Михаил Горбачёв. Судьба реформатора

Сегодня Горбачёву исполнилось 87. Вспомним… Сначала его обожали. Потом над ним смеялись. А потом возненавидели. Не пора ли уже спокойно разобраться, что он сумел сделать, чего не сумел и почему?

Заступив на пост генсека, Михаил Горбачёв в считанные месяцы получил такие высокие рейтинги, к которым Сталин, выжигая всё вокруг калёным железом, продирался десять лет, и которых Хрущёв и Брежнев вообще никогда не имели.

Народ сразу возлюбил своего нового лидера всем сердцем. И было за что, особенно на фоне предыдущих Брежнева, Андропова и Черненко. Михаил Сергеевич был молод, энергичен, обаятелен и любил встречаться с людьми. А кроме того, он затеял перестройку — обновление давно надоевшей всем жизни, с её товарными дефицитами, нескончаемыми очередями, враньём, лозунгами, боязнью свободного слова.

Но любовь оказалась недолгой. Время шло, а жить, хоть и становилась веселей, но хуже. И в конце концов — хуже некуда. А главное, каждый, несмотря на всю мощь пропаганды, раз за разом убеждался: горбачёвские меры — не о том, они не могут ничего изменить. «Ускорение», «госприёмка», «сочетание планового начала и полного хозрасчёта, самостоятельности и ответственности», выборность руководителей предприятий и учреждений — всё это ничего не решает, курам на смех. А уж массовая борьба с пьянством и алкоголизмом вызвала и вовсе всеобщее озлобление.

Что оставалось — гласность? Спору нет, гласность, хотя ей ещё далеко до свободы слова, — штука хорошая, но на хлеб её не намажешь.

В общем, чем дальше, тем больше Горбачёв терял вчерашнюю популярность. Ему уже никто не верил, над ним — и это самое страшное для политика — смеялись. Но после того как в августе 1991-го власть едва не захватил ГКЧП, после того как в декабре того же года были подписаны Беловежские соглашения о роспуске Союза ССР и в январе следующего начались «лихие» девяностые, — Горбачёва все просто возненавидели.

На него повесили всех собак. «Сам продался Западу и Родину ему продал!» «Предал всё, что было сделано нашими отцами и дедами!» И самое страшное: «Развалил Советский Союз!»

Но первое серьёзное обвинение, появилось, когда Горбачёв был ещё генсеком: «У него нет никакой программы реформ!» Можно было подумать, у кого-то другого она тогда была. В конечном счёте, мнения интеллектуалов сводились к нескольким предложениям. Первое: приостановить демократизацию, размывающую без того слабую экономику, и пойти по китайскому пути. Второе: вернуться к НЭПу, то есть к мелкой частной собственности под строгим контролем государства. И третье: распустить колхозы и совхозы, и отдать, наконец, землю крестьянам. Самое главное — сохранить социальные завоевания: бесплатные медицину и образование, льготы для ветеранов и малоимущих, доступные цены…

Все были умными. Все знали, как надо. И только Горбачёв со своими советниками не понимали, что делать, чтобы спасти народ и страну. Это выглядело глупо.

У Михаила Сергеевича, само собой, были недостатки. Живой человек, как без них? Вступив в 18 лет в КПСС, он прошёл все ступени партийной карьеры до самого верха. Коммунистическая партия крепко-накрепко вбила в него свои идеалы, принципы и правила. Она же дала ему всё, о чём и мечтать не смел деревенский мальчишка-комбайнёр, — высшее образование в Московском госуниверситете, семейный достаток и, наконец, безмерную власть. Теперь, взявшись за перестройку, Горбачёв, прежде чем сломать устаревший, прогнивший порядок советской жизни, должен был выполнить ещё более трудную задачу — сломать самого себя. Свои политические и партийные стереотипы.

И он ломал. Но на всё не хватило сил. Он переоценил всевластие генерального секретаря. Не сумел отказаться от тех, кто в его окружении не понимал, что прежняя жизнь уже попросту неосуществима. Не мог допустить мысли, что советский социализм нельзя реформировать. Как было ему, коммунисту с таким прошлым, принять, что государство, которое заложил Ленин и построил Сталин, основано на воспитании рабского сознания, насилии, всепроникающей лжи и вселенском страхе, что это здание лишь кажется мощным, а на самом деле оно, как карточный домик, — стоит убрать одну карту, и всё мгновенно рушится, и ничего уже не поправить?

Да, у Горбачёва и его команды не было конкретной программы реформ. Но даже при её наличии результат наверняка оказался бы тем же. Остановить развернувшуюся демократизацию общества можно было только «калашниковыми» и танками. Пойти по пути Китая было нельзя, потому что Россия — не Китай, у неё другая история, география, культура и другой менталитет. Вернуться в НЭП — невозможно, как невозможно войти в одну и ту же реку дважды, тем более через столько лет. Распустить колхозы и совхозы, конечно, не составляло труда, но где было найти фермеров, если из крестьян давно уже напрочь выбили чувство собственности…

Ненавистники Горбачёва на все подобные объяснения отвечают одно: какими бы ни были его намерения, он стоял во главе государства, а значит, он его и разрушил. Представьте себе, что президент США, канцлер Германии, премьер-министр Великобритании или президент Франции вдруг, сойдя с ума, вознамерятся разрушить своё государство. Ни у кого из них наверняка ничего не выйдет. Разрушителя очень быстро остановят — парламент, оппозиция, да сам народ. На исходе СССР никто не вышел защищать советское государство, кроме бездарей-гэкачепистов.

С Горбачёвым или без Горбачёва, с перестройкой или без перестройки — смерть советской власти была неминуема. Этот придуманный, а потому искусственный политический строй изжил своё. И народ отринул его, как только ему представилась такая возможность.

…Судьба реформатора всегда незавидна. В случае успеха признательность нации будет короткой, зато в случае неудачи тебя назначат виновным за всё. И в России успешных реформаторов почитать не принято: кто помнит, в чём были заслуги Дмитрия Милютина или Сергея Витте? А неуспешных отправляли в Сибирь, как Михаила Сперанского, или просто убивали, как Петра Столыпина.

Так что Михаил Горбачёв, собственно, легко отделался. Ему пришлось всего лишь уйти в отставку. Конечно, президент Горбачёв-фонда — совсем не то же, что президент одной из двух сверхдержав, да и с российскими властями отношения выстраивались трудно. Однако взамен Михаил Сергеевич обрёл независимость, свободу, а ещё —возможность видеть, как остывает время и всё больше его соотечественников пытаются спокойно разобраться, что он сумел сделать, чего не сумел и почему.

Поделиться ссылкой: