Урок русского

Денис Терентьев
Сентябрь14/ 2017

Во второй половине XIX века купец Иван Милютин был главой Череповца 46 лет, превратив этот город из провинциального захолустья в «русский Оксфорд».

«Ну и что? Подумаешь, какой-то Череповец», — удивится прохожий, по-русски пренебрегающий малыми формами. И не заметит в милютинском опыте главного: умения превращать в ресурсы всё, что есть под рукой.

Череповцу не повезло ни с нефтью, ни с золотом, ни с царскими дворцами, и даже к городам-магнитам от него не вело ни одной приличной дороги. Что противопоставить столь очевидной бесперспективности? Только хватку, упорство и веру русского человека «из мужиков», в котором пересекались почти что параллельные прямые.

А в эпоху дешевеющих углеводородов пройти мимо Милютина — всё равно, что мимо уникального шанса.

 

Кузница кадров

Ивана Милютина не стало в 1907 году, и лучшее его время пришлось на эпоху реформ Александра II. При этом Иван Андреевич никакого отношения не имел к военному министру империи Дмитрию Милютину, одарившему Россию всеобщей воинской повинностью. Дмитрий Алексеевич был старше Ивана Андреевича на 13 лет, но нет документальных свидетельств того, что они хотя бы встречались. Да и с чего бы: первый — московский барин, чей предок получил дворянство при Петре Великом за устройство шёлковой фабрики, а у второго все предки ходили в лаптях, вплоть до деда. Батюшка будущего череповецкого благодетеля поднялся на перепродаже скота в Питер, открыл в Череповце лавку да не выдержало здоровье — отдал Богу душу в 1838 году.

В Петербурге год как схоронили Пушкина, его столичные современники писали о слякотном времени николаевского застоя. Что бы они заговорили в трёхтысячном Череповце, среди обшитых тёсом и вросших в землю домов, войти в которые можно было только по мостику через канаву. На буржуазном Воскресенском проспекте, где стоял милютинский дом, сено раскидывали и сушили прямо на улице. В начале века городской голова Василий Демидов подарил городу под реальное училище собственный деревянный дом, за свой счёт перестроил его, а городское общество давало 150 рублей в год на содержание. Пиво в Череповце варили двух сортов, и то к праздникам. Интересно, как скоро взвыли бы здесь Вяземский с Жуковским?

Череповец стоял на реке Шексне. Каскад советских ГЭС ещё не превратил Волгу в природно-техногенную систему, а благословенный край между Мологой, Пошехоньем и Весьегонском не затопило Рыбинское водохранилище. С юга страны через Волгу и Шексну в Петербург днём и ночью возили хлеб, перегружая его на маломерный флот в Рыбинске. По весне здесь собиралось свыше 100 тысяч человек, связанных с хлебной торговлей, оживали девять главных пристаней и две сотни магазинов со складами. А профессионализм тех же скупщиков был таков, что зерно чаще всего не взвешивали.

В основном на Рыбинской бирже ходили два вида пшеничного зерна — «размольное» и «биржевое». Первое годилось для крупчатых заводов, второе готовили на экспорт через Петербург. Бывалый покупатель мог погрузить в мешок ладонь, извлечь пригоршню, ссыпать обратно, вслушиваясь в шуршание зерна, и уже всё про этот товар понять. Цену считали за фунт, и полагаться на весы считалось моветоном. Аналогично опытный глаз «взвешивал» ржаные сорта, а также овёс, гречу, пшено.

Но купив зерно, его ещё нужно было доставить. Железной дороги пока не построили. Предлагать себя купцам в Рыбинск собиралось по 3 тысячи лоцманов и 7 тысяч коногонов, чьи лошадки тянули баржи вверх по реке к Петербургу. Впрочем, коногоны были пошехонскими или мологскими крестьянами, у которых своих лошадей часто не было, и они арендовали их у посредников — «овсянников». У волжских лоцманов и мысли не было соваться в Шексну или Мологу — там свои есть специалисты. На Шексне гиблые места назывались Судьбицкие гряды, Баран порог, Повалиха гряда, Чёрная гряда, Коленораменский порог, Болтун порог, Гряды косые. За прохождение каждого из них лоцман получал бонус. А впереди — Белое озеро, где свои засады, да ещё приходилось нанимать пароходные буксиры у вытегорского купца Столбкова, который имел тут от царского двора привилегии. Ещё дальше — Онежское и Ладожское озёра.

