Это прошлое ведёт в будущее?

Сергей Ачильдиев
Апрель24/ 2018

Сегодня в России, да и в ряде других стран, резко повысилось общественное внимание к событиям и личностям историиПочему-то грядущее волнует людей гораздо меньше… 

Интересы — разные, смысл — один  

Москва уже напоминает парк памятников. В нынешнем десятилетии каждый год в столице прибавляется в среднем по два десятка монументов. Большинство, конечно, в Центральном округе — их там теперь около 250 [2]. Многие уже установленные и ещё не установленные памятники — Ивану Грозному, Михаилу Калашникову, Александру Солженицыну — вызывают самое ожесточённое противостояние. 

Битвы памятников — только один из фронтов развернувшейся в стране идеологической войны за то, какое прошлое России считать правильным. Достаточно вспомнить недавние массовые бурные споры: какими должны быть школьные учебники по истории Отечества; являлся ли  Сталин «эффективным менеджером» или палачом; можно ли называть Лаврентия Берию, Павла Судоплатова, Виктора Абакумова и иже с ними выдающимися деятелями нашего государства; оскорбляет ли чувства верующих фильм Алексея Учителя «Матильда»?.. 

Всё перечислить просто немыслимо… Вот едва ли не самый последний случай — запрет на прокат в России фильма «Смерть Сталина». Общественный совет Министерства культуры считает такое решение естественным и логичным, поскольку картина оскорбляет чувства россиян, а общественная организация отечественных кинематографистов «КиноСоюз» полагает, что отказ в выдаче прокатного удостоверения какой-либо картине — не что иное, как цензура, и такие вопросы вправе решать только суд. 

Эту войну можно смело считать крупномасштабной. Не только из-за огромного охвата территорий и постоянно, чуть не ежедневно возникающих предметов для ожесточённых дискуссий. В эту войну так или иначе вовлечены, без всякого преувеличения, десятки миллионов россиян, множество известных историков, политологов, социологов, политиков, писателей, журналистов… 

Более того, в этой войне напрямую участвуют, по крайней мере, три ведущие силы российского общества. 

Прежде всего, это государство в лице некоторых своих институтов. Оно ищет в прошлом примеры, которые помогли бы консолидировать современное общество и способствовали легитимации нынешней власти. Это касается и героических страниц истории, и традиций госуправления, и даже традиций проведения общенародных праздников. 

Кроме того, это Русская Православная Церковь. Она стремится как можно быстрее и эффективнее восстановить то положение, которое у неё было до Октября 1917 года. Именно поэтому в последние годы Церковь так активно отвоёвывает старые здания религиозного назначения, строит новые, а помимо этого — продавливает присутствие священников в школе, лоббирует соответствующее законодательство и старается позиционировать себя как надёжного партнёра необычайно сильной светской власти. 

Ну, и, наконец, это бизнес. Он ищет свои дивиденды — в туристической сфере, в кинематографе, в книжной тематике, в сувенирной продукции и т.д. 

Как видим, у каждой из трёх сил собственные интересы и цели. Но идеологический смысл у всех один — героизация национальной истории. Пожалуй, откровеннее всех такой взгляд на прошлое России сформулировал нынешний министр культуры Владимир Мединский: «Идеи и мифы, овладевшие массами, исторически весомее любых колизеев и виадуков» [3]. Министр имел в виду не только крайне дорогостоящее восстановление полуразрушенных архитектурных памятников, но также, несомненно, и ту неприглядную правду, которая не имеет ничего общего с героизацией истории. 

Учёные называют такой подход социальным конструированием прошлого. 

 

«Министерство правды» — это по-нашему 

Красивая, нарядная, вечно улыбающаяся история родной страны любезна всем народам мира. Кому приятно вспоминать, как твои предки в религиозном безумии без счёту убивали соотечественников, как они позорно бежали с поля боя, как славились доносами на соседей, жестокостью по отношению к пленным, как эксплуатировали детский труд?.. 

Но тем не менее далеко не всем народам свойственно многовековое переписывание истории в угоду каждому новому властителю и во имя сиюминутных политических установок. Увы, мы из этих немногих.  

Ещё в Древней Руси летописцы вынуждены были переиначивать прошлое под каждого нового князя. Потом то же самое велели проделывать своим историографам цари — Рюриковичи и Романовы. 

А уж как переписывалась история в угоду генсекам! При Ленине все цари, царские генералы, министры, выдающиеся деятели церкви стали «губителями народной свободы», зато Емельян Пугачёв и Степан Разин — «борцами за светлое будущее». 

