Сегодня Словарь Владимира Даля читается как исторический роман. Сколько образных слов и выражений — сочных, ярких, с озорством и грустью! Но почти всё это богатство давно утеряно, а что мы получили взамен?
Вас коробит, когда кто-то говорит позвОнишь, петлЯ, морские портЫ? Вы вздрагиваете, услышав командировочный вместокомандированный, сто грамм вместо сто граммов, одеть вместо надеть?
Если — да, успокойтесь: в последних изданиях неопровержимого Розенталя («Словарь трудностей русского языка») часть этих новаций уже признаны устной нормой, а иные — даже письменной. Можете не сомневаться, недалёк тот день, когда в нашу речь с полным правом войдут и нефтепрОвод, и вклЮчим, и пОняла, и даже неизвестно откуда взявшееся сельчане.
Во всём этом нет ничего плохого. Просторечия, говоры, диалектизмы и жаргонизмы всегда были, есть и будут богатейшим и живительным источником постоянного языкового обновления. Ведь, например, общепризнанные ныне пока в значении до свидания, директора, а не директоры, тополя, а не тополи, в мой адрес, а не по моему адресу и многое другое ещё каких-нибудь полвека назад казались культурному человеку языком дикарей.
И американизмы, хлынувшие на рубеже XXI века в нашу речь Ниагарским водопадом, — тоже не беда. Откройте этимологический словарь: половина русского языка — иностранные заимствования. Амбар, арбуз, сундук, тулуп, туман,халат — из татарского. Бляха, зонтик, курорт, парикмахер, тарелка, фартук — из немецкого. Билет, бульон, пассажир, пьеса,спектакль — из французского…
Профессор-филолог, выступая по радио, негодует: зачем говорить и писать консенсус, когда есть у нас прекрасное русское слово согласие? Ох, уж этот наш всеядный патриотизм! Как зачем? Для конкуренции (или «патриотично» выражаясь — для соперничества), в которой, как известно, только и способно победить лучшее. Будьте спокойны, пройдёт ещё сколько-то лет, и согласие вытеснит консенсус, как некогда самолёт взял верх над аэропланом, а скорей всего превратятся они в мирные синонимы, как это вышло с французским шофёром и русским водителем.
Иные слова, едва успев перекочевать к нам из-за рубежа, обрусели буквально у нас на глазах. Особенно наглядно это проявилось в сплошь англоязычной компьютерной терминологии. На языке наших компьютерщиков compact disk, он же CD,стал компашкой, сидюшкой или просто сидяком, команда delete (удалить) — делитнуть, а команда click the mouse (нажать мышь) — кликнуть (!) мышкой.
Страшно другое — когда культурный слой нации, который служит естественным фильтром при пополнении языка просторечиями, вдруг исчезает или теряет свой авторитет в глазах народа. У нас на протяжении всего ста лет такое произошло дважды: сначала после Октября 1917-го, а потом после Августа 1991-го. В результате возникали своего рода озоновые дыры, через которые в русскую литературную речь стали беспрепятственно проникать блатная лексика и бездушный канцелярит.
Впрочем, нет, началось это ещё раньше — с ленинских писаний, косноязычных, торопливо-путаных по стилю и оригинальных разве что в ругательствах, которыми направо и налево щедро одаривал вождь своих многочисленных, им же самим назначенных врагов. В этом может убедиться всякий желающий: текстовое наследие Ленина до сих пор в обилии пылится на полках библиотек. Но лучше не тратить понапрасну время и силы, а довериться мнению Корнея Чуковского, профессионального знатока русского языка: «Недавно заглянул в Ленина…: ни одного живого слова, ни развития стиля, ни развития мысли».
