С лёгкой руки красноармейца Сухова мы знаем, что Восток — дело тонкое. Участники конгресса «Азия и Африка: наследие и современность», который прошёл в СПбГУ, доказали, что Восток вдобавок — дело важное.
Полное название учёного собрания, которое уже в XIX раз прошло под эгидой восточного факультета СПбГУ довольно скучное: Международный конгресс по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, «Азия и Африка: наследие и современность».
У тех, кто слушал доклады участников, голова кружилась от странных слов, необычных имен и названий, от текстов, которые заставляют вспомнить стихи Редьярда Киплинга или цитаты из сочинений Николая Рериха и Елены Блаватской.
«Восток и Запад, гуру и реформаторы», «Подлунный старец. Или когда возникает культ», «Сирийский капкан», «Живая история афганцев: военные рассказы хаттакских вождей». Или доклады о каких-то странных людях и предметах. Профан непременно задаст вопрос: а зачем всё это? Скажем, зачем «Некоторые замечания о переводах Камасутры» или «К вопросу об изображении птицы на головном уборе Кюль-тегина и на плите из Ихе-Асхети»? Ладно, Камасутра почти популярное чтение. Но даже тот, кто знает, что Кюль-тегин — политический и военный деятель Второго тюркского каганата, жил, правил и интриговал в Центральной Азии на рубеже VII–VIII веков, не сможет сходу ответить, почему важно и нужно сравнить птицу на его головном уборе с птичкой на плите из Ихе-Асхети.
Но именно всё это вместе, глобальное и серьёзное или кажущиеся не существенными детали и есть «востоковедение», наука не только фундаментальная, как не раз повторяли на конгрессе, но и комплексная.
Востоковедение — это и лингвистика, и сравнительное языкознание, и литературоведение, и история, и экономика, и геология с археологией. Совсем разные науки, которые объединяет Восток.
Сейчас термин «ориенталистика» или «востоковедение» заклеймили как наследие проклятого колониализма. Мол, нет такого отдельного Востока, который можно противопоставить Западу с большой буквы. Это жадные до богатств Востока и чрезмерно любознательные европейцы придумали такую антитезу, чтобы оправдать свою экспансию в Аравию, Индию, Китай и Африку.
Как объясняет профессор Вадим Кассевич, вопрос «что такое Восток?» очень часто загоняет нас в логическую ловушку. Поскольку точных дефиниций нет, то единственный абсолютно адекватный ответ: «Восток – это то, что не Запад». Соответственно, Запад — то, что не Восток. Действительно, если всерьёз рассматривать единый Запад как антитезу единому Востоку получается ерунда. Ислам, буддизм, индуизм — принципиально разные религии, но это единый Восток. У левантийцев и греков больше общего, чем у японцев и египтян. Почему греки — Запад, а левантийцы с китайцами — Восток?
Логическая ловушка загоняет нас в бесконечное хождение по кругу. Но отчего-то с древности Восток отделяли от Запада. Иногда интуитивно.
Стихийными востоковедами, чувствующими, что Восток — вовсе не Запад, были Марко Поло или Васко да Гама. Одним из первых стихийных русских востоковедов был тверской купец Афанасий Никитин с его «Хожением за три моря». Как гордо писал Николай Карамзин в эпоху, когда Россия вернулась или старалась вернуться в Европу, стать Западом: «Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей, менее просвещённых, но равно смелых и предприимчивых, что индейцы слышали о ней прежде, нежели о Португалии, Голландии, Англии. В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможностях найти путь от Африки к Индостану, наш Тверитянин уже купечествовал на берегу Малабра и беседовал с жителями о догматах их веры». В сущности, занимался сравнительным религиоведением.
Предприимчивый и наблюдательный русский купец не только торговал в Константинополе, Трабзоне и Тебризе, но внимательно запоминал увиденное. В дневниках, которые вел в Индии, Никитин отважно сравнивает изображения Будды со статуей Юстиниана в Константинополе. То есть, самоучкой изобретает искусствоведение. И рассуждает о различиях Запада и Востока, будь то Индия, Персия и Россия с Константинополем.
Сегодня «востоковедение» и «ориентализм» не в чести, но не прекращаются попытки объяснить интуитивные открытия пращуров об особом Востоке. А открытия делали и Васко да Гама с Никитиным, и строители Римской империи, упорно именовавшие Иудею или Киренаику — восточными провинциями.
Профессор Кассевич предлагает описывать Восток и Запад в антитезах: «традиционализм — новаторство», «коллективизм — персонализм», «обычаи — законы». Он изобретает и описывает структуру нового востоковедения, никак не связанного с банальной погоней за наживой и накоплением капитала.
Кирпичики в «Великой стене» нового востоковедения — сотни докладов, прозвучавшие в стенах СПбГУ. Они иногда странные, но всё равно важные, идёт ли речь о хитроумных стратегиях и тактиках Исламского государства (запрещённого в России), суданской литературе, японских поэтических текстах, проблемах христиан в Леванте, буддийских мотивах в монгольских романах XXI века или о китайском чае в России.
Потому что знание о «другом» помогает Востоку и Западу найти общий язык. Делает сильнее и Запад, и Восток.
И тогда Киплинг становится почти пророком:
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный Господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт.
Нет Востока и Запада нет — возможное будущее, если мы найдём общий язык, который сделает нас сильными и знающими, что Восток — дело не только тонкое, но и важное. Этот общий язык искали в Петербурге.