При Иосифе Сталине Лев Троцкий, Николай Бухарин,
Михаил Тухачевский, Василий Блюхер и прочие вчерашние герои были объявлены «врагами народа» и вычеркнуты из всех коммунистических святцев.

При Никите Хрущёве вычеркнули из истории самого Сталина и продолжали упорно отрицать ответственность НКВД за массовое убийство польских офицеров под Катынью.

При Леониде Брежневе выяснилось, что главная битва Великой Отечественной войны разворачивалась не под Москвой, не в Сталинграде и не на Курской дуге, а — на Малой земле под Новороссийском, куда полководец Георгий Жуков ездил, чтобы получить совет у начальника политотдела 18-й армии, имевшего полковничий чин. 

При Михаиле Горбачёве, когда наступила гласность, оруэлловское тысячелетнее «министерство правды» вдруг дало сбой. Прошлое страны окрасилось в глубокий чёрный цвет. Граждане запоем читали и слушали про то, что ещё вчера скрывалось за семью печатями. И все спешили, чтобы успеть, «пока можно». 

В постсоветской России, откуда ни возьмись, появились тысячи нечистоплотных, корыстных «историков» и откровенных профанов, которые принялись перемешивать исторические даты, события и людей, словно домашний салат, попутно очерняя выдающихся деятелей прошлого и, наоборот, поднимая на щит тех, кого современники презирали и ненавидели… 

В результате сегодня всё смешалось в доме Российской истории. Одни не согласны с другими, другие — с третьими, четвёртые — с пятыми, а пятые — со всеми предыдущими. При этом никто доказать что-либо друг другу не в состоянии: если ты  оперируешь документами, а твой визави — откровенными мифами и выдумками, то вы разговариваете на разных языках. 

Однако чем дальше, тем больше хочется доказать свою правду, а иным — не только доказать, но и оформить её в виде какого-нибудь документа, желательно даже закона. В ход идут непарламентские выражения, личные оскорбления, административный ресурс, апеллирование к высокому начальству…  

Споры достигли уже такого накала, что у стороннего наблюдателя складывается ощущение, будто Россия вообще не имеет истории. Ведь о норманской теории, крепостном праве, декабристском восстании, убийстве Александра II, Октябрьской революции и советской власти, голодоморе и сталинских массовых репрессиях, об Иване Грозном, Петре I, Владимире Ленине и Иосифе Сталине говорится с такой горячностью, словно все эти события произошли на прошлой неделе, а исторические персонажи только что вышли из комнаты. 

Прошлое вторгается в наше настоящее бесцеремонно и властно. Зачем? 

 

Тупики самопознания 

Джеймс Биллингтон, американский специалист по русской истории, иностранный член РАН и 13-й директор библиотеки Конгресса США (1987–2015), считал, что столь пристрастное отношение россиян к своей истории — особенно в XIX, ХХ и начале XXI века — во многом объясняется неудачными поисками национальной идентичности. 

По Биллингтону, толчком к самосознанию русских послужили два события — победа в Отечественной войне 1812–1814 годов, а также созданная Николаем Карамзиным 12-томная «История Государства Российского» (1819–1826) и творчество Александра Пушкина [4. С. 22–23]. 

Увы, не могу безоговорочно согласиться с уважаемым специалистом: толчок был один — Отечественная война, а исторический труд Карамзина, творчество Пушкина — лишь следствием. Как, например, труды Александра Шишкова и ряда первых славянофилов, Петра Чаадаева… Иными словами, крупнейшее историческое событие заставило российский народ задуматься о своём прошлом, чтобы осознать своё историческое предназначение, свою роль и место в мире. 

Толчок и вправду был мощный, но вот дальше дело подвигалось туго. 

Мыслящий слой россиян раздробился на три части. Одна — в основном представители чиновничества — полагала, что исключительно самодержавию обязана Россия своим рождением и развитием (кстати, в том же самом был глубоко уверен Карамзин, его «История» являлась апологией российской монархии). Вторая — главным образом, прозападная интеллигенция — считала, что чуть не всё российское прошлое было не то ошибкой, не то преступлением, и на роль единственного светлого явления назначила Петра I, который вырвал страну из невежества азиатчины и ввёл в Европу. Третья — славянофильская интеллигенция — свято верила в великое духовное прошлое Родины и её соборную сущность во главе с государем (Пётр I — страшное исключение), выступавшим как добрый, заботливый и справедливый отец семейства. 

Это были три совершенно разные России. И к тому же каждая из них имела мало общего с исторической действительностью. 

А действительность, в частности, была самым тесным образом связана с тем курсом российской власти, начало которому ещё во второй половине XV века положил Иван III. Он присоединял к своему  Московскому княжеству окружающие земли, умело развивая опыт Орды. Иван завоёвывал окружающие княжества огнём и мечом, не брезгуя и хитростью, а потом включал их в свою вотчинную Московию. В 1485 году Иван III стал именоваться «великим князем всея Руси», а в 1494-м его полный титул вырос до размеров всех захваченных им земель: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных». А вскоре появился и ещё один титул новоявленного государя — «самодержец» (от греч. титула «автократор»). 

Это было могучее начало сперва царской, а потом коммунистической внешней экспансии, благодаря чему за 529 лет (если считать с 1462 года, когда Иван III после смерти отца стал Московским князем, и до 1991 года, когда развалился СССР) Российско-Советская империя разрослась до 22,4 миллиона км². Одновременно шла внутренняя колонизация, которая распространялась на каждый из этих квадратных километров. 

 

Параллельные заметкиАлександр Радищев в «Сокращённом повествовании о приобретении Сибири» (1790) писал: 

«Строганов <…> отправился в Москву и Царю объявил, сколь Сибирь изобиловала драгоценною мягкою рухлядью (пушниной — С. А.) и, обольщая его, сколь для казны его будет прибыльно, когда Россияне, проникнув в Сибирь, дань ему принесут от тамошних народов драгоценною мягкою рухлядью. Таковые слова тем ещё Царю благоприятнее были, что Строганов просил дозволения поселиться в ближайшей к Уральскому хребту земле, наполнить её людьми, завести земледелие, снабдить их огнестрельным оружием для защиты и держать для обороны военных людей. Всё сие обещался устроить своим иждивением, прося в воздаяние за то пустые земли по Каме и Чусовой. Царь Иоанн охотно на всё сие согласился и дал о владении Камских земель Строгановым грамматы. Сии грамматы достопамятны тем, что они даны: 1. на земли, России не принадлежащие <…> 4. Видно, что надеялися находить руды разные в горах Уральских: ибо железную разработывать дозволяется <…> 5. Приказывается, набирая войско, ходить войною на Сибирского Хана и в дань приводить» [6. Т. 2. С. 148 149].  

Так, в виде колонии, Сибирь входила в состав Российского государства. Её пушнина и руды на протяжении нескольких веков служили России в том же качестве, в каком со второй половины ХХ века начали служить сибирская нефть и газ. 

«Если для <историка Сергея> Соловьёва колонизация России началась в древности и закончилась в Средние века, то у Ключевского она продолжалась и далее, захватывая современность», — рассказывает современный исследователь Александр Эткинд [7. С. 98–99]. Более того, Василий Ключевский полагал, что «…колонизация страны была основным фактом нашей истории» [5. Т. 1. С. 25]. О том, как велась колонизация России, писали ученики Ключевского Павел Милюков и Михаил Покровский. Понятия «внутренняя колонизация» и «внутренняя колония» неоднократно встречались в работе Владимира Ленина «Развитие капитализма в России» [7. С. 35]. 

Сегодня такая точка зрения на историю Российского государства встречается редко. Очевидно, по причине своей неполиткорректности. Однако, если отбросить навязываемую истории политическую составляющую, становится понятным, что процесс внутренней колонизации, продолжавшийся в российской истории пять с лишним столетий, наложил яркий отпечаток и на наше государство, и на нашу страну, и на все наши народы. Внутренняя колонизация являлась тотальной — она распространялась не только на захватываемые территории, но и на метрополию, которая в этом смысле служила пустой формальностью. Более того, как раз метрополия — хотя бы потому, что она ближе к власти, — стала главной колонией для государства-колонизатора. 

 

Национальная идентичность людей, живущих в одном государстве, предполагает, что они не только обладают общей культурой и знанием общего языка. Есть ещё одно, главное условие: жители не должны быть «подданными», как они назывались при царском самодержавии, «народными массами», как любили говорить большевики, и «населением» или «электоратом», как зачастую принято аттестовать нас сегодня. Они должны быть гражданами и таковыми себя ощущать. В понятии «национальная идентичность» определение происходит не от слова «национальность», а от слова «нация», которое у нас издавна привыкли употреблять как раз в значении «национальность».  

