Сегодня многое в России делается на искреннем энтузиазме — в состоянии воодушевления, ради общего блага и бескорыстно. Это то чувство, которого при советской власти было очень мало или не было вообще.
Поначалу, выглянув в окно, крепко задумаешься: вроде все усилия людей там дышат жаждой наживы и самоутверждения. Но, если присмотреться, разве не энтузиасты те жильцы многоэтажных домов, которые возделывают под окнами сады с фигурками цапель и гномов? Разговоришься с какой-нибудь одинокой старушкой — и оказывается, кто-то незнакомый вчера бесплатно отвёз её до поликлиники.
Актуальный вопрос можно сформулировать так: а не стало ли сегодня больше подлинного энтузиазма, чем в звонкие времена СССР? Не был ли тот энтузиазм показным и принудительным? А нынче человек без лозунгов и по собственной инициативе ищет возможность сделать что-то хорошее, потому что чувствует в этом потребность.
Операция «Э»
Как выглядит энтузиаст в советском кинематографе? Как Александр Демьяненко в роли Шурика: юный, решительный, отзывчивый — словно олицетворение молодой крылатой державы.
Нынешний народный герой — как постаревший Шурик: ему под 60, он бывший милиционер с военным опытом. Николай Соколов из деревни Непотягово под Вологдой в одиночку построил для односельчан деревянный мост через реку Шограш, который власти обещали возвести полвека. И не взял ни копейки.
Если быть точным, в 2001 году Непотягово получило статус посёлка, а это означает, что большинство населения уже не занимается сельским хозяйством. От Непотягово до границ Вологды теперь всего 10 километров, многие ездят туда на работу. Кроме того, в 1970-е на противоположном берегу Шограша настроили пятиэтажек, куда переселилось большинство жителей, коих последняя перепись насчитала 1200 человек. А старые дома с хозяйством остались за рекой. Понятное дело, непотяговцы проводят там много времени — считай, дачу из окна видать. Вот только мост между берегами отсутствовал!
Смета на деревянный пешеходный мост составила 600 тысяч рублей. В СССР бригада с техникой склепала бы его за пару дней, но нынешние власти в строительства моста не видели необходимости. Да, кто-то в очередной навернулся на наплывных мостках, которые сносит в половодье, разбил голову или сломал ногу, одни вызовы «скорой» и расходы на лечение съели денег на 20 полноценных переправ — но для них всё это не аргумент.
Выручил местный житель Николай Соколов, которому к тому времени было 53 года.
В 1990-е Соколов служил в ОМОНе, совершил пять командировок в Чечню. Казалось бы, с таким прошлым только на людей кидаться да водку пить, но этот ветеран открыт, улыбчив, с каждым встречным на улице поговорит. Рукастым и работящим Соколова непотягинцы помнят с детства: он поставил односельчанам немало домов и бань. В лесу у сакрального источника срубил часовню. При этом свить собственное гнездо до 30 лет не получалось — все очереди на квартиру или землю заканчивались ровно на нём.
Поработав в жизни слесарем, пожарным, плотником, Соколов никогда не ставил мостов. Но учебников читать не стал. По зиме дождался, пока встанет лёд, и бензопилой вырезал квадратные полыньи под сваи. Потом смастерил сваебой — 50-килограммовую гирю на верёвке, которую подтягивал на блоке и ронял на сваю с двухметровой высоты. На 60 свай ушло две недели, а забивал на совесть — полтора метра глубины на каждую. Перемычки между сваями ставил уже по весне, для этого собрал и спустил на воду плот. На сваи для моста пошли 50 тысяч рублей с предвыборного подарка одной из партий, а на доски дал средства местный предприниматель. Когда клали обшивку, Соколову помогал сын. А так — всё в одиночку.
Самое смешное, что после этого Соколова стали звать в начальники и депутаты. А он искренне не понимает, ради чего ему на старости лет учиться врать. Ещё зовут в другие города и веси построить и им переправу, словно военному пенсионеру силу некуда девать. Из Воронежской области попросили прислать чертежи непотягинского моста, а то проектировщик зарядил за похожий проект 18 миллионов рублей. Соколов ответил, что прислать может только свою голову: все расчёты в ней.
Соколовская история вызвала на Вологодчине живой отклик: оказалось, что энтузиастов вокруг нас не так и мало. Где-то люди сами построили дорогу, где-то вся деревня по очереди опекает 90-летнюю бабушку. Каждый второй провинциальный храм восстанавливали всем миром и бесплатно. Во многих деревнях есть один-два мужика, на которых всё держится: и фундамент поправить, и волков перебить, и колонку починить. Они могут и не любить слово «энтузиасты», но как их ещё назвать, если помогая, не тянутся за возвратом. Хотя легко могут послать просителя: мол, тебе надо — сам и делай.
