Почему до сих пор нет российской национальной идеи, о необходимости которой речь идёт уже четверть века? Потому что она должна быть не кабинетной выдумкой, а насущной необходимостью для всех нас.
Не существует, пожалуй, другой социософской темы, которая бы не вызывала, с одной стороны, неизменного интереса думающей публики, а с другой — подспудного стремления отложить разговор на потом, ибо сейчас есть проблемы актуальнее. Поэтому жанр сухой, а то и высокомерной аналитики, привычный для освещения общественно значимых тем, подправлю в сторону разговора-спора с каждым из небезучастных-размышляющих, готовых согласиться и критиков. Такой разговор располагает к большей, на мой взгляд, доверительности.
Предложение национальной идеи обществу, как и все предшествующие этому циклы, бессмысленны, если нет уверенности в том, что её примет большинство сограждан, то есть народ. И никакая рациональная аргументация здесь не сработает. Ибо само понятие идеи предполагает наличие в нём когнитивного «ядра» — задумал-убедил. А если: «всё так, но душа этого не приемлет»?..
По этой же причине трудно даже методологически опереться на наши прошлые, как считают некоторые авторы, национальные идеи. Например, на исторические «тезисы-реминисценции» от жившего в XVI веке псковского монаха Филофея «Москва — Третий Рим». Или на уваровскую триаду XIX века «Самодержавие. Православие. Народность». Не меньше сомнений вызывает идея мировой революции, которая по определению не национальна, да и сомнительно общенародна. Хотя надо признать её мобилизующую, даже державоспасительную роль на важных этапах советской истории. Для ясности повторю: история формирования и критика наших национальных идей (или идеологем, которые так называют) составляют не менее трети известных мне размышлений-исследований на эту тему. Они, безусловно, имеют научно-историческое значение. Только психологическая аура зарождения и продвижения идей и идеологем, обусловленная отдалённой от нас исторической конкретикой, не позволяет наследовать опыт прошлого — времена другие и мы другие. А формулировки типа бердяевской «III Интернационал вернулся к уже привычному Третьему Риму» оставим любителям игры слов.
Ради экономии эмоций без подробностей обойду и менее схоластические умозаключения. Скажем, национальная идея может быть только экзистенциональной, иными словами — как выжить? Нам объясняют: если вам и вашим землякам ничто не угрожает (в отличие, например, от поляков или финнов), то никакая нацидея вам не нужна. Или такое: «консолидированное устремление нации» может быть оправдано лишь чрезвычайностью обстоятельств, в иных случаях это манипуляция сознанием масс. Здесь же — более категоричное: в цивилизованной стране главной идеей может быть только свобода (добавим: в её понимании пятой частью Человечества). Оставлю за скобками выспренность других публикаций или отдельных доводов. Их авторы считают, что «консолидирующий лозунг в большой стране так или иначе состоит в сохранении её огромности и стремлении упрочить её новыми захватами». Впрочем, зарубежному, например, собеседнику трудно объяснить не столько само понятие «российской национальной идеи», сколько то, зачем она нам нужна и не опасна ли для наших соседей, без того склонных к подозрительности.
Нас как будто переспрашивают: может, вы имеете в виду национальную мифологию? Тут всё ясно. Это не идея, подталкивающая к её реализации, а скорее «зримая песня», которая «строить и жить помогает». Вроде, гордости англичан за всемирное утверждение «морали верности слову». Или убеждённость китайцев в том, что они населяют центр, по крайней мере, мира сего. Не будем спорить и о том, что наше общество во многом разделено на по-разному креативную верхушку и массы, им подчиняющиеся. Поэтому, мол, одной идеи на тех и других не хватит. Впрочем, историко-страноведческих и иных экскурсов, пожалуй, достаточно.
Вернусь в современную Россию, к её нуждам. Отвечая на вопрос: зачем нам национальная идея? — назову, возможно, главную в ней потребность. Она состоит в воспитании ответственного и громогласного Гражданина-хозяина своей земли, а не ропщущего пасынка судьбы. Ничуть не лучше «идейный» или «стихийный» потребитель, который считает, что никому ничего не должен. «Консолидированное устремление» нам необходимо для того, чтобы будущий (скорей это так) соотечественник с первых осмысленных шагов понимал, что связывает его интересы с интересами общества и государства и почему они взаимообусловлены. Ибо даже благонамеренный обыватель будет социально апатичен, пока не осознает, в чём, кроме конституции, которую мало кто читал, и «отеческих гробов», которые вызывают скорее дрожь, состоит накладываемая на него обязанность «хранить Россию».
Указом президента эту идею не внедрить. Но современник должен даже не знать, а чувствовать, что роднит наёмного работника с хозяином, якута с чеченцем. Чувство патриотизма? Это, конечно, так. Только это чувство ближе к заповедям Христовым. Ну кто будет спорить, что патриотизм, как и порядочность, являются производными от этических норм цивилизационного значения? Которые, в свою очередь, обращены к опыту, то есть к прошлому.
Это не значит, что завтра эти нормы изменятся. Но в нашей национальной идее куда более востребован ответ на вопрос «что делать?», а не «кем быть?» Поэтому ближе к нашим потребностям (но всё же локальны) такие предлагаемые идеологемы как «славяно-скифский мир» или «Россия многодетная». Куда ёмче и «многослойнее», на мой взгляд, идея сохранения русскоязычного ареала. Но и она, согласитесь, ограничена в своей, так сказать, прикладной функциональности. Напрашивается пока голословное резюме: задача состоит в том, чтобы искомую национальную идею извлечь из «концентрата» общенародных чаяний. Её, повторю, нельзя директивно довести до «исполнителей». Они её могут лишь «услышать в тишине». Притом, что национальная идея — это, конечно же, предмет главной коммуникации лидера страны и народа. Вот только как её извлечь и с чего начать?
