Хоть святых заноси

Что такое «разрыв цивилизаций»? Это когда поздно восстанавливать старое, а строить новое не умеешь.

Несколько лет назад я посетил Талабские острова, что в Псковском озере. У островитян гордая и трагическая история. «Гары», как их называли новгородские летописцы, во время нашествия Стефана Батория возили рыбу в осаждённый Псков и рубились с поляками под стенами Печорской обители. За добрую службу Иван Грозный разрешил гарам беспошлинно продавать рыбу с причалов, а в XVIII веке рыбаки стали поставщиками императорского двора.

Уважение и экономические преференции сформировали подвид русских бюргеров: на Талабах и ратуша была, и две школы, а русское радушие сочеталось с европейским прагматизмом. Существовало здесь и боевое братство на казачий манер. Поэтому, когда большевики взяли власть, крошечные острова отправили в помощь генералу Юденичу целый полк — 762 человека. А заодно утопили местный партактив во главе с товарищами Залитом и Беловым.

Домой вернулись немногие: Талабский полк почти полностью погиб, прикрывая отход белых в Эстонию. Большевики отомстили цинично, переименовав острова в «им. Залита» и «им. Белова». В советские времена по Талабам прокатились репрессии, но рыболовецкий колхоз считался передовым и имел аж сорок судов. А в 1958 году здесь поселился священник — отец Николай Гурьянов.

Житель соседней деревушки Толбы Анатолий, с которым я разговорился у магазина, пригласил в дом. Сам он из Петербурга: снимал здесь дачу в девяностые годы, пообщался с отцом Николаем и переехал сюда навсегда. Анатолию лет пятьдесят, он мастер спорта по самбо, у него молодая жена и забавный язык, как будто он ушёл в отшельники прямо из бригады Саши Белого.

— Вы думаете, отец Николай молнии руками отводил? Нет, он разговоры разговаривал, — рассказывал мне Анатолий. — И не проповеди матёрые, а лично с каждым. Ни одного совета «в молоко», ни одного замечания. Как гитару, людей настраивал — на добро, на саморазвитие. За сорок лет при нём ни одного убийства не помнят, хотя рыбаки — народ крутой и на расправу горячий. События предсказывал точно и дату собственной смерти — в первую очередь. В тот вечер закат над озером был нереальный, малиновый. Никогда такого не видел!

Везти меня на Залит согласился пожилой рыбак Михаил, у которого вся приборная доска катера заставлена изображениями отца Николая.

— Он был больше чем священник, — поделился он со мной. — Обычно у прихожан все религиозные чувства где заканчиваются? Правильно, за дверью храма. А при нём мусора нельзя было на улице увидеть. Когда он улов благословлял, рыбу с острова вертолётами вывозили, тоннами. Учил, что достоинство — это не морды бить, а за своими поступками следить. Вообще, до него здесь многие думали, что христианство — это свечки жечь и лбом по аналою стучаться: «Господи помоги!». Его нет уж десять лет с лишним, а рыбаки полуграмотные до сих пор вечерами читают Библию.

…За сто лет население Талабов сократилось с пяти тысяч до двухсот человек. Единственную школу закрывают, а продающие улов рыбачки просят их не фотографировать. Зато меня пустили в домик провидца, где существует его неофициальный музей. Две крохотные комнаты, кровать, иконы, фотографии и рисунки самого отца Николая. На одной из явно неканонических икон изображён героического вида юноша в белогвардейской форме — в руке крест, на боку сабля. Конечно, по одной иконе трудно судить об идеалах отца Николая, но хотя бы вектор их очевиден.

Вроде бы выписывается история о том, как маленькие Талабы пронесли сквозь грозные годы свою самобытность. Напрашивается обобщение: если каждый из нас поскребёт себя поглубже, то найдёт там не татарина, как велит присказка, а свою историческую самость. Но вот какое дело: глава поселения предлагал жителям вернуть островам исторические названия — вместо ненавистных «им. Залита» и «им. Белова». Но старожилы отказались: «Не ты называл, не тебе и переименовывать». Мол, комиссары тоже по-своему за наше благо боролись. И это момент истины в истории о поиске корней на отдельно взятых островах.

Я хорошо помню свои мысли на обратном пути. Потом я их чуть ли не дословно услышал от Леонида Парфёнова в его фильме о фотографе Прокудине-Горском, который успел снять в цвете Российскую империю в её последние годы. И сегодня прокудинские места не узнать, как те Талабы не узнать в острове Залита. Автор гуляет по парижскому кладбищу Сен-Женевьев-де-Буа и дивится: вроде всё по-русски написано, а читаешь как письмена майя. «Статский советник», «ротмистр», «купец первой гильдии» — утрачен внутренний смысл этих слов.

Случился разрыв цивилизаций. Как нынешние греки — не от древних греков, египтяне — не от древних египтян, так и мы не от тех русских, что фотографировал Прокудин-Горский. Мы — от советских. И восстановить связь не поможет, боюсь, ни один святой.

Поделиться ссылкой: