной сказки, которая, вообще-то, имела свои символы — яйцо, вода, старики, поп (жрец) и т.д. И действительно, шаги в сторону сакральной разгадки принесли «инициированным» (по-нашему, квалифицированным) филологам свои плоды.
Слишком часто у самых разных народов этнологи фиксируют мотив Мирового Яйца. Кажется, он охватил все континенты (Ю. Е. Березкин. Аналитический каталог фольклорно-мифологических мотивов, мотив В79А «Птица снесла яйцо»). То утка его породит, яйцо расколется и небо из него выйдет с землёй, то желток растечётся и станет сушей, а скорлупа скалами, то вот курица снесёт золотое (кстати, не всегда золотое) яйцо, которое разобьётся и мир рухнет, а в Калифорнии космогоническая миссия возложена вообще на сокола. Мотив Расколотого Мирового Яйца описал ещё знаменитый филолог, один из основателей прославленной московско-тартуской семиотической школы и создатель «теории основного мифа» Владимир Топоров. Подчёркивает важность мотива и популярная сегодня Софья Агранович: яйцо есть символ жизни, наши предки не связывали появление жизни с сексом. Жизнь могла появиться из неживого — из яйца (вообразите только это представление о мире, где жизнь своевольно появляется ex nihilo!). Золотое яйцо, по Агранович, — символ смерти (она же замечает, что золото у древних было символом царства подземного, т.к. оно буквально вымывалось из земли). За попом и дьяком нам рекомендуют сразу читать «жрец, шаман», в задачи которого входило сохранение гармонии мира…
Дерзновенны люди в усилии поймать волны древности.