Вполне естественно, что определить идентичность населения самоколонизируемой империи было просто невозможно. Тут граждане проявляются лишь в годину тяжелейших испытаний — как, например, это происходило во время Великой Отечественной войны. Да и то не полностью, поскольку сразу придётся вспомнить народы, которые в 1941–1944 годах подверглись тотальным репрессиям со стороны, как тогда было принято говорить, «родного государства». Это — депортированные из родных мест корейцы, немцы, финны-ингерманландцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары и турки месхетинцы (из этих десяти народов семь потеряли свои национальные автономии). Репрессиям подверглись также многие представители этнических и социальных  групп: азербайджанцы, армяне-дашнаки, ассирийцы, греки, евреи, ингуши, иранцы, итальянцы, казаки, китайцы, «кулаки», молдаване, латыши, литовцы, поляки, таджики, турки и другие. 

В наши дни, когда Россия стала Россией и уже не является сама себе колонией, перед ней открылся, наконец, прямой путь к своей идентичности через исторический экскурс. Но вот ведь незадача: в своём прошлом новая страна видит преимущественно старое — империю. Правда, чаще говорят о державе, но всё равно, под этим словом неизменно подразумевают сверхдержаву и, в конечном счёте, — империю. 

 

Спрос и предложение 

В самом начале этой статьи говорилось, что в социальном конструировании российского прошлого участвуют три ведущие силы нашего общества — государство, церковь и бизнес. Однако на самом деле эти три актора лишь пытаются удовлетворить спрос, который предъявляет ещё одна сила, гораздо более могучая — многонациональный российский народ.  

И если ведущие политики, политологи, церковные иерархи и бизнесмены так смело и громко утверждают, что мы держава, сверхдержава, и с ностальгической слезой вспоминают самодержавную и советскую империю, приукрашивая отечественную историю чуть не до глянца, то всё это они делают потому, что уверены: их слова упадут на благодатную почву. 

В сегодняшней России имперский синдром чрезвычайно силён. Это объясняется как минимум двумя причинами. 

Прежде всего, такой миф нужен общественному сознанию на компенсаторном уровне. Когда 22 миллиона человек (таковы нынешние данные Росстата) живут за чертой бедности, а ещё гораздо больше, хоть и по эту сторону черты, но в непосредственной от неё близости, — люди хотят быть сильными, по крайней мере, как народ, как государство. А кроме того, сверхдержава, империя — традиционно привычная форма российской государственности, никакой другой общественно-историческое сознание не ведает. Причём в этом сознании, благодаря ещё советской идеологии, до сих пор живы такие мифологемы, как «Богатое государство — залог богатства народа», «Мы самые сильные», «Нас все боятся и уважают»…  

 

Параллельные заметкиЗапрос на переписывание отечественной истории сегодня характерен для многих стран. 

Итальянцы говорят, что Муссолини всё же сделал не так мало хорошего, он не Гитлер и не надо из него делать дьявола.  

Немцы вздыхают: хватит малевать сплошной чёрной краской 12 лет нашей  истории и выкидывать эти годы на помойку, не все наши дедушки и бабушки были нацистами. 

Поляки не хотят помнить, что во время Второй мировой войны многие их предки способствовали массовому уничтожению евреев, а также занимались мародёрством на местах еврейских захоронений, и сейм оформляет это нехотение в виде законаотрицающего участие поляков в Холокосте. 

Американцы в своей самозабвенной борьбе за толерантность и политкорректность поснимали памятники генералам, которые возглавляли в Гражданской войне южан, потому что, дескать, эти генералы были рабовладельцами. А ещё борются за запрет на публикацию старых книг и показ фильмов, где неуважительно говорилось о чернокожих, женщинах и геях. 

Об украинцах и говорить нечего: они свой исторический иконостас буквально в одночасье украсили преступниками типа Степана Бандеры и активистов УПА, а тех деятелейкоторые хоть и много хорошего сделали для Украины, но были связаны с Россией, предали анафеме как «москалей» и вышвырнули из прошлого как небывших  

Во всех этих странах свои счёты с историей. Американцы продолжают доводить демократические ценности до абсурда. Украинцы, ослеплённые собственной «незалежностью», падают в бездну национализма. Немцы, итальянцы, поляки не хотят даже самим себе признаваться в своём преступном прошлом и, как мы, стараются его огламурить. 

 

Однако кто бы, где и что ни пытался переписать в своей истории, у нас всё происходит гораздо масштабнее. 

