Пётр Вяземский: «Письма – это самая жизнь»

Вчера исполнилось 225 лет со дня рождения Петра Вяземского (1792–1878). На портале и в фонде Президентской библиотеки можно прочитать как известные книги князя, так и его богатейшее эпистолярное наследие.

Вяземский был многогранной творческой личностью. Прекрасный поэт, литературный критик, мемуарист, сооснователь и первый председатель Русского исторического общества, один из ближайших друзей Александра Пушкина — во всём Пётр Андреевич был талантлив, неповторим и глубоко искренен.

Материалы, представленные в Президентской библиотеке, помогают не только ближе познакомиться с этим замечательным, умнейшим человеком, они делают ещё более достоверной и осязаемой атмосферу пушкинской эпохи.

Изучение эпистолярной подборки князя Вяземского даёт пищу для более глубокого познания личности самого Петра Андреевича и его современников, блестящих интеллектуалов того времени — Александра Пушкин, Петра Чаадаева, Николая Карамзина, издателя «Русского архива» Петра Бартенева…

Особую ценность имеют долго остававшиеся под спудом письма Николая Карамзина к своему шурину (брату жены) князю Петру Андреевичу — сравнительно недавно опубликованные и хранящиеся в электронном виде в Президентской библиотеке. Переписка раскрывает характер первого российского историографа, по-свойски откровенного и тёплого в письмах другу-родственнику.

Из «Письма Н. М. Карамзина к князю П. А. Вяземскому. 1810–1826»: «Царское Село. 2 июня 1816. …Осмотрев петербургские типографии, почти могу быть уверен, что здесь нельзя печатать моей истории: следственно, ждите нас в августе. Жить дорого до крайности. Нас посещают здесь питомцы Лицея: поэт Пушкин, историк Ломоносов и смешат своим добрым простосердечием. Пушкин остроумен».

Ставший в дальнейшем литературным соратником Пушкина, автором статей о «Кавказском пленнике», «Бахчисарайском фонтане» и «Цыганах», а далее сотрудником «Литературной газеты» Антона Дельвига и Пушкина, пушкинского «Современника», —Вяземский оставил нам бесценную переписку с поэтом, в которой оба предстают как живые. Настолько тесной была их идейная и эмоциональная близость, вопреки семилетней разнице в возрасте, которую молодой Пушкин предпочёл «не заметить». В посланиях друг к другу они всегда оставались самими собой: опасно шутили, пересказывали свежие анекдоты и при этом вели не прекращающийся диалог о смене курса «качественной», как сказали бы сегодня, российской прессы.

До нас дошли 74 письма Пушкина и 44 письма Вяземского друг к другу. Острые и небезопасные в политическом отношении письма друга поэт вынужден был сжечь в тревожное время, наступившее после поражения декабристов на Сенатской площади. Одно из перехваченных цензорами письмо поэту ускорило его ссылку в Михайловское.

«Что Вы скажете о французских делах? — писал Вяземский Пушкину в ночь с 19 на 20 февраля 1820 года из Варшавы. — Уже подали три проэкта законов, из коих два подкапываются под самое здание общественных вольностей, угрожая свободе личной и свободе мысли. Я о Франции плачу, как о родной. Ей все друзья свободы вверили надежды свои в рост: боже сохрани от второго банкрутства. Если и тут опытность не была в прок, то где же искать государственной мудрости на земле? Куда девать упования свои на преобразование России?..»

Вяземский был одним из создателей литературного кружка «Арзамас», объединившего в своих рядах Василия Жуковского, Константина Батюшкова, Дениса Давыдова, Александра Пушкина… Именно здесь, в кружке, сдружился Вяземский с 16-летним поэтом, и эта дружба длилась двадцать с лишним лет, до самой смерти «солнца нашей поэзии».

В этой богатейшей поэтической среде развивалось и творчество самого Вяземского. Его критические статьи и эссе печатались в ведущих газетах того времени. Так, в электронной копии книги 1935 года Виктора Виноградова «Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка» написано, что «западник» Вяземский провёл настоящее филологическое исследование, посвящённое правомерности употребления Михаилом Ломоносовым славянизмов и последующей трансформации русского языка: «Слова славянские хороши, когда они нужны и необходимы, когда они заменяют недостаток русских. В языке стихотворном они хороши как синонимы, как пособия, допускаемые поэтическою вольностью и служащие иногда благозвучию стиха, рифме или стопосложению. Вот и всё».

Князь Вяземский, как свидетельствуют источники, обладал особым талантом дружбы, притягивавшим к нему не менее образованных, остроумных, озабоченных судьбами Родины современников.

В этом смысле показательна переписка его с одним из самых радикально настроенных к существующему строю мыслителей пушкинского времени — Петром Чаадаевым: «Письма князя П. А. Вяземского: из бумаг П. Я. Чаадаева», опубликованных в 1897 году. В одном из писем к Чаадаеву читаем: «Очень желал бы я приехать к вам и погостить у вас, посмотреть на умственное движение ваше, послушать ваших споров: здесь всего этого нет. Вы очень умны в Москве, но зато у вас недостаток в практической жизни. Вы капиталисты, но ваши миллионы все в кредитных бумагах на дальние сроки и в акциях, которых выручка отложена на неопределённое время, так что на свои нужды и на насущные нужды ближних нет у вас карманных денег. …У нас возбудила общее внимание книга Гоголя. Она очень замечательна по новому направлению, которое принято умом его».

О значении писем как источников особого рода князь Вяземский писал: «По мне, в предметах чтения нет ничего более занимательного, более умилительного, чем чтение писем, сохранившихся после людей, имеющих право на уважение и сочувствие наше. Самые полные, самые искренние литературные записки не имеют в себе того выражения истинной жизни, какими дышат и трепещут письма, написанные беглою, часто торопливою и рассеянною, но всегда, по крайней мере на ту минуту, проговаривающеюся рукою. Письма – это самая жизнь, которую захватываешь по горячим следам её. Как семейный и домашний быт древнего мира, внезапно остывший в лаве, отыскивается целиком под развалинами Помпеи, так и здесь жизнь нетронутая и нетленная, так сказать, ещё теплится в остывших чернилах».

С 1863 года Вяземский в основном жил за границей и умер в Баден-Бадене. Но похоронен в Петербурге, в Александро-Невской лавре.

 

 

Так говорил Пётр Вяземский

«Мы удивительные самохвалы, и грустно то, что в нашем самохвальстве есть какой-то холопский отсед».

«…умный, образованный Михаил Орлов, был также недоволен трудом Карамзина: патриотизм его оскорблялся и страдал в виду прозаического и мещанского происхождения русского народа, которое выводил историк.

Вот ещё заметка Пушкина: “Он (т.е. Орлов) пенял Карамзину, зачем в начале Истории не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, то есть требовал романа в истории”»

«У нас слова ораторораторствовать вовсе не латинского происхождения, а чисто русского — от слова орать»

«Мы все изгнанники и на родине»

«Я вижу свою национальную гордость не в том, чтобы торжествовать по поводу того, что у нас есть, а в том, чтобы сожалеть о недостающем».

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

9 − 1 =