Спустя сто лет нам кажется, что крестьяне до революции, все как один, ходили за плугом. Однако уломская волость, что рядом с Череповцом, специализировалась на производстве гвоздей — строительных, лодочных и сапожных. Ещё здесь делали уклад, косы, наковальни, лопаты, кованые котлы, лемехи, сошники, втулки, шпонки, подковы, крюки… Кому надо, знали, что в деревне Совала мастер Харлам Богданов куёт ковши до восьми пудов весом, за сковородами надо ехать в Нелазское, за плугом в Игнатово.

В общем, вокруг юного Милютина гудел ныне потерянный мир, чрезвычайно сложно устроенный, который нужно было разгрызть, как орех.

Ивану Андреевичу на момент смерти отца было девять лет, а купеческие дети обычно начинали работать в двенадцать. О том, чтобы соваться в Рыбинск, не могло быть и речи — живьём бы съели вместе с небогатым капиталом. Но и в материнской лавке Иван с младшим братом Василием крутились недолго. По отцовским стопам, начали скупать по деревням коров, телят, овец и перегонять их в Петербург для продажи на мясо. Со стороны это не сложнее, чем хлебом торговать. А на деле надо с вечера прийти босыми ногами в деревню и, пока скот не вывели поутру на выпас, постучаться в каждый дом, спросить, нет ли животины на продажу, осмотреть каждое копыто. Потому что до Питера 600 вёрст, идти со стадом около месяца. По дороге ночуешь в поле, кормишь телят коровьим молоком. И это на минуточку Север, где даже летом не слишком тепло. Что бы сказали мамы нынешних третьеклассников, собравшихся в такой поход?

В Рыбинск Иван Милютин попал уже опытным дельцом 16 лет от роду, как ни забавно это звучит. При нём была баржа 20 саженей в длину. Много лет спустя его секретарь и биограф Фёдор Кадобнов рассказал об этом эпизоде скромно: мол, патрон «взял на поставку хлеб, нагрузил его и отправился на нём до Петербурга. Доставя благополучно хлеб и сдав его, возвратился с судном домой в Череповец. От этой операции чистого барыша было получено около 200 рублей». Правда, за этими строками не разглядишь ни Милютина, ни старой России. И никогда не поймёшь, почему у него столь многое получилось в жизни.

 

Персона грата

Главная загадка: зачем Милютину потребовалось служить Череповцу почти полвека? Нет, зачем коммерсанты идут во власть, понятно. Но кто из них при этом, отказывается, как Иван Андреевич, от жалования? А, наоборот, сам постоянно докладывает капиталы в городские проекты? Сегодня трудно представить себе мэра или губернатора, отслужившего хотя бы треть милютинского срока. Да ещё при этом умудриться не вляпаться ни в одну грязную историю. Ведь и много лет спустя на череповецкого городничего так и не нашлось ни малейшего компромата.

Милютина избрали в магистрат, когда ему стукнуло 24, ещё через пару лет он стал бургомистром, а к 33 годам — городским головой. Авторитет? Безусловно. Правда, в Череповце, с его тремя тысячами населения, образованных людей могли по пальцам пересчитать, а купцом Милютин уже был видным. На следующий год после первой баржи с хлебом он отвёз в Питер ещё четыре. А к восшествию на престол Александра II под флагом «Торгового дома братьев Милютиных» ходило около 40 судов. И время было не то, чтобы для хлебного бизнеса позарез требовался административный ресурс, — всё решали деньги и удача.

Другое дело, положение в обществе. Сам Милютин вспоминал, что в дворянских усадьбах купца не пускали дальше лакейской. Гвардейский офицер, женившийся на купчихе, обязан был выйти из полка. По свидетельству петербургского историка Льва Лурье, среди купечества начало развиваться «чинобесие» — стремление во что бы то ни стало поступить на службу и выслужить дворянство. В Петербурге только два рода, Лейкины и Меншуткины, продержались в купеческом сословии больше века. А когда в 1913 году отмечалось 100-летие Торгового дома Елисеевых, заплативших казне за 15 лет 12,8 миллиона рублей налогов, в Благородном собрании не увидели ни августейших особ, ни министров — не к лицу им с «чумазыми» ручкаться.

