О нём говорят: «Настоящий талант. Советский». Он давно и прочно вошёл в историю не только Русского театра в родном Таллине…
— Господин Томан, вы широко известны в театральном мире на всём пространстве бывшего Советского Союза…
— Это в прошлом.
— А не жалеете, что, придя семь лет назад работать в таллинский Центр русской культуры, отошли от творчества?
— Нет.
— Звучит категорично…
— А о чём жалеть? Я в своё время поступал в Театральное училище Щукина не ради такого театра, какой теперь царит повсюду, далеко не только у нас в Эстонии. Я имею возможность смотреть сколько угодно спектаклей, которые сюда привозят, но, честно признаюсь — в большинстве случаев ухожу после первого действия. Исключения, конечно, есть. Например, когда приехал Сергей Юрский со спектаклем о Марке Шагале.
— От нашей антрепризы в самом деле порой хочется плакать…
— Я понимаю, что всем надо есть, но зритель-то ждёт искусства. А известный артист появляется на сцене: я вышел, аплодируйте! — и всё. Это стыдно… Большая часть молодёжи ведёт себя не лучше. Предложили роль, погуглил, узнал, когда жил персонаж, и, не задумываясь, соглашается, мол, я всё про этот образ понял…
— То есть в театр вы не вернётесь ни при каких обстоятельствах?
— Если появится хорошая пьеса, актёров я найду. Помимо прочего, есть сцена, где можно всё это воплотить, и, значит, многое можно придумать!
Кстати, почему вы считаете, что я отошёл от творчества и занят сугубо административной работой? Это далеко не так. Руководить нашим Домом русской культуры может и должен только человек творческого склада.
— Всё так, но, боюсь, львиную долю вашего времени занимает совсем другое — работа с чиновниками.
— Если бы я как администратор не умел с ними общаться, было бы плохо. Но я же умею! Условно говоря, приходит ко мне проверка, говорят: «Зачем вам нужно столько прожекторов? У вас же есть две хороших лампы!» Начинаешь объяснять: «Во время спектакля артист уходит сюда, потом приходит оттуда, и, если правильно поставлено освещение, сцена играет совсем другими красками… Да вы приходите на спектакль, сами все увидите!» Они приходят, а потом соглашаются: «Да, всё как вы говорили»…
Подобного в моей работе много. Но справляюсь. И в этом, наверное, сказался опыт художественного руководства театром…
— Вы ведь отработали в Русском театре Эстонии, если не ошибаюсь, тридцать лет?..
— И двенадцать из них – художественным руководителем.
— Когда-нибудь считали, сколько ролей сыграли?
— Огромное количество. Причём таких, о которых любой московский актёр не может даже мечтать! Из 35 моих однокурсников лишь единицы вообще сыграли что-то приличное. Это не потому, что они – плохие актёры. В Москве или в Петербурге можно годами играть одну-две главные роли и считать, что у тебя всё сложилось. Здесь же, в Таллине, если ты востребован, то каждый сезон получаешь новую интересную работу. Так что у меня было достаточно уверенное творческое положение.
— Вам предложили занять пост худрука в 1993-м. Люди понимали, что старая жизнь закончилась, а какой станет новая — одному Богу известно. Какой уж тут театр…
— Когда из Эстонии уходили советские войска, мы начали искать пьесу, которая объединила бы театр и зрителей. И первым моим — как худрука— спектаклем стал «В Москву, в Москву», по чеховским «Трём сестрам». Кстати, поставил его замечательный московский режиссёр Юрий Еремин…
— Не поняла — почему именно «Три сестры»?
— Как же! Нам ведь не пришлось переделывать ни единого слова! Из городка уходят военные, и герои говорят: что будет с нами через сто лет, через двести? Если бы знать, если бы знать… К тому же, актёры играли в форме советских офицеров, и когда Вершинин произносил: «Ну что же ещё вам сказать на прощанье?», — рыдали все, и зрители, и сам актёр.
— А как восприняла эту постановку эстонская критика?
— Сначала было что-то в духе «Нам плюнули со сцены в лицо». Но спустя время те же критики признали: «Всё-таки вы были правы. Театр именно так и должен работать»…
Этим спектаклем мы начали не то, чтобы новую эпоху театра, но очень интересный период, в который я открыл для себя очень много нового. А потом пришли другие времена. Министерство культуры начало играть в разные игры, из-за ремонта, который тогда затеяли, театр погрузился в долги, актёры выражали недовольство…
— Актёры-то чем были недовольны?
