Повод вспомнить сегодня о баснописце — не только недавняя очередная годовщина со дня его смерти. Произведения Крылова, да и сам он, актуальны и теперь, через полтора с лишним столетия.
Автора! Автора!
Иван Андреевич слыл человеком серьёзным и всеми уважаемым. Статский советник, один из видных сотрудников Императорской публичной библиотеки, наконец, академик. Сам государь к нему благоволил, а государыня частенько приглашала на обеды и ужины. Ещё бы, известней писателя на всю Россию не сыщешь: даже безграмотные мужики и бабы нередко вворачивали в разговор цитаты из его басен, словно народные присловья.
Как же случилось, что почтенный Иван Андреевич оброс множеством анекдотов настолько, что собери их вместе, и книга получится поувесистей всех его сочинений? А очень просто: похоже, добрую половину анекдотов баснописец сам про себя и выдумал.
Вот, скажем, история про то, как у Крылова однажды разболелся живот и решил он по своему обыкновению лечиться едой. Вошёл в полутёмную кухню, нашарил тарелку с пирожками. Съел один — никак горчит, проверил вторым — точно, горечь! Зажёг свечу и видит: пирожки-то аж зелёные от плесени. Что делать? Обидно, решил, помирать от пары пирожков. Зажмурился да и доел всю тарелку. Лёг на диван и ждёт смерти. Через час-другой вдруг чует: вроде полегчало. Обрадовался, оделся и поехал в Английский клуб… ужинать.
Обратите внимание: один был, никто его не видал. Следовательно, и узнать о том ниоткуда не могли, а только от самого же Крылова.
Или другой случай. Однажды баснописец, не отличавшийся, как известно, чистотой сюртука и аккуратностью буйной шевелюры, стал собираться на придворный маскарад. Что бы такое, думает, мне надеть? И тут Алексей Оленин, случившийся рядом, говорит: «А ты умойся, вели одёжу постирать, отгладить, причешись хорошенько — никто тебя и не узнает!». Конечно, сказать такое Алексей Николаевич мог запросто, потому как не в бровь, а в глаз, и никто б на его месте не удержался от подобной шутки, но чтобы потом он, крыловский ангел-хранитель, всюду похвалялся, как ущучил лучшего друга, — это уж, извините, никак не возможно.
И главное, было бы в большинстве этих анекдотов хоть что-то поучительное, уроки нравственности, так сказать. Так нет же, сплошное зубоскальство — над крыловской внешностью, чревоугодием, пренебрежением к быту…
Ради острого словца…
Впрочем, ерничать на собственный счет Крылов стал уже потом. А начинал-то с того, что острую свою сатиру обращал против других. Сын провинциального офицеришки, беден, как церковная мышь, прикатил безусым юнцом из Твери и за десять лет умудрился перессориться с самыми почтенными людьми северной столицы.
Известный писатель и драматург Яков Борисович Княжнин, а также его супруга Екатерина Александровна, дочь великого Сумарокова и сама не чуждая высокой поэзии, принимали этого Крылова почти как ровню, а он их — в комедию. Такую карикатуру изобразил — в свете сгоришь со стыда.
Член Театрального комитета Пётр Александрович Соймонов, который к тому же заведовал Горной экспедицией, устроил начинающего литератора к себе в учреждение на службу, дал бесплатный пропуск в театры, даже заказал перевод одной модной французской оперы, а Крылов в отместку изготовил про своего благодетеля пасквильное письмо и разослал по всему Петербургу.
Всё, видите ли, не давали ему покоя язвы общества. То писал пьески крамольного содержания, то издавал журнальчики с душком. Где, какую страницу ни откроешь, обязательно наткнёшься на рассказы о притеснении простого народа, алчности да корыстолюбии власть имущих богатеев и прочие страсти.
Ведь до чего дошло: очередное своё сочинение, «Мои горячки», Крылов и опубликовать не успел, только давал читать нескольким своим друзьям, но этого хватило, чтобы оригинал изъяли в типографии во время обыска и представили самой императрице. Екатерина II, прочитав, была страшно разгневана, но, вовремя вспомнив о бескрайней доброте своей, милостиво не велела арестовывать автора, а только рукопись.
