Мир в 2050 году. Мигрант, волонтёр Апокалипсиса

Юрий Шевчук
Январь31/ 2018

Третья глава из цикла «Мир в 2050 году» — о начавшемся в XXI веке переселении народов. Эту статью эколога Юрия Шевчука комментируют политолог Юлия Афанасьева и писатель Андрей Столяров.

Мигрант, которого мы встречаем чаще всего, — мужчина средних лет, приехавший «на заработки» из Средней Азии.

Разумеется, он говорит, что очень хочет вернуться домой. Разумеется, здесь он работает не по специальности. Он приехал из аграрной страны, где огороды не по три сотки, а по три гектара и на этих гектарах выращивается фактически весь рацион огромной по нашим меркам семьи — подсолнечник, морковь, лук, дыни, виноград, кунжут, корм для скотины, немного риса… Деревья дают фрукты.

Но началась нехватка воды — промерно с девяносто третьего года. Деревья высохли. Коров, баранов и лошадей пустили под нож. В конце концов, огород стал давать урожая столько, что труд на нём перестал себя окупать. И пришлось ехать в Россию на заработки.

Семья осталась на родине. Он посылает им свою зарплату, благо там и 100 рублей — уже деньги. Здесь ему повезло, он живёт у одинокой русской женщины, она его кормит, и ему не надо платить за жильё, расплачивается любовью. Здесь плохо, и, кроме этой женщины, его никто не любит, никто не воспринимают как равного, прорабы и полицейские норовят обобрать. Нет, остаться здесь жить он не хочет. Не из-за религии, он к ней равнодушен, а из-за климата — любит, когда жарко, когда солнце…

Подобную «исповедь мигранта» вы можете услышать в магазине, на стройке или в такси, и везде она будет звучать примерно одинаково. Но вы никогда не услышите от мигрантов ответов на следующие вопросы: почему исчезла вода? что лично он сделал, чтобы улучшить жизнь на родине? считает ли, что его можно уважать?.. Потому что вода исчезла из-за действий людей, и даже на русских свалить проблемы не получается. Улучшить жизнь на родине можно только политическими методами, а это страшно. Уважать его не за что, так-как со всех сторон он, получается, неудачник, трус да ещё и альфонс.

Конечно, есть и другие мигранты — политические беженцы, активисты общественных организаций, журналисты, пишущие правду о причинах водного кризиса… Но обычно мы их не видим. Они проскакивают Россию и оседают в Западной Европе, откуда их хотя бы не выдадут на родину. Есть и тонкий слой тамошней космополитичной молодёжи, которая знает европейские языки, путешествует, разбирается в IT-технологиях и современном искусстве и считает себя гражданами мира. Мы ощущаем их присутствие в социальных сетях, реже — в медиа-пространстве, совсем редко — в реальной политике. Погромы эти мальчики и девочки не остановят, но хотя бы честь нации сберегут, осудив их в Твиттере.

Когда-то знаменитый антрополог Маргарет Мид (Margaret Mead) сказала: «Никогда не сомневайтесь в том, что маленькая группа думающих граждан может изменить мир. На самом деле только так это и происходит».

И это правда. Со временем. Но вот его-то у нас и нет. Истощение ресурсов не даёт нам времени на реализацию изменений.

 

В чём отличия народов?

Дело не в особенностях национальных характеров, как можно подумать. Да, отрицать различие между этносами невозможно. К тому же это унизительно для представителей этносов. Но и считать, что различие между народами исключительно культурное, то есть такое, которое возможно скорректировать воспитанием, — тоже, по меньшей мере, недальновидно. Нации есть не что иное, как части экотипов, сформированные воздействием окружающей среды, и в этом плане ничем от других частей экотипов — допустим, животных — не отличающиеся. К примеру, любимый герой детских сказок серый волк имеет подвиды «Волк обыкновенный», «Волк европейский», «Волк карпатский», «Волк степной», «Волк тибетский» и «Волк китайский», сформировавшиеся в разных экотипах.