Но Милютин стал служить Череповцу явно не из чинобесия. Его дело росло такими темпами, что дворянство он мог себе просто купить, как многие, через благотворительность или подношения. У него, например, был деловой партнёр — откупщик из Солигалича Василий Кокорев. В середине 1850-х, когда бюджет Российской империи составлял 200 миллионов рублей, состояние Кокорева оценивали в 30 миллионов. Не пошёл бы Милютин на службу общества — заработал бы под стать партнёру. А так коммерческие дела ему пришлось переложить на брата Василия.

О характере Милютина многое говорят строки из его поздней публицистики: «Я не мог выносить тогда бесконечного и безрезультатного словоговорения в учёных обществах, не понимая неизбежности этого, взял да и построил, будучи нравственно поддержанный К.Н. Посьетом, три брига в 400, 500 и 600 тонн каждый; это я сделал для того, чтобы узнать судостроение и мореплавание на деле».

«Торговый дом братьев Милютиных» первым на Шексне завёл цепные буксиры — туэры. Тяжеловесная цепь, уложенная на грунт вдоль русла реки, проходила по жёлобу вдоль судна и по трём барабанам вращалась от привода судовой машины. Туэр сам себя проталкивал вдоль этой цепи и тащил за собой баржи. Мало того что этот способ был более производительным, так ещё и отказ на реке от тяговых лошадей снижал риск распространения сибирской язвы. Вскоре милютинская фирма загремела от Баку до Петербурга: своих буксирных пароходов у неё насчитывалось 40 штук и свыше 500 номеров различных посудин, не считая арендуемых. Это что-то вроде половины судов, проходивших по Мариинской системе.

Если бы целью Милютина было обретение дворянства, он бы получил его не за службу, а за услуги. Вот, например, в 1867 году Милютину озвучили просьбу столичных властей: закупить в Поволжье хлеб для голодающих Архангельской губернии — без малого миллион пудов. Милютин объехал поставщиков и вопрос решил. Но если бы кто узнал, что он блюдёт государственный, а не личный коммерческий интерес, взвинтили бы цены втрое. Иван Андреевичу в награду достался орден Владимира IV степени и тёплый рескрипт наследника престола цесаревича Александра. И таких услуг Милютин оказал неимоверное множество, его неоднократно принимали три российских императора.

Если бы он желал должность в столице — и тут возможности были. Тем более уважением земляков он вроде бы должен был насытиться в первые десять лет служения Череповцу. К тому времени его город в Петербурге называли просто — Милютин.

…Нам сегодня уже трудно понять менталитет крестьянского внука, выросшего в эпоху Николая I. Мы привыкли к тому, что футболист, которому предлагает контракт более сильный клуб, даже раздумывать не будет. И сами постепенно становимся похожими на этих футболистов. Но для Милютина разрыв с родной землёй был немыслим, как ни банально это звучит. Для него успехом было не витание в столичных эмпиреях, а ежедневное возделывание пространства вокруг дома и наслаждение результатами. Тем более о деньгах он мог не думать.

Милютин был трудоголиком, и до конца жизни в нём не всплыло ничего похожего на хобби. Хотя у людей состоятельных, вынужденных рано отдать себя большому делу, часто бывает наоборот — с первой сединой «прорывает».

Женился Милютин в 20 лет по настоянию бабушки, родил шестерых детей. Его супруга Татьяна Мартемьяновна умерла на 40 лет раньше него, а он был ещё не старый видный кавалер. Но жениться снова не стал, а сохранившаяся переписка с братом и детьми не оставляет сомнений: в семействе царили мир и согласие. Он не мог помыслить никаких нравственных альтернатив православию и самодержавию. И был счастлив чувствовать себя их основой.

 

Афины на Шексне

О своих первых шагах в качестве чиновника Иван Милютин писал: «Свои общественные дела мы начали, так сказать, с корня, и первым для нас представился храм Божий: мы возобновили его без роскоши, как дом для молитвы, дом убежища и духовного утешения в горе и печалях. Мы это сделали не из политики, а из послушания святому чувству, и этим мы приобрели доверие и поддержку от наших стариков и заслужили их благословение нашим начинаниям».