Однако спустя два года, когда Крылов со своим товарищем Клушиным затеяли ещё один журнал, тут уж и матушка государыня не выдержала. Вызвала обоих к себе на правёж. Клушин покаялся и получил полторы тысячи на учение за границей, а Крылов, надо думать, и здесь не изменил себе, потому как получил только приказ покинуть Петербург.
Смена жанра
Перед Екатериной Великой не дрогнул, но писать зарёкся. Забросил и поэзию, и драматургию. Уехал из столицы и ударился в картёжную игру. В незнакомых гостиных, а не то и в дешёвых придорожных трактирах спускал всё до копейки, потом выигрывал и снова оставался на бобах, и так год за годом. Пока не опустился вовсе до непотребства: в подмосковном имении Татищева, который приютил недавнего смутьяна на лето, Крылова видели разгуливающим в чём мать родила…
Иные думали, что господин литератор просто напугался. Тем паче было отчего: Радищев сослан, Новиков сидит, неблагонадёжные издания закрыты, цензура свирепствует. Но на самом деле это власти после революции во Франции перепугались, а Крылов — ничуть. На самом деле это он выдумал такой протест, своего рода голодовку: ах, вы так, тогда пускай я лучше совсем пропаду, но под вашу дудку плясать не стану!
Скажете, глупость? Вполне возможно, да только в итоге обернулось-то все по-крыловски. Екатерина, в своей просвещённости задушившая всякое вольное слово, вознеслась на небеси, вскоре туда же отправился сумасбродный Павел, и наступили новые, александровские, времена — с мечтами о конституции и прочих либеральных реформах. Все эти прожекты писал Михайло Сперанский, сочинитель с таким богатым воображением, что трёх Радищевых заткнёт за пояс.
Какая ж басня без намёка?
Казалось бы, вот они, желанные денёчки: скажи, что хотел, в полный голос! Но не тот стал уже Крылов: остепенился, помудрел, юную горячность сменила в нём зрелая мудрость, а политическую сатиру — сатира нравов. Однажды он даже написал, что —
Как ни приманчива свобода,
Но для народа
Не меньше гибельна она,
Когда разумная ей мера не дана.
И комедии Иван Андреевич перестал сочинять, перешёл на басни, жанр настолько хитрый, что даже самый свирепый цензор не прицепится. К примеру, даёт господин Крылов басню «Квартет» — про зверушек, которые задумали стать музыкантами, да у них, само собой, ничего не вышло. И тут же вполне благообразная мораль: «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь». То есть: поставили тебя хлеб растить — расти, поручили бумаги переписывать — переписывай, но в дела начальства не суйся — только людей насмешишь. Куда как славно!
Правда, люди сведущие скажут, что речь тут вовсе о другом: едкая сатира на первое заседание Государственного Совета, где долго решали, кому вслед за кем сидеть. Больше того, в персонажах басни даже нетрудно угадать отдельных членов этого самого Совета. Может, оно и так, однако с подобным подходом пришлось бы запретить всю мировую литературу, ведь современных государственных мужей при желании нетрудно узреть в самом неприглядном виде у любого автора, от Гомера до Байрона.
Маска лицедея
И внешне Иван Андреевич заметно переменился. Взял себе манеру не вмешиваться ни в какие споры, тем паче политические. Дружбу водил и с либералами, и с консерваторами, но ни там, ни тут душой общества не был. Светские порядки не признавал в открытую: куда угодно являлся одетым с явной небрежностью, съедал чуть не полстола, а при перемене блюд вдруг задремывал, словно вокруг никого нет.
Однако вот что удивительно: какой бы он ни был, а всюду Ивана Андреевича принимали с радостью. Одни, конечно, лишь оттого, что Крылов — это модно, но другие — поскольку прекрасно понимали: весь крыловский эпатаж, в том числе и анекдоты, многие из которых он сам про себя придумывал, — не более, чем актёрство, призванное подчеркнуть свою абсолютную независимость от кого бы то ни было. Ибо куда как легко блюсти собственную суверенность при большом состоянии и высоких должностях, а что делать, если все твои богатства — только ум да талант?..
