Владимир Высоцкий. Порвали парус!..

Сергей Ачильдиев
Январь29/ 2018

На прошлой неделе исполнилось 80 лет со дня рождения Владимира Высоцкого. Хороший повод вспомнить не только самого поэта и артиста, но также условия, в которых он жил и работал.

Этот очерк мой отец, известный советский журналист Игорь Ачильдиев написал в 1967 году. Публикация готовилась для «Московского комсомольца», где тогда работал Игорь Ачильдиев. Но в последний момент материал слетел из полосы. В итоге очерк был на долгие годы похоронен в дальнем ящике авторского рабочего стола.

Незадолго до смерти отец всё же решил вернуться к тому давнему тексту и написал короткое послесловие…

Сергей Ачильдиев

Владимир Высоцкий. Порвали парус!..

 

Игорь Ачильдиев

 

 

 

 

 

 

 

 

Первая встреча с Высоцким — играет ли он сегодня Лётчика, Галилея или одного из пяти Маяковских — всегда ошеломительна. Бурный, почти бешеный темперамент актёра, его хриплый низкий голос, особая, с придыханием интонация, злой прищур глаз — вся эта сложная система актёрских средств, составляющая его индивидуальность, обрушивается на зрителя сразу.

Впервые я увидел его в «Добром человеке из Сезуана». Высоцкий играл Лётчика ангелом. Только не ангелочком, а франсовским ангелом — жадным до земных удовольствий. Ангелом, которому оборвали крылья, и он вынужден теперь жить в аду. Титанического самоуважения он не теряет ни капли и легко подчиняет свою и чужую жизнь одной цели — вернуться в небо. Или хотя бы выбиться в люди. Что стоит на его пути — жизнь человека, любовь женщины, счастье ребенка, благополучие матери, — для Летчика значения не имеет.

Высоцкий вёл театральное действие за собой, тащил его, как бурлак тяжело гружённую баржу.

— Сцена берёт меня всего, каждый вечер без остатка. Огромные затраты — даже чисто физические, внутреннее напряжение, работа «без дураков», без «показухи» — вот что такое театр, — рассказывает Владимир Высоцкий. — Талант — он есть или его нет. Тут ничего не сделаешь. Но всё остальное — это такая работа, что к концу спектакля, кажется, не остается сил, чтобы выйти из театра. А с утра — всё сначала.

Лётчик вылеплен со скульптурной точностью: широкие плечи, кожаная куртка, борода, грубоватые манеры рубахи-парня и, конечно, гитара. Это — сильная личность, но искалеченная обществом, искорёженная его противоречиями, она сама по себе — ещё не протест против этого общества. Скорее укор ему.

Кто же тогда может противостоять социальной несправедливости? Гений от науки — Галилей, ещё один брехтовский герой, ставший следующей работой Высоцкого?

В восьмой картине — оставленный всеми, чуть не проклятый друзьями Галилей беседует с Маленьким монахом. Высоцкий ведёт эту сцену на пределе — кажется, никаких сил человеческих не хватит, чтобы выдержать всеобщее отчуждение. Он сидит, широко расставив руки и уперев их в стол, опустив голову. Ещё секунда, и он поведает о душевных муках, которые испытывает человек, отказавшийся от самого себя. О тяжести быть гением в среде обыкновенных. О боли лямки, которой он тянет вперёд упирающуюся цивилизацию.

Учёный обязан сказать истину. Истины в мире ровно столько, сколько мы её сами выводим на свет, — вот принцип Галилея. Он — одиночка, и реально у него лишь два выхода. Высоцкий показывает оба. Первый — Галилей растоптан: полуидиотское хихиканье, радость по поводу жареного гуся, катание по столу камешков, катание беспрерывное, с настойчивостью умалишённого. Второй — скрытая борьба: под личиной безобидного старца Галилей ведёт тайную переписку последнего своего труда, «Бесед», чтобы сохранить его для науки. Оба финала решены одним актёром, который, раздваиваясь и повторяя самого себя во времени, тем не менее строит единый образ. Один финал следует за другим, а сценически, в представлении зрителя время совпадает. В памяти, в воображении остаётся только один Галилей.

