Для всех, кто любит литературу, нынешний год — толстовский. Нынче исполняется 190 лет со дня его рождения. Столько лет позади, а Толстой и его произведения для нас и сегодня живые.
Его считали великим уже при жизни. Ещё когда он был молод, служил в армии, Алексей Писемский с горечью воскликнул:
— Рядом с этим офицеришкой хоть перо бросай!
А уж потом, когда слава Толстого шагнула далеко за границы России и стала всемирной, он стал Учителем для сотен тысяч русской молодёжи. Многие с гордостью называли себя толстовцами. Толпы устремлялись в Ясную Поляну, словно верующие к святым местам.
Сам Толстой ко всему этому относился критично, а уж к своей будущей посмертной славе с откровенной иронией. Как-то, перебирая почту, обронил:
— Шумят, пишут, а умру, и через год будут спрашивать: «Толстой? Ах, это граф, который пробовал тачать сапоги и с ним что-то случилось?».
Прозорливец был граф, будто в воду глядел. Не прошло и года с его кончины, а среднестатистический русский уже путал графов Толстых — Льва Николаевича с Алексеем Николаевичем, а роман «Анна Каренина» называл «Дама на рельсах»
Но однажды случилась и вовсе анекдотическая история…
В самом начале прошлого века, ещё до первой русской революции, цензура обязана была просматривать всю печатную продукцию ещё до публикации, в том числе и программки концертов. Так в музыкальном концерте под запрет попала однажды и Крейцерова соната. Когда же возмущённые музыканты явились в цензурное ведомство за объяснениями, высокий чин высокомерно ответил:
— Вы что же, господа, не знаете — это сочинение графа Толстого запрещено!
Бедные цензоры… Они перепутали Толстого с Бетховеном.
Впрочем, этот анекдот стал уже следствием истории с толстовской повестью. Небольшое произведение, в котором главный герой откровенно рассказывал историю своего брака, а главное — убийства жены, которое он совершил на почве ревности, ханжеская власть сочла аморальным и безнравственным. В 1890 году повесть появилась в журнале, но тут же была запрещена. Причём не только в России: в том же году американская почта запретила рассылку газет, где была напечатана «Крейцерова соната». Только после того как Софья Андреевна сумела добиться аудиенции у Александра III, император с большой неохотой позволил печатать повесть в 13 томе издававшегося тогда собрания сочинений писателя.
Очень точную и ёмкую характеристику отдельных качеств великого писателя, его ищущего бунтующего сознания можно найти в книге архимандрита Арсения из Чудова монастыря «Граф Толстой и наше неверие» (электронная копия этого редчайшего издания 1911года представлена на портале Президентской библиотеки):
«Мы, православные, веруем, что есть Бог, Творец всего мира, Бог живой, личное существо, что Он слышит наши нужды, что Он Отец и Промыслитель всех. По Толстому же, такого Бога нет. <…> У него Бог — природа, вещество со своими силами и законами; вся природа есть Бог, а так как я составляю часть природы, то и я часть Бога».
Даже при посещении своей сестры Марии в женском монастыре в Шамардине Лев Толстой, открыто проявляя родственные чувства, был непреклонен в своих мнениях. Вот что пишет архимандрит Арсений, ссылаясь на высказывания одного отшельника:
«Встреча Толстого с сестрой была трогательная: он обнял сестру, поцеловал и на плече рыдал не меньше 5 минут. Потом долго сидели вдвоём, говорили много. Вот его слова: “Сестра! Я был в Оптиной, как там хорошо! С какою радостью я теперь надел бы подрясник и жил бы, исполняя самые низкие и трудные дела, но поставил бы условие не принуждать меня молиться”».