Во-первых, в России речь идёт обо всей, начиная с призвания варягов, национальной истории, которую пытаются привести к единому казённо-патриотическому канону и превратить в фетиш. 

Во-вторых, задача состоит в том, чтобы опираться на такое прошлое, которое помогло бы идеологически поставить нынешнюю власть в один ряд с властными институтами прошлого. А именно: государство превыше всего, власть лучше понимает, что надо стране и народу, крайне важен сильный, харизматичный, постоянный вождь, который всё знает и всем готов помочь etc.  

В-третьих, каноническое выстраивание истории, трактуемой только так и никак иначе, осуществляется для того, чтобы на её основе консолидировать всё общество. Для чего? Надо понимать, для того, чтобы поставить это каноническое прошлое на службу будущему. 

Однако именно тут возникает большая проблема. 

За минувшие более чем четверть века никто в России, включая власть, так и не сформулировал, к какому будущему мы стремимся. Когда заходит речь на эту тему, всё ограничивается необходимостью перехода к современной экономике, которая обеспечит рост благосостояния людей, повышение качества образования и медицинского обслуживания. Но на основе чего всё это будет осуществляться — на основе жёсткого или мягкого авторитаризма, госкапитализма или демократии, — об этом никто не говорит. И общенародный запрос на будущее, кроме мечты о том, что Россия станет самой могущественной, а россияне сытыми, здоровыми и довольными, — отсутствует. 

Другими словами, есть мечтания, но нет раздумий.  

 

Анклавы демократии 

Отсутствие на сей счёт каких-либо открытых планов власти, а тем более общественных дискуссий свидетельствует о невозможности сказать что-либо определённое. Авторитаризм и госкапитализм страна имеет уже с декабря 1993 года, однако процветания до сих пор не случилось — повышение уровня и качества жизни в 2000-х годах в основном было обеспечено за счёт выросших цен на нефть. А демократия… 

В нашей истории были два периода, если не демократии, то протодемократии — март–октябрь 1917 года и конец 1980-х — начало 1990-х годов. Выйдите на улицу и, представившись социологом, спросите прохожих, хотели бы они оказаться в России того или другого периода. Не сомневаюсь, вам придётся очень долго ждать, прежде чем вы услышите: «да». 

Увы, демократические традиции в нашем Отечестве мизерны. История цепко держит нас в своих объятиях. Её власть огромна. Обе попытки демократизации — князя Георгия Львова и Александра Керенского, а затем Михаила Горбачёва — дважды привели к полному развалу государства. Убеждён: без демократизации России не обойтись, — но не сомневаюсь также и в том, что в третий раз результат будет не менее трагичным. 

Так как же быть? 

Единственный выход — осуществлять демократизацию поэтапно, осторожно и медленно. Сначала выделить один-два субъекта Федерации, в которых реализацию программы развития реального народовластия контролировать и направлять гораздо легче, чем по всей стране. Потом, когда программа покажет свою жизнеспособность, в ней можно будет кое-что подправить и постепенно расширять на другие регионы. 

Конечно, и этот вариант чреват немалыми трудностями. Отдельные части страны, живущие в разных политико-экономических условиях, наверняка создадут дополнительную социальную напряжённость. Но при умной и волевой государственной политике такие трудности преодолимы. 

А начать лучше всего с Санкт-Петербурга и Новгорода Великого — городов, где до сих пор сильнее, чем где-либо в нашей стране, ощущается стремление к Европе и европеизму. 

…Впервые это предложение я высказал восемь лет назад на страницах газеты «Невское время» и был поддержан тремя ведущими петербургскими политологами — Валерием Островским, Юрием Световым и Сергеем Цыпляевым [1]. 

Наверное, сегодня эта идея многим покажется ещё более фантастичной, даже сумасшедшей. Но вспомните — все идеи, которые изменяли жизнь городов, стран и мира, поначалу тоже представлялись совершенно несбыточными. Так что проблема, думаю, в другом: достаточно ли и эта идея сумасшедшая, чтобы быть реализованной? 

 

  1. Невское время. 27.02.2013
  2. Новая газета. 29.01.2018
  3. http://www.newsru.com/russia/04jul2017/medinskiy.html
  4. БиллингтонДж. Россия в поисках себя. М., 2006 
  5. Ключевский В.О.Русская история. Полный курс лекций. В 3 т. Ростов-на-Дону, 2000 
  6. Радищев А.Н.Полное собрание сочинений. М., 1941 
  7. Эткинд А.Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М., 2016 

 

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

20 + шесть =