Ещё одна роль — Хлопуша в есенинском «Пугачёве». Высоцкий играет этого уральского каторжника, сына крестьянина Тверской губернии — плоть от плоти крестьянской. Но всё-таки не самого крестьянина. Не «сеятеля и хранителя» Руси, а её изгоя — каторжника, убийцу, фальшивомонетчика. Он весь «до самого пупа — местью вскормленный бунтовщик». И руки его созданы не для сохи или плуга, не для лопаты или мотыги, а «для драки и краж». Им движет не столько мечта о социальной справедливости (весьма туманной в Пугачёвском войске вообще), а ненависть. Именно эта слепая ненависть определяет не только внешний рисунок роли, но и внутреннюю суть образа. Снова перед нами сильный человек, затравленный обществом, доведённый до исступления пытками и тюрьмами. И в гневе своём он страшен. Потому что такой гнев не знает, не может знать ни меры, ни границ.

Необычный человек в необычных обстоятельствах (характерная ситуация в любимовском театре) — такое сочетание порождает сегодня гражданский мотив высокого и чистого звучания. В общей палитре московских театров без него, наверное, было бы скучно, серо.

Но не всегда лежат удачи на этом трудном пути.

* * *

В основе композиции Ю. Любимова и В. Смехова «Послушайте!»— драматизм, завязанный на противопоставлении поэта всем остальным, действующим на сцене. Единственный союзник — Пушкин.

Однако в жизни, как известно, всё обстояло гораздо сложнее. От приятия Маяковского и его новой поэтической эстетики были далеки не только дураки, бюрократы, бездарности, невежи, как утверждает спектакль. Столкновение происходило в самых высоких сферах культуры, между людьми умнейшими, искушёнными в творчестве. Да и сам Маяковский, вырабатывая новую эстетику, нередко приходил к ошибкам, искажению сложнейших явлений искусства.

Постановка лишила Маяковского сложности, уравняла его с хрестоматийным образом поэта. Открытия не случилось. Но тогда, может быть, тяжесть внутренних противоречий перенесена на плечи актёров?

Маяковский на сцене «распят» буквально — его играют В. Высоцкий, В. Золотухин, В. Насонов, В. Смехов и Б. Хмельницкий. Такое распределение нагрузки могло показать многогранность поэта, сделать спектакль о «разных Маяковских». К сожалению, и этого не произошло. На разные голоса, разными манерами собран один, единый, «цельнометаллический» образ. Воспроизведенный впятером, Маяковский не стал более сложным. Арифметическое действие оказалось неравновеликим синтезу.

Игра Высоцкого в «Послушайте!» тоже вызывает ощущение не только отказа от «психологизма», но и от части самого себя. И лишь когда в ткань композиции вводится «капустник», актёр раскрывается полностью. Этот приём использован в спектакле дважды, и оба раза прекрасно. Особенно, когда один из Маяковских превращается в опекушинский памятник Пушкину. Делает это Высоцкий очаровательно небрежно, по-студенчески свежо и смешно. И всё же в целом вся сцена — всего лишь «капустник»…

* * *

Высоцкий — воспитанник Театра на Таганке, его открытие.

— После школы-студии МХАТ, после кино я пришел в театр к Любимову. В кино я играл эпизодические роли, стариков, комедийные персонажи. Моя актерская судьба сложилась счастливо, — говорит Высоцкий. — Здесь меня открыли, мне поверили, мне поручили главные роли. Что может пожелать себе ещё артист? Я — в хороших режиссёрских руках. Любимов работает с нами так много и так много нам даёт, представить это можно, только побывав на репетициях. Мне, конечно, судить трудно, но я чувствую, как расту вместе с театром.

— Куда?

— Каждый любит больше всего свою следующую роль. В нашем плане — шекспировская хроника, «Преступление и наказание» Достоевского.

Впрочем, Высоцкий давно уже не только Театр на Таганке. Его песни переписывают с плёнки на плёнку. На концертах и творческих вечерах, где он поёт, десятки любителей выстраивают ряды магнитофонов. Вот как объясняет природу появления своих песен сам автор:

— Песни приходят, потому что одного театра мало. За сезон мы ставим одну-две пьесы. А сыграть хочется так много ролей!