Экотип — это совокупность особей того или иного вида растений, животных или микроорганизмов, адаптированных к окружающей среде и обладающих наследуемыми, экологическим обусловленными признаками. Экотипом также можно называть один из видов, в отличие от других, соседних, если мы рассматриваем этот вид в контексте его адаптации к окружающей среде.

Разумеется, воспитанием, тут ничего не переделать, а вот изменение экологических условий местности, добавление микроэлементов в рацион, перемены климата, переселение, — всё это способно – внести существенные коррективы в менталитеты народов.

Сравните для примера менталитеты финно-угорских народов — манси, венгров, финнов, эстонцев, вепсов, — насколько они различны! А ведь это очень близкие родственники. У них не только языки похожи. С финно-угорскими языками чётко ассоциируется Y-хромосомная гаплогруппа N1c-Tat. В частности, она встречается у 67 процентов удмуртов, 61 процентов финнов, 53 процентов саамов, 51 проценте коми, 50 процентов марийцев и 34 процентов эстонцев.

А вот у современных венгров встречается редко. Но анализы показывают её широкое присутствие у древневенгерских элит. Основной субклад этой гаплогруппы, ассоциируемый с финно-уграми, — N1c1a1a1 (L392, L1026). Он, в свою очередь, содержит субклады N1c1a1a1a (CTS2929/VL29 — прибалтийско-финская ветвь), N1c1a1a1a2a1 (Z1936 — финно-пермская ветвь) и близок к субкладу N1c1a1a2b (L1034 — угорская ветвь).

Согласно новейшим генетическим данным, племена, распространившие гаплогруппу N, мигрировали из Южной Сибири. Высокий процент этой гаплогруппы характерен, в частности, для неолитического населения долины реки Ляохэ. Иными словами, не только национальность и национальный характер суть производное от местности — но даже расовые признаки.

Антропологические типы современных финно-угорских народов исключительно разнообразны, но в целом предполагается, что предковая прафинноугорская популяция относилась к древнеуральской расе, не до конца дифференцированной относительно «европеоидных» или «монголоидных» признаков, и на данный момент наиболее полно сохранившейся в антропологическом типе манси.

Шарль Монтескье когда-то написал : «Вид правления зависит от местности». И это правильно: сперва местность формирует экотип, затем часть экотипа — этнос — создаёт экономико-политическую надстройку, затем — подбирает себе религию (то есть древние племенные верования заменяются сложившимся религиозно-философским учением)…

Человеческий потенциал (или, точнее, возможности для развития) у всех этносов, возможно, примерно одинаковые. Разница, подчеркиваю, в месте проживания.

Условно говоря, есть места, пригодные для развития цивилизации современного типа, а есть — геопатогенные зоны, вызывающие у их обитателей определённые патологии в развитии и внешности. Иногда эти патологии даже приятны на вид.

Условность заключается в том, что ни геоблагоприятность, ни геопатогенность территории нельзя измерить, и мы можем судить о потенциале её пригодности для развития лишь по результату — наличию или отсутствию прогресса. Что такое прогресс, вопрос, разумеется, тоже дискуссионный, но об этом в одной из следующих статей цикла.

Более того, так как экологические особенности местности меняются — теплеет или холодает, на месте сосновых лесов вырастают апельсиновые сады, тучные пастбища становятся пустынями и так далее, — геоблагоприятные зоны становятся геопатогенными, постепенно уменьшаясь в размерах. (Возможно, происходит и наоборот: какие-то ранее геопатогенные зоны становятся геоблагоприятными, но пока мы не наблюдаем такого феномена.)

Никаким воспитанием последствия экотипизации, уже закрепленные во внешнем облике представителя той или иной нации, не изменить. Можно научить человека вести себя иначе, чем он привык. Можно научить сдерживать свои чувства. Можно научить понимать других людей. Но заставить его забыть, кто он на этом свете и кем родился — невозможно.

 

Где истоки «феномена Едвабне»?

