Время и революция

Марианна Баконина
Ноябрь08/ 2017

Моя бабушка помнила революцию. Точнее, Гражданскую войну. И пересказывала мне свои воспоминания. Сто лет прошло. Нет живых свидетелей. Но разве это повод забыть?

Очень хорошо помню этот рассказ:

«Наш дом был как раз между линией красных и белых. А за водой надо было ходить на Ангару метров пятьсот до берега. И папа всегда всех нас троих — меня и Борю с Лаврушей — брал с собой, каждый раз обязательно. Так мы и шли по тропе к проруби, — говорила мне бабушка, а потом добавляла: — Уж не знаю, зачем он это делал, в наши ведёрки много воды не помещалось. Может, верил, если с детьми, то не будут стрелять? А может, думал, если убьют, так лучше всех сразу».

Я не знаю, о каких боях в Иркутске шла речь. Вряд ли о декабрьских 1917 года, когда Советы по примеру Москвы и Петрограда брали власть в Иркутске. В том декабре семейство моего прадеда ещё не добежало до Иркутска, а только выехало из Петрограда. Из столицы их выгнал голод, да и здание гимназии, где директорствовал мой прадед, заняли под лазарет.

Сначала пробирались в более сытую Самару, к родственникам жены прадеда, моей прабабушки. Но когда в Самаре после мятежа белочехов начались погромы, а к власти пришло маловнятное правительство Комуча (читайте «Хождение мукам»), семья с тремя детьми двинулась дальше. Семейное предание не сохранило рассказа о том, почему в Сибирь, в Иркутск, а не на юг, в Кисловодск. Скорее всего, просто удалось попасть на поезд в Иркутск. Желающих бежать на юг, в Крым, на Кавказ было в разы больше. Возвращение в Петроград не представлялось разумным — оттуда наступали большевики.

Так что, вероятнее всего, в бабушкином рассказе речь идёт о январе 1920 года, о боях, когда в Иркутск входили партизанские отряды анархиста Каландаришвили, а им и подпольщикам Политического центра сопротивлялись только войска, верные Колчаку. Иностранные части от французов до японцев, хоть и присутствовали в Иркутске в те дни, предпочли эвакуацию участию Гражданской войне.

А может быть, в детскую память моей бабушки врезались бои февраля 1920 года, когда части Военно-революционного комитета, фактически войска Советов отбивали в Иркутске наступление каппелевцев. Это наступление тогда казалось таким грозным, что Военно-революционный комитет в спешке расстрелял Колчака. Без суда, без следствия, зато оперативно.

Зимой 1920-го власть в Иркутске менялась с калейдоскопической быстротой. Вероятно, поэтому мой бежавший от революции прадед с семьей так и не сумел от неё укрыться. Наверное, можно было уйти в Китай и ещё дальше… Неизвестно, как сложилась бы тогда судьба семьи.

А ему оставалось «делать что должно, и ждать, что будет».

Мне до сих пор самой наглядной иллюстрацией к революции и Гражданской войне кажется этот рассказ бабушки, которой в дни прогулок к проруби на Ангаре было девять с половиной лет. Она знать не знала, что такое марксизм, кто такие эсеры, почему Колчака называли диктатором и кто такие интервенты. Допускаю, что и мой прадед, Алексей Николаевич, дедушка Лёля, как его называли в семье, математик по образованию и ярый адепт народного просвещения, не слишком вникал в происходящее. Он был в Петрограде в дни октябрьского переворота, но, скорее всего, мало представлял себе, что творилось в городе.

Это Джон Рид увидел и рассказал про те горячие деньки: «Петроградский Совет беспрерывно заседал в Смольном, где был центр бури. Делегаты сваливались и засыпали тут же на полу, а потом просыпались, чтобы немедленно принять участие в прениях. Троцкий, Каменев, Володарский говорили по 6, по 8, по 12 часов в день». Но этого не заметила даже княгиня Вера Голицына, начальница главного в России Института благородных девиц, чья комната в Смольном была чуть не по соседству с Совнаркомом. Что уж говорить о других жителях города. Особенно аполитичных…

А мой прадед, повторяю, интересовался не политикой — просвещением народным. Как математик признавал только точные и естественные науки, дочь пошла по его стопам и стала учителем математики, сыновья инженером и геологом.

Возвращение моего прадеда в Петроград было долгим. Он вернулся уже в Ленинград. А по дороге директорствовал в разных школах на территории бескрайней России. Не подолгу директорствовал — по полгода примерно.

Когда я спросила, почему, бабушка ответила просто: «Тогда после всех экспериментов в школах с “комплексными программами”, “методом целевых слов”, “дальтон-планами” и “свободным расписанием” возвращались к традициям гимназии. Прадед как раз и помогал этому возвращению. Показывал, как правильно и рационально составлять расписание уроков, помогал с программами по точным и естественным наукам и вообще налаживал нормальную школьную жизнь».

Я не знаю, прочитал ли он бессмертное творение Джона Рида про «Десять дней, которые потрясли мир».

Его семью те дни, разумеется, потрясли. Врагу не пожелаешь такого опыта: идти с детьми за водой, сознавая, что вас разглядывают люди с винтовками и пулемётами, готовые перестрелять друг друга и всех, кто попадётся на линии огня.

Изменила ли революция что-то в судьбе моего прадеда и его детей? Скорее всего, нет. Он был директором гимназии, стал директором школы. При любой власти его дети попали бы в университеты и получили бы образование. Но он, никогда не вступавший ни в какие партии и презиравший коллективизм (давал по окончании каждого учебного года обед для учителей, но не в складчину, а за свой собственный счёт), соглашался, что перемены в стране очевидно позитивные. Так, ликвидация неграмотности и доступность образования любому способному человеку для него, поклонника просвещения, были несомненным благом. И до конца жизни учительствовал, даже перестав быть директором школы. Знал ли дедушка Лёля о ужасах в стране? Судя по дневникам, которые он вел всю жизнь, как человек Серебряного Века, знал. Милые семейные зарисовки, проекты математических задач и газетные вырезки, если он почему-то хотел отметить важное событие. 

Это мои, совершенно живые воспоминания о событиях, которые потрясли мир.

Нынешним школьникам и студентам таких рассказов уже не услышать. Хотя они им нужней. Согласно исследованиям социологов из Высшей школы экономики, большинство миллениалов, тех, кому сейчас 16-20 лет, считают именно Великую Октябрьскую Революцию главным событием ХХ века. Парадоксальный факт, ведь та революция даже в школьной программе где-то на исторической обочине. Даже в календарях давно уже 7 ноября указывается как день Парада в Москве в 1941 году, когда прямо с Красной площади части уходили на фронт, защищать столицу. И ни слова о том, почему парад был именно в этот день.

Но у юных особая историческая интуиция. Словно Вселенная век спустя им подсказала, как изменился мир после тех кровавых и страшных событий, после того, как по России прокатилось Красное колесо. 

В сущности, все перемены к лучшему: крушение колониализма, государства всеобщего благосостояния, бесплатные медицина и образование, права трудящихся, права человека — это пусть косвенные, но следствия социалистического эксперимента в отдельно взятой стране. Кошмарного, жестокого эксперимента, который сделал мир более справедливым.

Революция в России это не десять дней, которые потрясли мир, это годы и десятилетия, которые меняли мир.

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

одиннадцать + 4 =