Ровно век назад затихли залпы Первой мировой, ровно век назад ушли в небытие сразу четыре империи. Почему такие разные судьбы у императоров? Опять роль личности в истории?
Два императора, два кузена, два Верховных главнокомандующих, два мятежа или две революции после которых под каждым из них зашатался трон и две таких разных кончины.
Кайзер Вильгельм II, которого в народе прозвали «Переменчивый», умирает в 1941 году в своей постели, успев поздравить Гитлера с падением Парижа. Николай II, которого народ называл «Кровавый», со всей семьёй после ареста и ссылки, пал под пулями неистовых революционеров в подвале дома купца Ипатьева.
Одного кузена по просьбе короля Георга приютит королева Нидерландов Вильгельмина, хотя он был противником в Первой мировой, которого в британском обществе к тому моменту иначе как исчадием ада не называли. Второй кузен был союзником до конца верным союзническому долгу, хотя и ходили по Британии слухи о его намерении заключить сепаратный мир, но за него Георг не вступился, более того —намекнул, что Британия умывает руки, поскольку общественность против. Да, король Георг V тоже доводился кузеном и тому, и другому. Но в одном случае «общественное мнение» стало аргументом, а в другом было легко проигнорировано венценосной особой и сородичем.
Они все были кузенами и кузинами — европейские монархи начала ХХ века, века, который не календарно, а исторически начался с Первой мировой войны. Тройственный союз против Антанты. В каком-то смысле брат пошёл на брата. А потом брат предал брата — того, что был союзником.
Решения и поступки Николая II в конце зимы и весной 1917-го, мысли и действия кайзера Вильгельма в конце октября и начале ноября 1918-го будоражат воображение историков, литераторов и психологов вот уже целый век. Такие разные на престоле и на войне, они оказались антиподами и в буре революции.
Один — un charmeur (чаровник), с «глазами газели» и старательно выработанным умением скрывать свои чувства, скверный оратор, за одну из неудачных речей в Думе получил прозвище «Ананас», застенчивый примерный семьянин, которого считали попавшим под каблук властной супруги, нерешительный царь, хотя за видимой нерешительностью скрывалась скорее вежливость.
Второй — сухорукий, жертва родовой травмы и нелепого лечения, демонстрировал стальную силу воли, надменность и эксцентричность, неполиткорректный любитель толкнуть речь по поводу и без повода, стремившийся поучать всех и всегда, считавший себя «великим актёром на сцене мировой политики».
Было у них и общее: оба обожали униформу, морские путешествия, любили охоту и колоть дрова. Правда, кайзер открыл для себя занятие дровосека уже после отречения.
К решению об отречении они подошли (или их подвели?) при сходных обстоятельствах. Мятежный парламент, генералы, мечтающие избавиться от самодержца, бунты в армии и в результате революция. Но как по-разному они себя повели!
Николай сначала бросается из столицы в Ставку разбираться с «заговором военных», после известия о революции в Петрограде пытается пробраться в столицу, а именно — в Царское Село к семье, вместе с ним следуют верные войска, призванные подавить бунт. Поезд перехватывают бастующие железнодорожники под руководством временных министров, и в результате царь подписывает, точнее, сначала переписывает, а потом подписывает манифест об отречении.
Потом в дневнике появятся горькие строчки: «В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» Он едет не в Царское, а в Могилёв, в Ставку, где всё ещё генералы и войска, уже не готовые постоять за царя и почти не готовые постоять за Отечество.