Но не всё складывалось столь благостно: «приходилось нередко с трепещущим сердцем подписывать страшные приговоры, согласно подведённым секретарём законам». А первое же предложение городского головы Думе — увеличить на пять копеек с души расходы на содержание приходского училища для девочек — встретило мощный обывательский протест: дескать, какой толк учить девок кавалерам записки писать? Милютина только назначили — другой не стал бы из-за ерунды себе врагов наживать. Но он любое дело привык доводить до конца: стал собирать у себя дома единомышленников из гласных, убеждал. Те, в свою очередь, разговаривали со знакомыми по Думе. А через месяц смотришь — всё собрание поддерживает милютинскую идею. Бывалый купчина давно усвоил, что если грубо сдвигать оппонента с его позиций, да ещё публично, он упрётся просто из принципа. Такая простая вещь, а сколько руководителей её по сей день игнорируют…

В быту Иван Андреевич был скромен, но любил устраивать приёмы — иногда собиралось по 150 человек. Тоже для дела было необходимо: Милютин никакого почина не заводил, пока не выяснит настроение горожан. В своём кабинете принимал по 20 посетителей ежедневно. А Череповец при нём хоть и прирастал народом, на момент смерти Милютина насчитывал 7-8 тысяч жителей. Так что 20 посетителей в день — очень высокая степень близости власти к народу.

Своё кредо управленца Милютин выразил так: «Для устранения скудости жизни, по моему мнению, представляется одно: создание вослед реформе нынешнего царствования целой системы, целой воспитательной школы, которая охватила бы жизнь с самых корней её для водворения среди общества и народа правильных понятий с практическим умением приложить к делу. Без такого направления, конечно, невозможно достигнуть ни общего довольства, ни стройного развития духовных и умственных сил, ибо последним не на чем будет покоиться. Праздный и ленивый насядут на трудящегося, и в результате явится всеобщее изнурение». Главные драйверы роста, по Милютину, — доступные кредиты и народное просвещение. Окончив всего один класс школы, он почему-то понимал это лучше интеллектуалов-дворян.

До 1860-х годов в Череповце практиковалась выдача ссуд из свободных городских средств. После объявления реформ предпринимательство активизировалось за счёт уездных крестьян, денег перестало хватать. Но ведь только зажиточный труженик может стать активным потребителем. В Череповце «приговор» об учреждении общественного кредитного банка поспел уже в октябре 1862 года, но согласовывали его в губернском центре больше двух лет. Тем не менее в 1865 году банк открылся с капиталом в 10 тысяч рублей, но в 1915-м выдал кредитов уже на 27 миллионов.

А там, где бизнес нагулял жирок, найдутся средства и на социалку. И вот уже петербургский журналист, прокатившись по железной дороге между Череповцом и Тихвином, отмечает: «Разница между этими городами громадная. Она наблюдается во всём, но более резко обозначается в просветительном отношении. Тут Тихвин является вполне отсталым городом. Главная Череповца особенность — это обилие учебных заведений, дающее ему завидное право именоваться “русским Оксфордом”, какое название, кроме Череповца, ни одному из небольших уездных городов обширной земли русской присвоено быть не может».

В путевых очерках публициста А. Субботина читаем: «… на пути от Рыбинска лежит знаменитый город Череповец, — или проще говоря, северные Афины. В городе около 800 учащихся, или по одному на пять жителей — пропорция такая, какую встретишь только где-нибудь в Цюрихском кантоне. В Череповце имеются реальное училище, женская гимназия, учительская семинария, сельскохозяйственная школа и др. Кроме того, в городе находится окружной суд, так что интеллигенции хоть отбавляй. Сюда посылают учиться из разных мест Новгородской и смежных с нею губерний. Оканчивающие в здешнем ремесленном училище и в техническом отделении реального училища разбираются нарасхват на места механиков, мастеров, на пароходные верфи, на завод…».

А вот в журнале «Новое слово» К. Левин подмечает: «Череповец и его уезд всё-таки в образовательном отношении стоит несравненно выше большинства русских городов и их уездов. О просвещённости города и уезда также можно судить и по тому, что в городе существуют три книжных магазина. Один из этих магазинов, по своим оборотам, количеству и подбору книг, далеко превосходит книжные магазины даже таких губернских городов, как Ярославль и Вологда».