И хорошо ещё, если им не мешают. В Переславле-Залесском пенсионер Владимир Благовещенский на свои деньги отремонтировал общественную дорогу. А чиновники подали на него в суд и заставили дорогу разобрать, поскольку она не соответствует ГОСТу. В похожей ситуации жителя Севастополя, оплатившего ремонт убитого асфальта, ещё и оштрафовали.
День флага
Никто не подсчитывал, сколько музеев в России существует на голом энтузиазме: какой-то увлечённый человек упёрся и сделал собрание делом жизни, вопреки всем обстоятельствам. Например, краевед Андрей Бурлаков открыл в Ленинградской области семь музеев.
Началось всё в перестройку с родной Суйды, где сто лет назад располагалось имение прадеда Пушкина Абрама Ганнибала. Церковь, где венчались родители Пушкина, сгорела в 1960-е годы, а могилу «арапа Петра Великого» потомки запахали под картошку. Но оставалась ганнибалова конюшня, где помещался сельский клуб. Лелея замысел создать здесь музей Ганнибала, Бурлаков пошёл на копеечную ставку завклубом — главное было зацепиться. В 1986-м на пушкинский день рождения пробил временную экспозицию. В совхозе, которому принадлежал клуб, согласились: думали, на следующий день всё уберут. Но Бурлаков занял оборону и уходить отказался, а после газетных статей о новом музее в Суйду пошли автобусы с туристами — иногда по восемь штук в день. Совхоз отключил свет, но после жалоб приезжих сдался. Бурлакову даже выделили шесть стульев и ковёр из совхозной конторы.
После этого составить экспозицию музея — уже задача попроще. По субботам Бурлаков проводил в клубе дискотеки и пускал на них бесплатно молодёжь, собиравшую для него по деревням старинные фотокарточки, утварь, дневники… Начал общаться с пушкиноведами, те вывели на потомков Ганнибала. Первую реликвию, ганнибаловскую ложку с монограммой, купил на собственные 200 рублей — при зарплате в 93 целковых месяц. Но краевед-энтузиаст не мог не тронуть сердца обладателей мемориальных предметов, и экспонаты музею стали дарить. За несколько лет набралось полсотни подлинных вещей, принадлежавших людям из рода Ганнибалов и ближайшему окружению Пушкина.
Кто-то удивится: дался мужику этот Ганнибал! Но для Бурлакова отсутствие исторической памяти у людей — дикость, с которой никакое развитие невозможно. Когда он в конце 1980-х вывесил над музеем самотканый триколор, директор совхоза и парторг закричали, что «тряпка» фашистская — никто не знал, как выглядит российский флаг. Бурлакова вызывали в обком, грозили упечь в психушку, а в конце 1991-го с подозрением спрашивали: «Откуда ты всё знал? Ты что, колдун?». Поэтому для своего второго музея Бурлаков стал собирать материалы о репрессированных односельчанах — раскопал истории около 30 пострадавших семей.
В Ельце (Липецкая область) 72-летний пенсионер Евгений Крикунов на собственные средства создал музей истории СССР и советской символики. У него в собрании бюсты Ленина и Сталина, хотя сам он ярый антикоммунист. По словам Крикунова, кто-то же должен сберечь для потомков символы эпох. Раньше ведь и иконы на свалки выбрасывали.
В Белозерске бывший речник Михаил Верещагин собрал коллекцию каменных топоров и ножей — подтверждение того, что люди вокруг Белого озера жили с древнейших времён.
А в деревне Канашово под Невелем (Псковская область) учитель географии на пенсии Александр Желамский создал Музей сельского пейзажа, который едут посмотреть со всего региона, включая Белоруссию и Прибалтику. И это при том, что саму деревню не на каждой карте найдёшь…
У читателя может создаться иллюзия, что энтузиазм, думы о потомках — удел лишь поседевших Шуриков с их комсомольской закваской. А молодёжи на всё плевать, кроме айфонов с интернетом. Но факты, к счастью, рисуют совсем другую картину.
Орлята учат помогать
Читатель, заставший СССР, никогда не забудет термин «тимуровец», обозначавший образцового пионера, безвозмездно совершающего хорошие поступки. В книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» детский отряд тайно помогал семьям фронтовиков, пожилым или больным людям. В годы Великой Отечественной в одной только РСФСР насчитывалось 2 миллиона тимуровцев, шефствовавших над госпиталями. Кто напишет за раненного солдата письмо домой? Кто заготовит дров для безногого инвалида?..
Но мало кто знает, что именно с военных лет советская система начала отторгать тимуровцев. Случилась неприемлемая для власти вещь: какие-то самоорганизующиеся волонтёры потеснили пионерскую организацию, кадровый инкубатор партии и комсомола. Тимуровцы ведь были в чистом виде энтузиастами: их фишкой было делать что-то хорошее без контроля взрослых. А пионеры — как раз исполнители указаний старших. Совсем запретить тимуровцев не решились, но уже в 1970-1980 годах они превратились в обычную молодёжную игрушку КПСС со всесоюзными слётами в «Артеке».
В наши дни в городе Шуя (Ивановская область) тимуровцев возродили усилиями местного отделения КПРФ. И пусть «возрождение» выглядит искусственным, желание ребят от 9 до 17 лет носить воду и рубить дрова нуждающимся — самое настоящее, востребованное. А форм его приложения — не сосчитать.
Движение «Даниловцы» делает бесплатные ремонты малообеспеченным людям. А это ведь не дров нарубить — нужны знание и умение. Грунтовать стены или менять сантехнику должны не только добрые, но и грамотные люди. К тому же ремонт — дело не быстрое, а, значит, нельзя заниматься этим, когда в голову взбредёт — требуется регулярность. То есть энтузиаст — желающий помочь, должен вначале обрести квалификацию, а потом ходить на выбранный объект, как на работу, неделями. А такой формат помощи далеко не каждому интересен.
— Мы отобрали четыре критерия, по которым выбираем объект среди множества нуждающихся. Это одиночество, многодетность, бедность и болезнь. Два из них — это показание к благотворительному ремонту, — рассказывал мне основатель «Даниловцев» Юрий Белановский. — Надо понимать, что у пожилого подопечного характер может быть скверным. В ответ на претензии нельзя грубить или хамить. Мы подписываем с хозяевами договор, стиль и цвет материалов заранее оговаривается, заказчик ездит с нами в магазин или мы привозим ему образцы тех же обоев. Наилучший вариант, когда ремонт укладывается максимум в четыре выходных.
В начале 2017-го «Российский центр гражданского и патриотического воспитания детей и молодежи» (Роспатриотцентр) сообщил о рекордном росте числа волонтёрских движений: якобы 21 тысяча движений объединяет 4,1 миллиона молодых россиян. Эта статистика вызывает в памяти Всесоюзное общество охраны природы времён СССР, когда каждый школьник клеил марки взносов в зелёную книжечку. На том охрана природы и заканчивалась. А нынче есть свежая госструктура, и есть указание президента снять административные барьеры для волонтёрства в преддверии футбольного мундиаля. Минэкономразвития и Агентство стратегических инициатив уже слепили Концепцию развития волонтерства в РФ до 2025 года. В таких условиях статистика обречена на умопомрачительный рост, в разы опережающий реальный. Классический механизм: федеральная организация предлагает активистам в регионах создать ячейку и обещает помощь. В реестре появляется полумёртвая организация, окончательно умирающая после оскудения поддержки из центра.
Глава поискового отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев сообщает, что у него молодёжи немало, но в последнее время чаще приходят люди зрелые. И в этом нет заслуги патриотического воспитания. Скорее, наоборот: 10 тысяч россиян безвозмездно участвуют в деятельности «Лизы Алерт» потому что видят — государство не может и не хочет реально искать пропавших людей. По словам Сергеева, у властей задача иная — как можно больше всего регламентировать. Существование неконтролируемого волонтёрства вызывает волнение, непонимание и вопросы со стороны чиновников. Самим же волонтёрам для работы никакие законные акты не нужны. «Лиза Алерт», например, много лет работает без юрлица и регистрации.
В Концепции развития волонтёрства поисковикам посвящён один абзац, начинающийся с фразы: «Волонтерство, оказывающее помощь правоохранительным органам в поиске…». Хотя на практике полицейский может находиться за 200 км и прямым текстом заявлять, что в лес не поедет. По словам Юрия Белановского, документ «прописан из приоритета государства над волонтёрством». Чиновники и кадры казённых учреждений к сотрудничеству с волонтёрами чаще всего не готовы и пытаются навязать им статус бесплатных сотрудников со всеми вытекающими отсюда требованиями и формальностями. А это убивает волонтёрство на корню.
— В регионах привыкли жить административным ресурсом. Если властям приходит запрос на волонтёров, они просто звонят в колледж и командуют: «Равняйсь, смирно, пошли», — объяснял Юрий Белановский. — В Москве такого нет, но 20 тысяч детей прямо сейчас лежат в больницах, и им скучно. Разделите это на человеко-часы, вы получите армию волонтёров, которая может работать с ними. Но туда не пускают. В столице долго разрабатывали регламент для допуска в детские дома с умственно отсталыми детьми, на очереди — регламент для психоневрологических интернатов. Мне довелось беседовать с заведующей больницей, которой волонтёры вроде бы нужны, но для этого необходимо собрать нереальное количество справок и допусков, доказать свои намерения. Я спрашиваю: «Вы сами-то этот квест можете пройти, чтобы стать волонтёром в собственной больнице? Она ответила: «А причём здесь я? Вы волонтеры — вам это и надо».