В Могилёве представитель Великобритании при Ставке генерал Вильямс предлагает вариант отъезда в Англию. В Могилёве Николая навещает датчанка мать, Мария Федоровна, и, в свою очередь, предлагает как вариант убежища Данию. Но царю не до того, у него семья в руках бунтовщиков и он пишет то, что войдёт в историю как «просительные пункты». Скорее всё же требования, в карандашной записке Николая, написанной собственноручно, никаких просьб нет: «…потребовать от В. П. след.(ующие) гарантии». И уже от генерала Алексеева из Могилёва в Петроград летит телеграмма: «Отказавшись от престола, Император просит моего сношения с Вами по следующим вопросам. Первое. Разрешить беспрепятственный проезд его с сопровождающими лицами в Царское Село, где находится его больная семья. Второе. Обеспечить безопасное пребывание его и семье с теми же лицами в Царском Селе до выздоровления детей. Третье. Предоставить и обеспечить беспрепятственный проезд ему и его семье до Романова на Мурмане с теми же лицами…» Романов на Мурмане — это косвенный намёк на последующий отъезд в Великобританию. Был, правда, и четвёртый пункт, насчёт разрешения семье жить в Крыму, в Ливадии. А дальше?
Дальше — опять «измена и трусость, и обман». Ещё до его приезда в Царское Село семья подвергнута домашнему аресту.
А потом «слова, слова, слова»…
Петросовет заявил. Временное правительство постановило. Керенский уверял. Фредерикс советовал. Великие князья обсуждали. И все — про Англию, про сопровождение в Мурманск. Про Крым. Про безопасность.
В результате гражданин Романов с семьёй арестован, Чрезвычайная комиссия Временного правительства усердно ищет «изменнические вины» царя, царицы и их министров… И скорбный путь — сначала в Тобольск, потом в Екатеринбург и бессудная казнь в подвале Ипатьевского дома…
Совсем не таков был кайзер Вильгельм. У него тоже случилась революция, а ещё поражение в войне, бунтующие армия и флот, мятежный парламент.
Вильгельм, конечно, тоже подумывал и о подавлении бунта силами верных армейских частей, которых уже не было, и о том, как сохранить хотя бы корону Пруссии. Но вот чтобы двинуться к столице, где мятеж и семья, да ещё отречься чуть не под угрозой штыков? Дудки.
Стремясь утихомирить столицу, наводнённую революционными солдатами, канцлер Максимиллиан Баденский сам объявил об отречении кайзера, не дожидаясь никаких документов и подписей. Кайзер был в Ставке в Спа, когда узнал о том, что манифест об отречении уже опубликован. После длительных переговоров с генералами Ставки он решил ехать к границе с Нидерландами.
Как рассказывали очевидцы, ужин в вагоне-ресторане прошёл в гробовом молчании. Потом Вильгельм слегка повеселел и вдруг ошарашил попутчиков решением переночевать в поезде, а в Голландию и вовсе не ездить. Генералы вновь принялись рассуждать об угрозах — союзные войска уже в Аахене, почти дошли до Эйпена и скоро замкнут вокруг Спа кольцо окружения… Гинденбург и Гинце разъясняют Вильгельму, что нельзя терять ни минуты, что Голландия — оптимальный вариант, куда сможет приехать и его супруга.
«Ну, быть по сему. Но только завтра с утра», — сказал Вильгельм и удалился в свой спальный вагон. По слухам, спал крепко. Судьба жены и детей, пусть взрослых, которые оставались в лапах революционной солдатни, его не сильно заботила.
А наутро голландские пограничники уже поднимали шлагбаум. 10 ноября бывший император пересёк границу Нидерландов и только 28 ноября, обустроившись на новом месте и получив гарантии убежища, подписал официальный акт об отречении от обоих престолов. Вильгельм объявил: «Я отказываюсь навсегда от прав на корону Пруссии и вместе с ними от права на германскую императорскую корону». А заодно освободил своих офицеров от обязанности исполнять данную некогда присягу.
Вскоре теперь уже бывший император приобрёл уютный замок в голландском Дорне, где поселился с супругой. Власти Веймарской республики разрешили экс-императору вывезти в Голландию 23 вагона мебели и 27 контейнеров с имуществом, в том числе автомобиль и лодку из Нового дворца в Потсдаме. А вскоре вернули Вильгельму и его громадное состояние.
