Бывший сотрудник советской разведки, она давно живёт в Таллине. В августе ей исполнится 98 лет. На родине о ней никто уже не помнит. А сама она вспоминать о прошлом не хочет и просто боится.
Она уже несколько лет не выходила из дома. Дни напролёт просиживала в стареньком кресле, стоящем напротив телевизора, завешенного старой кружевной салфеткой.
К ней никто не приходил. Только сотрудник социальной службы — дважды в неделю, строго по расписанию. Он заходит ненадолго. Аккуратно записывает в блокнот, что надо купить и сколько денег эта клиентка осталась должна за принесённые из аптеки баночки и коробочки с лекарствами. И всё это молча. Да и о чём сотруднику таллинской соцслужбы разговаривать с русскоязычной старухой, которая даже не знает имени нынешнего президента Эстонии?!
После его ухода она встаёт, осторожно, по стеночке, идет на кухню, чтобы разложить на полочках холодильника доставленные творожные сырки и упаковки полуфабрикатных котлет. Возвращается в гостиную. Смотрит на полуобрушившийся потолок. Думает. О чем? Как знать…
Молчит. Всегда молчит. Потому что слишком долго не с кем было обмолвиться словом…
Но, слава Богу, не так давно о нейсовершенно случайно узнали в таллинском Совете ветеранов. Информация была короткой: Ирошникова Людмила Григорьевна, заслана НКВД в буржуазную Эстонию за несколько лет до того, как та стала частью СССР.
Ей сразу привезли комплект самых необходимых лекарств, ходунки, продуктовый набор… Немного подумали и решили: предыдущий праздник Победы, конечно, давным-давно прошёл, но эта женщина заслуживает, чтобы, хоть и с опозданием, сделать ей традиционный подарок к 9 мая — 100 евро. А ещё рассказали о прозябающей в нищете и безвестности бывшей сотруднице советской разведки ребятам-поисковикам из клуба Front Linе. Те тут же позвонили в Петербург, знакомому меценату Грачья Погосяну. Знали, обязательно поможет. И лёд тронулся…
С места — в карьеру
Она и теперь ещё очень красива. Густая копна белоснежных волос. Выразительные, чуть тронутые старостью глаза. Глубокий, с лёгкой хрипотцой голос. И руки — по-прежнему тонкие, изящные, взлетающие к вискам каждый раз, когда из груди вырывается саднящая душу фраза:
— Господи, что делать? Что мне делать?..
Разговор склеился далеко не сразу. Она не привыкла рассказывать о себе. Давал себя знать давний, но очень глубоко въевшийся в сознание запрет общаться с посторонними.
— Ну что я могу вам рассказать? Про то, что было? Про Комитет госбезопасности? Что ж… Они меня хапнули, когда я работала в Москве на мясокомбинате, лаборанткой. Вызвали. Прихожу, сидит в кабинете какая-то женщина. Посмотрела на меня, говорит: «Приступаете к работе завтра. И никаких “но”! Всё понятно?». До сих пор не представляю, почему они выбрали именно меня…
Да нет, это как раз ясно: молодая, красивая и, хотя комсомолка, пролетарского происхождения, но с хорошими манерами… Имеются все необходимые качества для выполнения особых заданий под прикрытием работницы советского торгового представительства в буржуазной Эстонии.
Груз памяти
Работа была, на первый взгляд, несложная — принимать и расселять в номера специального гостевого дома высокопоставленных иностранных визитёров. О том, чем приходилось заниматься помимо этого, Людмила Григорьевна не рассказывает, отнекивается:
— Ох, голова, где моя голова… Я уже многое забыла, во многом запуталась.
И тут же бойко перескакивает на другую тему:
— Нам тогда запрещали ходить куда-то поодиночке. Единственное, что разрешали, — ненадолго забежать в маленькую лавочку, которая была в следующем доме от нашего посольства. И знаете, я ведь могла на две кроны купить, кроме продуктов, ещё и килограмм шоколада! Вот какие были цены… А какие были продукты! Теперь таких в магазинах нет. Этот человек, социальный работник, приносит мне либо макароны с мясной подливкой, либо котлеты, о которые впору зубы сломать…
Она молчит, тяжко вздыхает. И, наконец, всё же возвращается к далёкому прошлому:
— Ну, так вот. А потом началась война. Торгпредство, конечно, закрыли, но мы оставались тут, в Таллине. Мой первый супруг, Валентин, продолжал работать ветврачом…
О том, чем конкретно они с мужем занимались под прикрытием ветеринарной клиники, Людмила Григорьевна тоже предпочитает не распространяться. Услышав вопрос, слегка вздрагивает, прикладывает руку к спине и начинает подробно объяснять:
— Я ведь сегодня опять всю ночь не спала. Такое ужасное состояние! Хоть бы меня в какую больницу положили, проверили. Только ведь теперь даже вызвать «скорую» — проблема. А если и приезжают, всё равно ничем не помогают…
Естественный отбор
Пока моя собеседница жалуется на боли в пояснице, стараюсь додумать недосказанное. Судя по всему, они с мужем занимались не только купированием собачьих хвостов и стерилизацией кошек. Иначе почему в 1942-м, едва успев побросать в сумку какие-то вещи, они сорвались из Таллина и окольными путями прибыли в Москву?..