— Сцены же не было! Я, конечно, делал спектакли везде, где только можно, но мне было и человечески, и творчески трудно бороться с непониманием. Я не утверждаю, что во всём был прав! Но так или иначе, в 2005 году ушёл с поста художественного руководителя и до 2011-го продолжал служить как режиссёр и актёр…
— Судя по вашему тону, вы постепенно теряли интерес к работе?
— Скорее, просто устал физически, да и здоровье стало стучаться в дверь: обрати на меня внимание! Очень хотелось уйти, но куда? Эстония — страна маленькая, на вольных хлебах режиссёру тут элементарно не выжить…
— И так вы попали в таллинский Центр русской культуры?
— Да. На вакантную должность — курировать самодеятельные коллективы.
— То есть снова худруком?
— Официально должность называлась «директор по развитию», но по сути это было именно художественным руководством.
При этом я с самого начала понимал: наш Центр — не обычный дом культуры. Кроме творческих коллективов, здесь нашли приют ветеранские организации, блокадники, общество бывших узников концлагерей — уникальные люди!
Кстати, здание нашего Дома признано историческим памятником, а это позволило оставить над сценой герб СССР, которого нет даже в Большом театре — в Москве его давно поменяли на двуглавого орла.
— Думаю, кое-кого это сильно раздражает.
— Не исключено. Но, в конце концов, многие там поняли: лучше уж наш Центр, в стенах которого люди чувствуют себя защищёнными, нежели стихийные недовольства. В общем, в нашей ситуации присутствует очень тонкий момент.
— Человек, живущий в Таллине, может в любой день прийти в Центр русской культуры. А что делать людям, живущим в других городах республики?
— С 1990-х годов действует Союз русских просветительных благотворительных обществ. Это — есть такое понятие — зонтичная организация. Мы как бы большой зонт, под которым сосредотачиваются маленькие зонтики — 90 коллективов, действующих во всех регионах страны. Любой из этих коллективов, если у него есть желание что-то показать, может приехать и выступить на нашей сцене. Это — объединяющий момент.
— А как же эстонцы? Им нужна русская культура?
— Не сказал бы… У них есть своя, они её очень любят, лелеют. Я, конечно, знаком с эстонцами, которые говорят: «Мы любим русский фольклор». Но это не массово. Да и почему бы вдруг им сюда рваться толпами, если далеко не всякого русского интересуют народные танцы или хоровое пение?
Другое дело, некоторые эстонцы считают, что наш Центр — некая закрытая крепость, в которой русские занимаются какими-то своими делами. Но они ошибаются! Дом не закрыт, здесь проходят, к примеру, ежегодные международные джазовые фестивали, которые собирают элитную эстонскую публику. У нас регулярно обкатываются новые спектакли в модном сейчас жанре стенд-ап. Совсем недавно давал концерт Иво Линна…
— Центр, очевидно, поддерживает тесные культурные связи с Россией?
— В основном с Петербургом. Вы ведь знаете про «Петербургские встречи в Таллине» и «Таллинские встречи в Санкт-Петербурге»? Они проводятся ежегодно. А вот с Москвой связи ослабли из-за политической ситуации. Москвичи, видимо, решили: ну, не хочет Эстония иметь с нами дело — и не надо. У нас своих забот хватает. В последнее время, правда, вроде бы начал проявляться кое-какой интерес к нам, но пока не очень…
— Надеюсь, всё переменится.
— Я тоже. Да многое и теперь уже меняется. После того как я расстался с театром, мой выход на сцену — это в основном пение. И нашёлся продюсер, с которым мы записали два диска: один — «Песни советских кинокомедий», а другой — «Песни советских мультфильмов». Оба на русском языке. Их буквально смели с прилавков. Сейчас делают дополнительный тираж.
— Вы возглавляете Центр русской культуры, являетесь членом городского собрания Таллина, председателем Союза русских просветительных и благотворительных обществ… Есть у вас во всей этой многогранной работе какие-то универсальные принципы?
— Мы все — разные, а потому главный принцип — умей договариваться.
Таллин–Петербург