Например, начать с институирования дискуссии о нацидее, а лучше с системной над ней работы. Дело в том, что даже выход материалов, подобных этому, как правило, служит откликом на VIP-мнение. А известные нам общественные слушания по существу замыкаются очередной «территорией смыслов». Вариантом подхода к теме нацидеи может стать, во-первых, выпуск пусть даже ведомственного журнала (или профилирование существующего) для «собирания» всего на этот счёт полезного.
Во-вторых, последующее резюмирование этой работы лучше организовать на уровне, обеспечивающем реакцию со стороны Общественной палаты при Президенте РФ. Вопросы, рекомендуемые к журнальному (пока) обсуждению, могут быть поставлены так: 1) своевременно ли поднята тема? или объём наших о ней представлений пока ограничен пожеланиями «всего хорошего»? 2) какие из «смыслов-девизов», закладываемых в формулу нашей национальной идеи, носят максимально объемлющий, одновременно внутренне непротиворечивый характер? какие идейные трансформации могут ждать нас в будущем? 3) каков алгоритм продвижения этих смыслов? скажем, от адаптации под них многострадальных учебных программ — через межпартийный консенсус — вплоть до референдума, или как?
В-третьих, целевая проверка жизнеспособности теории через отслеживание общественной реакции, в частности, на художественные формы, те же телесериалы (где они?), «заряженные» на наши смыслы. Во всяком случае, интуиция художника становится важным элементом проверки жизнеспособности предлагаемого подхода.
В-четвёртых… к мессианству можно относиться по-разному, например, как к «экспорту» заслуживающей того концептуальной модели, искомой другими, но строящейся в России. Ну, хоть убей, мало для нас являть миру балет, МКС да яйца Фаберже! Таков наш менталитет, и если его обратить к задачам благоприятного внешнего позиционирования и обратной связи, нам, внутри страны, станет понятнее, что делать дальше.
Всё конспективно перечисленное и многое от него производное — это минимум-миниморум, без чего, на мой взгляд, не обойтись, безотносительно вводных по жизни.
Назову, так сказать, «претендента» на нашу национальную идею. Тем более что таковая — в аналогичной или сходной интерпретации — обсуждается весьма активно, хотя и с приведением разных аргументов. Это — народосбережение, если понимать его не в узко демографическом измерении, но как сохранение культурного генотипа народа. Не забудем о мерах, направленных на то, чтобы нас стало больше. Как тут обстоят дела, лучше спросить у специалистов. Но для ясности всё же добавлю то, что лежит на поверхности: абсолютно нетерпимо, когда рождение ребенка ставит семью на грань бедности. Столь же существенна оптимизация образования (разговор, конечно, не только о судьбе ЕГЭ или пресловутых вузовских рейтингах), медицинского обеспечения и социального патронажа (опять-таки, не замыкаясь на проблемы усыновления). Не будем спорить с многочисленными сторонниками первостепенного обеспечения примерности элит.
Впрочем, вопрос ставится шире: сберечь народ можно лишь при его встречной мотивированности на сбережение государства — мы не курды и не пуштуны, чтобы одно отделять от другого. В противном случае при любом отношении к «громадью наших планов», жалобам на «родимые пятна» и «козни Люцифера» Гражданин, он же первичный носитель государственности, остаётся без защиты и перспектив. И наоборот: ему, мыслящему привычными категориями семьи и рода, хотя бы по аналогии должны быть понятны (лучше — близки) заботы «общегосударственного сообщества семей, родов (кланов, тейпов, тухкумов, виртов…)».
Из этой логики следует, кто первичен и на кого изначально «примерять» национальную идею. На эту скрепу можно и нужно нанизывать обоснованные социально-экономические, гуманитарные и прочие программы. Иначе нам придётся разбираться со странной игрой на привычной чёрно-белой доске, но, образно говоря, с пешками и шашками одновременно.
Признаем главное сомнение, высказываемое рядом потенциальных критиков. Они считают, что идея народосбережения может стать прикрытием для авторитарного, даже тоталитарного режима власти. Тем более любая диктатура опирается на сверхидею. Но, с другой стороны, ни один диктатор не преуспел в сохранении народа на перспективу. Впрочем, развитие демократических институтов немыслимо без такого качества демократии, которое увлекает максимально широкие социальные и прочие слои населения. А если не увлекает, то зачем нам такие институты?
Вопрос выживания всего народа — пусть и не в геополитической плоскости — нас уже касается. Эта проблема находится на стыке глобализации и демографии. Но первая задаётся не нами, зато без демографического отпора нам, скорее всего, не обойтись. Не будет людей — некому будет сопротивляться, а то и напрямую отстаивать свою независимость. Согласимся с тем, что народосбережение — главное условие существования (не говоря о развитии!) унаследованного нами общества и государства — для простоты не будем останавливаться на отличиях одного от другого. Можно и проще: если «вертикальный» контракт Гражданина и государства не подкрепить почти религиозной (в данном контекстуальном значении) Идеей, если «по горизонтали» мы не будем объединены общей деятельностью в богоданном составе (здесь — в смысле «дело делать, господа… Дело!..»), наши потомки будут жить (прозябать?) в лучшем случае «эх, эх… без креста», заодно — без руля и без ветрил… В худшем — в другой стране. В той, где Россию будут ассоциировать с эпохой «после Чингисхана». Кстати, в этой интерпретации национальной идеи признаем значение и экзистенционального фактора.
Ну а в остальном соглашусь, что семья — это не только взаимная любовь и порядочность, но и общее стремление оставить после себя благодарное потомство. И напоследок: счастье семьи состоит в наличие счастливых детей. Но для начала они должны появиться на свет…