— Приехали. Ни кола, ни двора, — продолжает Людмила Григорьевна. — Поселились в квартире какого-то человека, который уехал в эвакуацию. Работать меня взяли на Главпочтамт. Там на втором этаже была большая комната, где за столами по две сидели женщины, проверявшие письма с фронта. Мы должны были внимательно прочитать каждое письмо. Если кто-то рассказывал, где он находится, как себя ведут однополчане, какая в окопах обстановка, нужно было откладывать эти треугольнички в особый ящик. Что с ними потом делали — не знаю. А если попадалась какая-то информация попроще, нам было велено эти строчки просто жирно зачёркивать. И так я работала до тех пор, пока не стало известно, что Эстонию от фашистов полностью освободили. Тут меня снова вызвали и говорят: «Поезжайте обратно в Таллин!»
Сюжет для небольшого рассказа
Снова спешные сборы. Соседи вагону, поющие под гармошку. Усталость от духоты и людской скученности. Неизвестность — что ждёт на новом месте, где поселят, к какому отделу прикрепят? И, наконец, Таллин, ставший совсем другим за эти два года…
— Меня назначили в наружку, и проработала я тут в общей сложности 14 лет без двух месяцев. Но город-то маленький, я примелькалась, оставаться здесь стало опасно. И однажды меня вызвало начальство. Начали предлагать Тарту, Пярну — разные города. Я удивилась, что не назначают, дают выбрать, сказала, что подумаю до завтра, и поехала на вокзал. Мы с моим напарником, Лепсоном, получили в тот день задание сопровождать человека, который собирался махнуть из города. Я села в вагон, где ехал тот человек, а Лепсон — в другой, в соседний. Доехали до станции, и этот мужчина, за которым мы наблюдали, возьми да и выйди из вагона. Я тоже. Обернулась, вижу в окно — Лепсон сидит, с кем-то тра-ля-ля, и не видит, что происходит.
В общем, делать нечего. Человек пошёл быстрым шагом к лесу. Я — за ним. Иду, вспоминаю, как недавно на моих глазах в Кадриорге застрелили нашего начальника, Аверьянова. Думаю: так то ж было в городе, в парке, а тут-то вообще глухой лес…
И как быть? У ведь меня даже пистолета нет!
Нам ведь, женщинам, оружие на задании было не положено, поэтому нас и ставили в пару с мужчинами, им пистолеты выдавали. А Лепсон так и остался в поезде…
Эх, теперь он уже давно умер… У меня ведь никого знакомых не осталось. Нам же было категорически запрещено заводить какие-то связи, поэтому у меня сегодня — ни близких, ни друзей. Так вот и сижу теперь одна…
Да, так вот. Мужчина тот — юрк в какой-то страшноватый домишко. Я остановилась за деревьями — не заходить же туда за ним вслед! И тут слышу: «Ты чего здесь делаешь?» Это мой коллега, только из другого отдела. Он, оказывается, тут же был, только на другом задании. В общем, рассказала ему всё, как было. И он того человека из дома выволок и доставил в райотдел…
Вот за это задание я и получила медаль «За боевые заслуги». Но работать в органах больше не захотела, ушла. И, как видите, осталась у разбитого корыта…
Молчи и верь
Кроме этой награды, Людмила Григорьевна, дослужившись до звания младшего лейтенанта, имеет медали «За оборону Москвы», «За победу над Германией» и орден Отечественной войны II степени, который вручался только военнослужащим, особо отличившимся в боях с фашистами. За что и когда она его получила, Людмила Григорьевна рассказывать тоже не стала.
— Да вы знаете, — сказала, — считается, что мы делали обычную, нормальную работу. Ничем не отличались от всех остальных. Потому я сейчас и живу на мизерную эстонскую пенсию, с которой плачу за квартиру, за телефон, за свет и за эти чертовы дрова, без которых точно замерзну как собака…
Как ни странно, она ни разу не высказала обиды на посольство России в Эстонии, которое за все эти годы ни разу не поздравило её с Днём Победы. Хотя обида, конечно, была. Но разведчики, как известно, умеют скрывать свои чувства. Такая уж работа у них — служить своему Отечеству и верить, что Родина их не забудет…