Как только спадает внешнее давление или возникают стрессовые ситуации — весь «тонкий лак цивилизации» (Ницше) сходит с индивидуума, и перед нами вновь восстаёт архаичный дикий зверь, как в романе Герберта Уэллса «Остров доктора Моро».
Примеры массовых убийств и погромов в самых благополучных странах, когда там в крупных городах на несколько часов гаснет свет или происходят стихийные бедствия, у всех на слуху. (Исключение — Япония, там «фукусимская» катастрофа не сопровождалась мародерством.)

Другой трагический пример — попытка построения общности «единый советский народ» в СССР. Едва хоть на йоту ослаб гнёт репрессивных органов, практически по всем национальным республикам прокатилась волна погромов, не стихавшая затем годами. Оказывается, их жители не забыли о своей национальной идентичности. Оказывается, они всю жизнь относились с ненавистью к представителям другой национальности. Оказывается, они только и ждали случая, чтобы начать их убивать, изгонять из домов, насиловать и глумиться.

В СССР повторился и многократно был усилен так называемый «феномен Едвабне» — массовое убийство евреев в деревне Едвабне в Белостокской области Белорусской ССР (теперь Польша) во время Второй мировой войны (июль 1941 года). Долгое время считалось, что погром совершили немецкие каратели, однако теперь известно, что массу погромщиков составляли поляки, проживавшие в окрестных районах.

В 2001 году американский историк Ян Томаш Гросс опубликовал книгу Sąsiedzi: Historia zagłady zydowskiego miasteczka» («Соседи: история гибели еврейского местечка»), в которой показал, что погром был совершён местными жителями без немецкой помощи. «Основные факты выглядят бесспорно, — пишет Гросс. — В июле 1941 года большая группа живших в Едвабне поляков приняла участие в жестоком уничтожении почти всех тамошних евреев, которые, кстати сказать, составляли подавляющее большинство жителей местечка. Сначала их убивали поодиночке — палками, камнями, мучили, отрубали головы, оскверняли трупы. Потом, 10 июля, около полутора тысяч оставшихся в живых были загнаны в овин и сожжены живьём».

Вообще-то, это далеко не единичный пример. Во время Второй мировой войны поляки совершили военные преступления против своих соседей-евреев как минимум в 24 районах страны. Но именно Едвабне стало именем нарицательным для социального феномена, при котором любой народ возненавидит другой народ, если тот живёт с ним на рваных условиях, хотя так, по мнению первого, быть не должно. К примеру, ассирийцы, которые в Советском Союзе 1920-х —1960-х годов, фактически узурпировав профессию уличного сапожника, ни у кого не вызывали ненависти. Нет и не может быть ненависти к представителям народов, занимающих социальную нишу, но не претендующих на доминирование в обществе, где они составляют национальное меньшинство.

К великому сожалению, опыт всемирной истории всегда и всюду подтверждал «феномен Едвабне». Так было в Средней Азии, в Закавказье, на Северном Кавказе, на Балканах, почти во всей Африке, на Тиморе и Цейлоне, в Камбодже и Индонезии, Тибете и Уйгурии, Джамму и Кашмире… Погромы и массовые убийства начинались там, где слабела власть, или резко ухудшались материальные условия, или происходило и то, и другое.

Впрочем, есть ещё одна причина для ненависти между народами — презрение. Сейчас мы чаще всего сталкиваемся с презрением мигрантов к аборигенам, а не наоборот, как век назад. Каждому вновь прибывшему — будь то турист в Закавказье или гастарбайтер в Москве — кажется, что местные живут неправильно, уж он-то устроил бы жизнь лучше и, главное, справедливее. Действительно, за что молодому азиату, сильному, возможно, с боевым опытом, прошедшему тяжёлый путь самоотречения и приспособления к чужой стране, уважать европейцев? Слабые, болезненные, без чувства достоинства, не отвечающие ударом на удар, К тому же их женщины – шлюхи, все к нам бегут, а мужчины, соответственно, — импотенты… Культура? А что культура, смартфоном и он умеет пользоваться. Ум? Был бы у них ум, стали бы они чёрного выбирать президентом Америки? Разве своего бы не нашли?