Сегодняшние последователи Ильича возмутятся: Ленин был человеком высочайшей культуры! На самом деле это не более чем миф. Достаточно сказать, что, к примеру, тот же Словарь Владимира Даля, который для всякого культурного человека в те поры служил такой же настольной книгой, как теперь Интернет и, в частности, Википедия, Ленину был совершенно неведом. Всего за несколько месяцев до своего пятидесятилетия, 18 января 1920 года, глава советского правительства писал Анатолию Луначарскому: «Недавно мне пришлось, — к сожалению и к стыду моему, впервые — ознакомиться с знаменитым словарем Даля. Великолепная вещь…»
Пробелы в образовании одного отдельно взятого литератора, усугублённые к тому же языковой глухотой, — его личная проблема. Но только не в том случае, когда он является авторитарным руководителем партии и государства. Потому что тогда все его приверженцы начинают говорить и писать, вольно или невольно подражая верховному вождю. Больше того, к названию своей партии — РСДРП, РКП, ВКП — они в скобках прибавляют «б», нисколько не чувствуя всей двусмысленности этой одиноко стоящей буквы. Ну, а уж когда такая партия с помощью большой крови и страха устанавливает в стране тоталитарный режим, языковая бездарность возводится в гениальность. Тем более что вскоре уже не остаётся почти никого, кто бы мог осознать подмену истинного языка суррогатным.
Вспомните: коммунистические функционеры никогда не называли нас нацией, употребляя это слово в значениинациональность, очень редко — народом (обычно в сочетании с определением «советский») и почти всегда — сначала массой, а потом — населением, как нечто аморфное и безликое. Целый ряд слов, передающих социальные понятия, были искусственно скомпрометированы. При этом одни слова, по сути, оттеснены куда-то на второй план: крестьянин (чуждый власти, а потому насильно вытесненный словом колхозник), общественное мнение, гласность (как поразила нас всех новизна этого слова во второй половине восьмидесятых!)… А другие — извращены и ошельмованы: гражданами стали именоваться подследственные и осуждённые, рабочие превратились в рабсилу, интеллигенция — в презираемую прослойку, а милосердие— просто во вражеское понятие. Не случайно же до сих пор многие из нас путают, чем отличается благотворительность отмеценатства.
Откройте свежие газеты, послушайте, что говорят с экрана телевизора. Даже самые интеллектуальные СМИ по стилю и лексике остаются насквозь советскими.
Чего стоит, к примеру, начало такой фразы: «Согласно утверждённому графику объём выпускаемой продукции на сегодняшний день возрос на порядок»! Переводим на нормальную речь: «Согласно графику объём продукции сегодня возрос в десять раз», — потому что, раз есть график, то, само собой, его кто-то утверждал, раз есть продукция, то её, понятное дело, выпустили, сегодняшний день — это по-русски просто сегодня, а порядок в математике означает десятикратный рост, чего при нынешнем состоянии отечественной экономики даже представить себе невозможно.
Как-то раз один ответственный руководитель в коротком интервью мне сказал:
— Нами проделана большая работа по реставрации дворца.
— Так что, дворец всё-таки отреставрировали? — переспросил я.
— Я же сказал… — не понял мой собеседник.
— Вы сказали только о работе. Я тоже могу провести большую работу, могу даже погибнуть от истощения сил под стенами этого дворца, но так его и не отреставрирую. Просто не сумею этого сделать…
В нашем чиновничьем государстве канцелярит всегда был в большой цене. Он нёс большую смысловую нагрузку. Человек, владевший этим языком, умел прикрывать печальную реальность пышным словесным официозом. Потому что, когда процветает бюрократия, для всех, от рабочего до министра, главное — не быть, а выглядеть.
Читаем и слушаем дальше. Энергетики наехали на неплательщиков. Бизнесмен остался без прокурорской крыши. Следственный комитет замочил мэра… Кто-то промотал бабкины бабки, кинул товарищей по партии, где-то опустилиспелеологов… Конечно, криминальная обстановка в России сложная, да и наши политики и бизнесмены далеко не безгрешны, однако, согласитесь, всё это ещё не повод, чтобы СМИ разговаривали с нами на откровенной фене.
…Когда-то был такой анекдот. «Многие слушатели, — говорит ведущий радиопередачи, посвящённой чистоте русского языка, — интересуются, почему в среднеазиатских республиках говорят «кулёк-мулёк», «сахар-махар»… На этот вопрос мы попросили ответить доктора филологических наук, профессора Муллокандова». В репродукторе раздаётся щелчок, и мужской голос с азиатским акцентом произносит: «Я тоже думал — почему у нас так выражаются, «кулёк-мулёк», «сахар-махар»? Мне кажется, у некоторых товарищей ещё культур-мультур не хватает».