Песен у Высоцкого столько, что их «населения» вполне хватило бы на городок средних размеров. Большинство даже можно подобрать тематически. Это тем более заманчиво, что сам Высоцкий пишет циклами.

— Недавно я написал и, так сказать, выпустил в свет новый цикл — песни о людях рискованных профессий. О космонавтах, подводниках, лётчиках. Пересказывать песни нельзя. Суть в том, что и в рисковых профессиях люди остаются людьми, им только тяжелее, чем нам.

Как видим, Высоцкий и в песне своим героем стал всё чаще избирать человека сильного, яркого. А начал он с примитивных песенок про «блатную» романтику.

Эти песенки, возникшие лет пять-шесть назад, всё ещё дурной славой следуют за Высоцким. Иногда даже создаётся впечатление, что есть люди, заинтересованные в поддержании этой славы. На самом деле песни написаны как раз для разоблачения «блатной» романтики, они буквально пронизаны иронией, смехом, гротеском студенческого «капустника».

В своих песнях Высоцкий тоже остаётся актёром. Например, песня о доме, в котором якобы жило привидение, и даже не привидение, а что-то «ухало, ахало, охало в доме том». Построенная на интонации, нагнетающей страх перед неизвестным — в том числе и перед новыми домами, перед «бетоном, стеклом, металлом», — она совершенно разрушилась бы, расползлась без актёра.

Интонационную сторону своих песен Высоцкий поставил сразу после текста, сделал её до предела выразительной. Для авторской песни, сильно обедневшей после Вертинского, это важное приобретение. Однако Высоцкий не театрализует песню, не показывает нам микроспектакль. Всё решается исключительно голосом, интонацией. Драматизм и ирония в его исполнении настоящие, не бутафорские, потому что сама песня заставила Высоцкого пойти по пути психологического раскрытия образа.

Вот сосед завидует соседу, геологу, который получает «огромные деньжищи». И действует он вроде не «из зависти, а так, ради справедливости и только». Но «справедливость» у него обывательская — «им выходит рубль, а мне — пятак». И вот последние штрихи, последние мазки в картине:

Ну, ничего, я им создам уют,

Живо он квартиру обменяет.

У них денег куры не клюют,

А у нас на водку не хватает.

Высоцкий поёт этот куплет чуть расслабленно, нетвёрдым голосом трезвого алкоголика — социальная и конкретная характеристика завершена. Вторжение в самую сердцевину образа, превращение в социальный типаж — вторая и главная особенность песен Высоцкого.

…Владимиру Высоцкому тридцать два года. Он молод как актер, как певец, и, наконец, он молод как человек. И парус его полон ветром.

…На этой оптимистической ноте статья заканчивалась.

Я сходил напоследок в театр, показал гранки Высоцкому. Владимир Семёнович внимательно их прочитал и недоверчиво улыбнулся:

— Вы надеетесь, что это пройдёт?

Я обнадежил его, рассказал о договорённости в горкоме партии. И вот материал стоит в полосе, идёт вёрстка номера со статьёй о Высоцком.

Но как раз в тот весенний день 1967 года проходил очередной пленум московского горкома комсомола. На нём выступил тогдашний первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов, который недолюбливал Высоцкого. Кто-то с места бросил ему реплику:

— До каких пор мы будем терпеть песни Высоцкого?

Не знаю, сделано ли это было по наущению Павлова или кто-то из лизоблюдов проявил собственную инициативу, но только главный комсомолец широко улыбнулся, словно ждал этого вопроса:

— Не терпите, давайте этим песням бой! — с готовностью сказал он.

Присутствовавший на Пленуме заместитель главного редактора нашего «Московского комсомольца» Шифрин сразу позвонил в редакцию.

— Снимай материал о Высоцком, — сказал он сумрачно.

— Почему? — ахнул я. — Ведь была договорённость в горкоме.

— Приеду — расскажу.

Что оставалось делать? Я передал распоряжение дежурному редактору, а сам бросился звонить Высоцкому: ведь он тоже ждал выхода номера в свет. В антракте его позвали к телефону.

— Владимир Семёнович, материал вынули из номера!..

Не дослушав объяснений, Высоцкий бросил трубку.

Печатается с сокращениями

Публикация С. Ачильдиева

 

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

четырнадцать + восемь =