«Мы едем к детям»
Большинство специалистов согласны, что в ещё в 2000 году никакого социального волонтёрства в России не было. Существовали лишь единичные прорывы, а система с какой-либо массовостью отсутствовала.
Нет сомнений, что за последние десять лет волонтёрство объединило сотни тысяч молодых россиян. И это реально, без дураков, изменило ситуацию, например, в сфере казённого детства. В 2000-м у воспитанника детдома был один шанс из восьми быть усыновлённым, а сегодня — два из трёх. Раньше на иностранцев приходилась половина усыновлений, а среди тяжелобольных детей — и вовсе 80-90 процентов. Однако за последние годы российское поколение «пепси», «бездуховные наркоманы» 1990-х, забрали в свои семьи полмиллиона сирот. Нечто подобное было разве что после войны, но никак не в эпоху «развитого социализма».
Десять лет назад юрист из Петербурга Алёна Давлетова создала в социальной сети группу «Мы едем к детям» с предложением помочь детдомовцам с отклоняющимся развитием. Три сотни человек принялись рьяно обсуждать детские судьбы, но когда Давлетова назначила реальную встречу, пришёл один-единственный студент. Вдвоём они накупили подарков, в основном средства гигиены и канцелярские принадлежности, и полдня ждали директора, чтобы получить разрешение познакомиться с детьми. В конце концов, пожилая воспитательница не выдержала: «Пойдёмте уже в группу, дети с ума сходят».
— Поначалу мы только и слышали: купите мне то, купите мне это, — говорила мне Алёна Давлетова. — Но со временем дети начали осаживать друг друга: мол, Алёна же не миллионерша, что ты к ней привязался. Мы тоже поняли, что не можем обмануть их доверие. Нам очень многое дано в жизни: здоровье, квартиры в Питере, хорошие машины, возможность отдыхать за границей. Но высшая мотивация и должна возникать, когда базовые потребности удовлетворены. Конечно, если у тебя самого нет ни денег, ни еды, трудно ими с кем-то делиться. Но когда ты сыт и модно одет, разве новое платье сравнится с ощущением, что ты сделал мир лучше и справедливее? Я думаю, это есть в каждом из нас, нужен спусковой крючок, чтобы эта потребность проявилась. Вот мы выкладываем фотоотчёты в сети, и к нам стучатся профессиональные артисты: «Ребята, давайте мы с вами выступим. Естественно, бесплатно». Спусковой крючок — это мы.
Группа Алёны Давлетовой в волонтёрских реестрах не состоит и вообще де-юре не существует. Но число детских учреждений, где дети считают дни до их приезда, — больше десятка. Во многих из них они ни разу не видели директора — ну неинтересно руководству, на кого хотят походить его воспитанники. Зато когда о группе написали СМИ, глава одного детдома, даже не поговорив ни с кем из ребят, запретила пускать к детям «посторонних» — от греха подальше. Вероятно, многие энтузиасты начинают с телефонного звонка руководству детдома, натыкаются на равнодушие и перегорают.
Те, кто сегодня хочет помогать нуждающимся, резко отличаются и от благотворителей девяностых, и от энтузиастов советской поры. Их не призывала на подвиг Родина. Как правило, их мотивы не имеют религиозного начала. Они не ищут средства у крупного бизнеса. Они не устраивают пикетов на улицах из-за того, что им кто-то не желает помочь. Они рассчитывают только на себя и не ждут от окружающих одобрения.
— На вопрос, почему я стал волонтером в хосписе, всегда отвечаю, что мной движет эгоизм, — признался мне Денис Дмитриев. — Кто-то надеется сделать мир добрее, кто-то ищет новых эмоций, кто-то — поводы себя уважать, но мы все совершаем поступки ради себя. Другое дело, что опыт меняет ценности. Например, многие думают, что скоро заработают денег и тогда начнут всем помогать. Но реально преображения не происходит, а пожертвование какой-то копейки ничего не улучшит в душе. Чтобы измениться, надо сделать что-то своими руками, своим сердцем. К счастью, милосердие заразительно. Мне пациентка в больнице рассказывала, что часто сталкивалась с грубостью врачей: мол, что вы от меня хотите за такую зарплату? Но потом пришли волонтёры, работающие вовсе бесплатно, и врачи стали куда отзывчивее.
…В десятках российских городов прижилось движение «Брат за сестру»: молодые люди берутся проводить незнакомую девушку, если ей, например, возвращаться в полночь в неспокойный район. И не нужно с ехидством размышлять, как благородный юноша расширяет круг знакомств. Ещё как расширяет! Но разве роль отважного защитника не сделает его лучше? Ведь и полмиллиона сирот забрали в семьи не сразу. Вначале было робкое желание надеть бахилы и поиграть с детьми пару часов после работы.