Как-то раз пригласили меня, в составе группы экспертов, ответить на вопрос о нестерпимом запахе аммиака в новостройках. Эксперты говорили о марках цемента, о способах сушки штукатурки… Вероятно, из них роман Федора Сологуба «Мелкий Бес» читал только я. Помните, уважаемые читатели, как перед съездом со съёмной квартиры Передонов и его товарищи мочатся на обои? … Вот отсюда и запах…

Рабочие-мигранты мочатся на стены, которые сами же возводят, не только потому, что спускаться с семнадцатого этажа тяжело. Точно так же они делали и на «Зенит-Арене», хотя там до туалета добежать несколько минут. И делали это не в знак протеста против тяжёлых условий труда, низкой зарплаты и отсутствия профсоюза. Эти требования надо ещё осознать. А вот презрение к будущим владельцам построенных ими, мигрантами, квартир — достаточно почувствовать.

В российской истории уже было нечто подобное. «Трудовые мигранты» из Китая после Октябрьского переворота десятками тысяч вступали в Красную Армию и в её «части особого назначения» (карательные отряды), зачастую, наряду с латышами и венграми, организовывая самые дисциплинированные и боеспособные красные полки.

Но, возможно, от слияния рас и народов появится какая-то польза для человечества? Ведь постепенно люди перестают быть привязанными к одному месту жительства и преимущества этноса, адаптированного к определённым условиям местности, сходят к нулю — допустим, твоя кожа хорошо приспособлена к избытку солнечной радиации, но зачем тебе это, если ты — инженер-нефтяник, и тебе приходится работать то в Нигерии, то на Аляске, то во Вьетнаме…

Существуют ещё и легенды о том, что метисизация способствует высоким умственным способностям «смешанных» детей. На практике такие легенды не подтверждаются — в противном случае Латинская Америка по интеллекту обогнала бы весь мир. Объясняется это просто — чаще всего в межнациональные браки вступают люди, не нашедшие места в своей родной среде, изгои, неудачники или творческие оригиналы. На фоне таких родителей ребенку легко быть умным…

Не могу, правда, согласиться и с тем, чтобы считать этносы, возникшие в результате смешения национальностей, химерами. Напомню, термин «химера» ввёл в историю Лев Гумилёв для определения места Хазарского каганата в этнообразующих процессах. Гумилёв, как историк-концептуалист, задался простым вопросом: почему хазары как этнос исчезли бесследно, имея около 500 лет истории и мощное государство? В качестве ответа Гумилев и ввёл термин «химера» для определения такого типа государственно-политических образований, который затем применял не только к Хазарии.
На самом деле любой существующий этнос возник не только в результате воздействия местности на впервые пришедших туда Homo, но и вследствие последующих метисизационных процессов.

 

Что приносят мигранты?

Многие учёные пытаются осмыслить феномен хлынувших на Европу и Северную Америку волн мигрантского моря. Но не только учёные. Свою лепту вносят и писатели. «Три мушкетёра» Александра Дюма — пожалуй, первый в истории роман о мигрантах.

Напомню, что всем мушкетёрам, героям романа, соответствовали реальные персонажи. Все четверо родились фактически не во Франции — в Атлантических Пиренеях, в стране Басков, в Гаскони, то есть в совсем недавно присоединенных провинциях. Французом мог себя назвать один Атос, граф де ла Фер. Арамис был наполовину испанцем (по другой версии, баском), Д’Артаньян — гасконцем, Портос (Исаак де Порту, как его звали по-настоящему) — евреем (во всяком случае, по версии Дэниеля Клугера). Не удивительно, что они поехали служить в полк, которым командовал де Тревиль, гасконец. Важно другое: принципиальное отличие их системы ценностей от системы Ришелье, Миледи и прочих, безусловно, настоящих патриотов Франции.