В начале 1919 года, после утверждения текста Версальского договора, союзные державы потребовали выдачи бывшего кайзера, ведь статья 227 прямо предусматривала выдачу Вильгельма II как главного военного преступника для предания его суду за нарушение мира и покоя в Европе. Но королева Вильгельмина отказалась выполнять требование союзников. Впрочем, никто особо не настаивал и никакими санкциями за сокрытие военного преступника не грозил.
Экс-кайзер пережил супругу, но горевал недолго, женился ещё раз, на молодой вдове, и благоденствовал в кругу семьи вплоть до 1941 года.
Говорят, характер эквивалентен судьбе. Два характера — две судьбы. Кто мешал Николаю вместе с матерью уехать в Крым, а потом в Британию и Данию и уже оттуда хлопотать о спасении семьи? Может, и спас бы. А может?..
Есть один нюанс. Бегство Вильгельма в Нидерланды было тщательно подготовлено на международном уровне. Пока кайзер храпел в своем вагоне на голландской границе, трещали телефоны в посольствах, глава МИДа Нидерландов, вовремя оповещённый о высоком госте, спешил разбудить королеву Вильгельмину в её резиденции в Шевенингене.
Многие считали, что убежище в Голландии было предоставлено Вильгельму по личному ходатайству короля Георга V. Британский монарх вовсе не хотел видеть своего кузена на скамье подсудимых или на виселице, что бы там ни обещали его министры своим избирателям. Георг позволил себе быть великодушным к родичу, с которым вёл кровопролитнейшую войну.
Но отчего-то не захотел по-рыцарски отнестись к бедам другого кузена, который был его союзником. Может быть, бесконечные колебания и удивительная покорность судьбе царской семьи объясняется просто: не было никакого смысла ехать в Мурманск, в Романов на Мурмане.
Британская пресса и лейбористы из Палаты общин начали такую масштабную кампанию против предоставления семье Николая II политического убежища в Англии, что 10 апреля 1917 года Георг V дал указание своему личному секретарю лорду Стэмфорхэму: «Предложить премьер-министру информировать Временное правительство, что правительство Англии вынуждено взять свое предложение обратно, а посему до окончания войны въезд бывшего российского монарха и его семьи в пределы Британской империи невозможен».
Выходит, дело было не только в мягкотелости, нерешительности и чадолюбии Николая. Ведь в сентябре 1918-го Георг напишет родной сестре зверски расстрелянной императрицы всероссийской и ещё одной своей кузине очень странные слова утешения: «Глубоко сочувствую Вам в трагическом конце Вашей дорогой сестры и её невинных детей. Но, может быть, для неё самой, кто знает, и лучше, что случилось, ибо после смерти дорогого Ники она вряд ли захотела бы жить. А прелестные девочки, может быть, избежали участи ещё худшей, нежели смерть от рук этих чудовищных зверей»
Иными словами, смерть царя России он считал неизбежной. Но вскоре озаботился спасением кузена Вилли.
В этом контексте весьма поучительны прощальные слова двух императоров. Николай II обращался к армии, Вильгельм II к народу.
Николай писал о войсках, о стране, о народе: «В последний раз обращаюсь к Вам, горячо любимые мною войска. После отречения моего за себя и за сына моего от престола Российского, власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять Россию от злого врага»
Вильгельм говорил, в сущности, о себе: ««Если бы я остался, немецкий народ принудили бы пойти на постыдную вещь — подчиниться требованию союзников о моей выдаче. Я готов ответить перед Богом, перед своей страной, но не перед её врагами… Я был поставлен перед выбором: принести в жертву себя самого или свою страну. Я выбрал первое. Не моя вина, что жертва оказалась ненужной… Государственный переворот, совершённый Максом Баденским, не оставил мне иного выбора, чем тот, который я сделал»
Вот, пожалуй, и всё о судьбе, о характере, о роли личности в истории. И о большой политике, где нет постоянных врагов и друзей, а есть постоянные интересы.
