155 лет назад появился роман Николая Чернышевского «Что делать?». Феномен этого произведения, перепахавшего всю Россию, не разгадан и по сей день.
В начале 1863 года в петербургских «Полицейских ведомостях» появилось короткое объявление:
«В воскресенье, 3 февраля, во втором часу дня, проездом по Большой Конюшенной от гостиницы Демута до угольного дома Капгера, а оттуда чрез Невский проспект, Караванную и Семёновский мост до дома Краевского, на углу Литейной и Бассейной, обронен сверток, в котором находились две прошнурованные по углам рукописи, с заглавием: Что делать. Кто доставит этот сверток в означенный дом Краевского, к Некрасову, тот получит ПЯТЬДЕСЯТ РУБ. СЕР.»
Автор объявления, известный издатель и поэт Николай Некрасов, был на грани помешательства. Ведь этот роман тёзка Чернышевский писал, сидя в Алексеевском равелине Петропавловской крепости! Черновики изъяты, восстановить рукопись невозможно. Но, слава Богу, уже назавтра явился скромно одетый чиновник и принёс свёрток. На радостях, даже не поинтересовавшись именем своего спасителя, Некрасов отвалил ему не пятьдесят рублей, а все сто.
Что случилось с цензором Петропавловки, который выпустил из крепости самый крамольный роман XIX века, неизвестно. Говорят, он по чиновной лености просмотрел лишь первые главы: «Дурак», «Первое следствие дурацкого дела» — и, решив, что это очередной дешёвый детективчик, поставил свой цензорский штамп. А цензор «Современника», увидев штамп коллеги из известного ведомства, вообще не стал раскрывать рукопись.
Зато хорошо известно, какую роль сыграл этот «детективчик» в судьбе России. Роман «Что делать? Из рассказов о новых людях» был опубликован в том же году, в 3, 4 и 5 книжках «Современника», и, хотя все они были изъяты, их с лихвой заменили пять зарубежных переизданий.
Сегодня даже трудно себе представить, что было бы, если бы рукопись всё же пропала. Вся история России — без преувеличения — могла сложиться по-иному. Князь Пётр Кропоткин, один из влиятельнейших теоретиков анархизма, свидетельствовал: эта книга «для русской молодёжи того времени… была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем». А Владимир Ульянов-Ленин признал: «Роман “Что делать?” меня всего глубоко перепахал. Это вещь, которая даёт заряд на всю жизнь». На самом деле «перепаханными» оказались не только он, а сразу несколько поколений российской молодёжи.
Эффект романа был тем поразительнее, что в литературном отношении он откровенно слаб. Издевательства по этому поводу давно уже стали банальностью. Длинноты, повторы, неприкрытый дидактизм, публицистичность, ходульность отдельных персонажей, наивный утопизм — всё это и многое другое говорило о явной беллетристической неопытности автора.
Впрочем, защитники Чернышевского напоминали, что писал он «Что делать?» не у себя в кабинете, не в доме творчества и не на даче, а в каземате одной из самых страшных тюрем. Работа над романом чередовалась с допросами, голодовками и составлением писем протеста, адресованных коменданту крепости и генерал-губернатору Петербурга. При этом написанное по частям передавалось цензору и обратно к автору уже не возвращалось, а, следовательно, и окончательной правки произведения он сделать не мог. Фактически роман создавался прямо набело.
Да, всё так, соглашались оппоненты, но литература — дама суровая, оправданий не принимает и судит строго. К тому же чисто литературные слабости романа далеко не исчерпывали его недостатки. Самое главное — реалии в «Что делать?» были крайне далеки от правды жизни.
И это правда. Чернышевский плохо знал жизнь. По его собственному признанию, он с детства «сделался библиофагом, пожирателем книг», и всегда целыми днями или писал, или читал, даже в крепости отказываясь от прогулок. В итоге уже смолоду у него развилась такая сильная близорукость, что Николай Гаврилович, как вспоминала Авдотья Панаева, однажды «раскланялся с… шубой, которая брошена была на стуле и которую он принял за даму; в другой раз возле него на стуле лежала муфта, и он нежно гладил её, воображая, что это кошка…»
Так как же вышло, что у такого автора такой роман стал одним из самых эпохальных по воздействию на широкого читателя во всей истории великой русской литературы?
Возможно, секрет феномена «Что делать?» в том, что на этих страницах молодой читатель получал программу, которая показывала, как в атмосфере крайне властолюбивого, лживого и бесчестного государства выстроить параллельную жизнь — материально и духовно независимую, честную, чистую. При чём тут литературные огрехи, слабое знание действительности и чрезмерное теоретизирование, если автор пошагово рисовал «новому человеку» всеобъемлющую картину мышления и поведения — от подробностей интимных отношений до социальных идеалов! И что особенно ценно — программа эта отличалась простотой и доступностью даже для неискушенного в грамоте человека.
Конечно, «разумный труд», организованный в трудовые коммуны, равенство и братство, основанные на «разумном эгоизме», женская эмансипация, обожествление науки — на самом деле во всём этом разумности было мало. Всё это был чистейшей воды социалистический утопизм. Но во второй половине XIX века интеллигентской молодёжи, охваченной болезнью революционного нетерпения, начертанные Чернышевским картины казались самым что ни на есть реализмом.
Фактически Чернышевский обращался к таким же, как он сам, — к «критически мыслящим личностям», как называл их идеолог народничества Пётр Лавров, к «мыслящим реалистам», как называл их идеолог и кумир разночинцев Дмитрий Писарев. И этих «мыслящих» было вполне достаточно, чтобы всколыхнуть бескрайнюю империю.
Если бы Николая Гавриловича не арестовали, он, скорее всего, не стал бы писать роман. Написал бы статью или, ещё проще, прокламацию. И результат наверняка оказался бы намного скромнее. Молодёжь второй половины XIX века сильнее всего верила тем, кто пострадал в борьбе с ненавистным режимом, и ещё любила романы.