Мушкетёры фактически всегда совершали действия, граничащие или впрямую являющиеся государственной изменой, при этом не уставая клясться в любви королю и государству. Но симпатии читателя на их стороне. Потому что автор показывает: их выбор свободен. Они действовали против государственных интересов, но согласно собственной совести. И, по мнению автора, который и сам являлся квартероном, свобода их поведения была обусловлена их происхождением — прописано это в основном на линии Д’Артаньяна, но касается всех четверых. Они имеют возможность поступать по совести, потому что не являются реальной частью двора (или истеблишмента), в отличие от гвардейцев кардинала, которые сплошь были сыновьями известных знатных фамилий и никакими псевдонимами не пользовались.

У читателя возникает резонный вопрос: у всех ли мигрантов есть совесть? Свободы без совести ведь явно недостаточно. И в следующей книге автор тоже ставит этот вопрос. И решает его, создав образ кардинала Мазарини, мигранта без совести, но совершенно свободного в поступках…

Свободен ли мигрант в своем поведении или оно детерминировано наследственными признаками? Есть ли у него свобода воли? И если есть, то насколько она сильна, может ли подавить «зов национальной идентичности»? Герои «Жука в муравейнике» братьев Стругацких пытаются ответить на этот вопрос — и не могут дать однозначного ответа.

 

*          *          *

 

Итак, пора подвести предварительные итоги.

Примерно половина суши на нашей планете превратилась в непригодные для жизни людей места. Причём зачастую это происходило раньше, чем народы перед своим исчезновением с исторической арены успевали по-настоящему осознать собственную вину. Они объясняли катастрофические изменения не своим неудержимым стремлением к размножению, обогащению и прочей экспансии, а «неблагоприятными погодными условиями» или «гневом богов».

И сейчас продолжается тот же процесс. Люди губят свою землю, затем, не делая попыток исправить положение, бегут от неё, чтобы попробовать выжить на других территориях, и при этом очень часто не желают вписываться в социальные структуры автохтонных народов. Если бы они понимали, что все несчастья на их родине — дело их собственных рук, они бы не смотрели свысока на европейцев, которые худо-бедно, но сохранили природу континента.

В осознании каждым народом собственной вины за несчастья своей родины и есть ключ к созданию устойчивого мира. К сожалению, как мне кажется, у народов, уничтожающих землю, не хватает на это осознание моральной силы, а в целом — у большинства, за исключением тонкого слоя интеллектуалов, отсутствует категорический императив в сознании.

Обучить морали, коли врожденной нет, можно. Но, думаю, у человечества не будет на это времени. И здесь мы оказались в очередном тупике.

 

 

Комментирует политолог Юлия Афанасьева:

— Миграционные процессы происходят на протяжении всей истории человечества. Недавно обнаруженные в Израиле останки позволили учёным прийти к выводу, что homo sapiens покинул Африку гораздо раньше, чем утверждалось, — около 200 тысяч лет назад.

Расселение человека происходило постепенно и волнообразно, однако всех современных людей объединяет общий предок — «митохондрическая Ева», проживавшая на африканском континенте.

Безусловно, миграция, с одной стороны, способ адаптироваться к изменениям, с другой — двигатель развития, именно эти процессы обеспечивают прогресс и изменения как в экономике, так и в культуре.

Именно взаимное влияние культур позволяло находить новые формы, новые смыслы, а также новые точки баланса. Так что утверждение Юрия Шевчука о том, что «смешение культур и миграция — удел неудачников» весьма спорно. Находиться на одном месте и вариться в собственном соку для общества означало бы радикализацию, фундаментализм и стагнацию.

Миграция в современном мире разворачивается  по разным сценариям. Самая массовая миграция происходит из регионов, где уровень безопасности и состояние экономики не позволяют спокойно жить: каждый день приходится сталкиваться с рисками и необходимостью только выживать.

В то же время растёт число людей, предпочитающих не привязываться к конкретному городу или даже  стране — таких примеров всё больше. Бизнес отвечает на запросы таких «цифровых кочевников» созданием новых форматов и услуг, обеспечивающих привычный образ жизни практически в любой точке мира (от банковского обслуживания до smart-квартир, настраивающих цвет стен и освещение по предпочитаемой владельцем схеме).