Эффективность Милютина как городского головы проявилась ещё и в способности не дать растащить свой Оксфорд. Однажды на губернском собрании вдруг возник чисто русский спор о выделении для содержания череповецкого реального училища 1400 рублей. Дескать, в Череповце учебных заведений слишком много, давайте реальное училище куда-нибудь переведём. В другой раз училище передали из ведения Минфина в Министерство народного образования. И ведь почти уже проштамповали, но Милютин пошёл на приём к Николаю II и попросил оставить по-старому. Государь его внимательно выслушал и сказал: «Ничего не имею против желания вашего. Это так сделал Абаза — включил ваше училище в общий доклад. Скажите министру финансов, что я разрешил войти с докладом ко мне об оставлении училища в ведомстве Министерства финансов».

Когда в империи встал вопрос о строительстве Северной железной дороги, Милютин понял, что это шанс нарушить вековую удалённость. В Петербурге при Министерстве путей сообщения работала комиссия, обсуждавшая единственный вопрос: как вести магистраль — от Вятки на Кострому для соединения с Ярославлем, Рыбинском и Бологое, или на Вологду и Петербург через Череповец. Милютин переехал в столицу: писал доклады и статьи, обивал пороги, доказывал. До этого он всю Европу объездил вместе с дочкой Марией в качестве переводчика, вызнавал достойные порядки, «переводил их на русский язык».

Милютин писал: «Нам кажется странным, что защитники южного направления, совершенно забывают историю, как только заводят речь о населении Северного края. Они оставляют без внимания тот исторический факт, что, несмотря на неблагодарность своей почвы и суровость климата, все северные народы стоят гораздо выше по развитию цивилизации, богатству и высокой культуре их могут позавидовать самые благодатные страны Южной Европы. И где же начиналась наша цивилизация, в черноземной полосе России? Да сотни лет тому назад новгородские переселенцы, отправляясь на Восток, расчистили непроходимые леса, возделали почву, и уже ближайшие потомки их имели сношение с западом через Архангельский порт, — в то время как на юге среди богатейшей природы наши пионеры показывали только свою удаль и создали гайдамачество. Неужели все это явления случайные, неужели вся жизнь древнего Новгорода развилась только вследствие случайного поселения там какой-либо дружины, — да и сам Петербург возник только по капризу Петра Великого?».

Северная железная дорога в итоге прошла сквозь Череповец.

 

Эффект бумеранга

Монархиста Милютина поразило, что среди убийц Александра II оказался Николай Рысаков — сын тихвинского лавочника, выпускник череповецкого реального училища, в создание которого Иван Андреевич вложил личные средства. Училище долго потом стояло выкрашенное чёрной краской, а его учащиеся передвигались по улицам, не глядя прохожим в глаза.

Но Милютин и представить себе не мог, что спустя десять лет после его кончины монархия падёт, а августейшую семью перебьют, как котят, в подвале ипатьевского дома. Что троих его сыновей ждёт не слишком счастливая судьба: Иван погибнет в 1917 году, Андрей, три года руководивший Череповцом после отца, умрёт в 1924-м, а в 1930-м в полной нищете и одиночестве окончит дни блестящий инженер Василий. Что череповчане, на заботы о благоденствии коих он не жалел сил, снесут его могилу — действительного статского советника, кавалера множества орденов, которого они всем городом просили остаться и служить им до 78 лет, хотя он давно просился на пенсию…

Впрочем, среди множества забытых деятелей империи Ивану Милютину ещё относительно повезло. Его усилия по обустройству образовательных учреждений, железной дороги, речной гавани сыграли не последнюю роль, когда именно в Череповце решили построить гигантский металлургический комбинат, известный ныне как «Северсталь». В городе на Шексне теперь 400 тысяч жителей — в 50 раз больше, чем жило при Милютине. В 1996 году в Череповце появился памятник Милютину, потом улица и площадь его имени, город воссоздал дом городничего и учредил в нём музей.

Но пошли ли впрок милютинские уроки? Как сочетаются с ними оптимизация медицины и образования? Многие ли наши мэры и депутаты добились чего-то в бизнесе без участия в госзаказе? Отмечены ли среди них случаи отказа от зарплаты, не говоря уж о подборе команды по деловым качествам, а не из «своих»? Ответы на эти вопросы помогут осознать и «разницу в классе» России прошлой и нынешней.

Иван Милютин, к примеру, не покупал университетский диплом в подземном переходе, его трудно представить на «Диссернете». Системе требовалось совсем другое, но даже это её не спасло.

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

шестнадцать − шесть =