Глобализация, развитие информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) да и просто осознание того, что государственные границы формировались по достаточно случайным причинам, — всё это способствует активной миграции наиболее мобильных групп населения. Несомненно, местность и её характеристики оказывают значительное влияние как на личность, так и на группу людей, населяющих территорию, – специфику их менталитета, особенности политической культуры, ценностные установки, восприятие власти, иерархии и времени и так далее зависят от «экотипа».

Однако развитие информационного пространства, изменение принципов получения знаний, приводят к тому, что установки все больше зависят от других факторов.

Индивидуальная ответственность за происходящее на конкретной территории, «осознание ответственности народов, уничтожающих землю», стремление изменить ситуацию вряд ли можно рассматривать как критерий наличия совести и морали. Группа лиц, принимающих решения, и группа лиц, вынужденных мигрировать из соображений безопасности или в стремлении обеспечить себе и близким адекватный уровень жизни, — редко пересекающиеся множества. Другими словами, ответственность в первую очередь должны осознать элиты, а не народы.

Трактовка глобальных процессов сегодняшнего (и завтрашнего) мира с использованием категорий «родина» или исходя из посылов типа «где родился, там и пригодился» не укладывается в современную парадигму.

Спорным выглядит и утверждение о том, что «европейцам удалось сохранить природу континента». Сам факт, наверное, достоин уважения, но не будем забывать, что это стало возможным за счёт переноса производств в страны третьего мира, агрессивной экономической, культурной, военной экспансии, колонизации, сопровождавшейся беспрецедентным физическим и моральным насилием, грабежом, изощрённой ложью и манипуляциями массовым сознанием. Неудивительно, что когда правила игры изменились и колониальные отношения перешли в новую форму, при которой государствам гарантировалась фасадная независимость, миллионы мигрантов хлынули в страны «хозяев» — долг платежом красен.

И если уж говорить о морали и ответственности, то в первую очередь пристально посмотреть в зеркало стоит тем самым интеллектуалам, которые склонны противопоставлять свои «просвещённые воззрения» дикой, аморальной, невежественной и безответственной толпе мигрантов: быть может, такое видение — не более чем проекция…

 

 

Комментирует писатель Андрей Столяров:

— В октябре 2005 года внезапно заполыхало «восстание пред­местий» во Франции. В социально неблагополучных районах Парижа вышла на улицы мигрантская молодёжь. Восстание мгновенно разрослось до грандиозных масштабов. Волнения, помимо Парижа, распространились на Бордо, Ренне, Тулузу и Лилль, пострадали также Марсель, Нант, Страсбург, Дижон.

День за днём демонстранты громили магазины, административные здания, школы, поджигали автомобили и общественный транспорт, вступали в яростные схватки с полицией. Подавить беспорядки удалось с громадным трудом: были мобилизованы спецчасти, введены цензура и комендантский час, полиция арестовала около трёх тысяч человек — многие потом были высланы из страны. И всё равно через пару лет аналогичные беспорядки вспыхнули во Франции вновь.

А в августе 2011 года на весь мир прогремел колоссальный погром, произошедший в Англии. Начался он в лондонском районе Тоттенхэм, в основном заселённом представителями африкано-карибской общины. Но волненитя, как лесной пожар, быстро охватили Бирмингем, Бристоль, Глостер, Ли­верпуль, Манчестер и Ноттингем. И опять — демонстранты громили магазины и рестораны, поджигали автомобили и мусорные бачки, бросали «коктейли Молотова», ожесточенно сражались с полицией. Интересно, что толпы молодёжи, носившиеся по улицам, кричали: «Справедливости! Справедливости!», — и ради этого крушили всё, что попадалось на их пути. Парадоксальный факт: мигранты третьего мира восстали против принявшей их страны.

Пламя вырвалось там, где его ждали меньше всего.

Франция и Англия исключением не явились. Этнические коллизии, достигавшие высоких температур, выбрасывали протуберанцы в Германии, Италии, Дании, Швеции. Фактически вся Европа почувствовала колебания почвы. А по Соединённым Штатам прокатились волнения, вызванные убийством полицией чернокожего подростка.

Юрий Шевчук прав: за последнее десятилетие изменилась психология и трудовых мигрантов, и беженцев. Если раньше они старались либо ассимилироваться, либо тихо работать и внимания к себе не привлекать, то теперь они превратились в реальную силу.

В итоге в западных городах образовались китайские, турецкие, арабские, пакистанские, вьетнамские, сомалийские и другие анклавы, внутри которых поддерживаются соответствующие этнические традиции и законы. Полиция обычно предпочитает там не показываться. Во Франции, например, существует уже более 750 таких «закрытых зон», причем 9 из них — в Париже.

Исторически ситуация как бы вывернулась наизнанку: раньше белые (западные) поселенцы строили на «диких землях» фактории, где выменивали у аборигенов пушнину и золото на стеклянные бусы, «огненную воду» и дешёвый текстиль. Теперь бывшие «аборигены» организуют свои независимые поселения на землях Запада и осваивают эти новые территории всерьёз и надолго.

Они действительно чувствуют себя победителями, которые могут устанавливать свои правила в стране пребывания. В Лондоне уже появились шариатские патрули, следящие в подконтрольных им районах за соблюдением законов ислама. В результате в ряде сетевых магазинов продавцы-мусульмане отказываются пробивать на кассе свинину и алкоголь. Аналогичные шариатские патрули появились в Германии. Причём они ни от кого не прячутся, даже носят оранжевые накидки, как полицейские, но с надписью Shariah Police.

Исследователи отмечают, что в европейских школах, которые посещают дети мусульман, невозможно преподавать эволюционную биологию, историю Холокоста и другие «противоречащие Корану» предметы. Там же явочным порядком утверждается гендерная сегрегация: мальчики садятся в одной части класса, девочки — в другой.

Да что там школы! Исламская партия Бельгии, например, потребовала сделать арабский язык в этой стране одним из государственных языков. В Англии даже духовный глава английской церкви, архиепископ Кентерберийский, поддержал идею встраивания норм шариата в британское законодательство. А «Исламский Совет Британии» недавно призвал к созданию Исламской республики Соединённого Королевства. Так что, когда говорят, что шариат стучится в двери европейцев, это уже не просто метафора — это реальность.

Не следует недооценивать рисков.

В V веке н. э. германские и славянские племена, населявшие север Европы двинулись на юг — в пределы Римской империи. Их вело отчаяние: тот век стал самым холодным в первом тысячелетии — шли дожди, гибли посевы, оскудевали пастбища и леса, заболачивались громадные регионы. Варварам оставалось либо победить, либо умереть. В результате Великий Рим пал, закончилась эпоха Античности, потянулись тёмные столетия Средневековья.

История повторяется?

России в данной ситуации ещё повезло. Именно в силу некоторой её экономической отсталости проблема мигрантов пока не стоит здесь так остро, как в европейских странах. Тем не менее этнические кварталы в мегаполисах уже образуются, а кроме того, в соответствии с технологиями информационной эпохи возникают сетевые комьюнитиз, которые получили название «виртуальный Таджикистан». У членов каждого такого этнического объединения имеются свои кафе, свои вечерние клубы, свои спортивные секции, свои культурные организации, куда «местному населению» вход закрыт. Ведь при нынешних мгновенных коммуникациях, кото­рые обеспечивает интернет, чтобы быть вместе, необязательно жить рядом. Складывается невидимая обычным глазом инфра­структура, способная, если потребуется, к быстрой мобилиза­ции всех «своих».

А учитывая тяжёлое положение мигрантов в России, их дискриминацию и их нарастающее желание отстаивать свои права, можно полагать, что нас ждут такие же потрясения, которые уже испытала Европа.

Подземный огонь тлеет и может вырваться наружу в любой момент.

 

 

 

 

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

четыре × два =