Только смерть заставила его освободить нас от себя

В 1982 году, в такие же сумрачные ноябрьские дни, закончилась брежневская эпоха. Весёлое было времечко. Просто-таки до слёз… 

Моя дочка с детства отличалась тяжёлой наследственностью по отцовской линии: на сон грядущий она любила почитать книжку. И как-то раз я имел неосторожность дать ей эпиграммы, эпитафии, афоризмы в переводах Самуила Маршака. 

Наутро веду в школу мою ненаглядную второклассницу. 

— Ну, спрашиваю, — что вчера в книжке больше всего понравилось? 

И она тут же, без запинки декламирует наизусть из Роберта Бёрнса: 

— «Склонясь у гробового входа, / — О, смерть! — воскликнула природа, /— Когда удастся мне опять / Такого олуха создать!..» 

— Ни в коем случае не читай этого сегодня в школе! — испуганно сказал я. — Вчера вечером умер Брежнев, и тебя могут не так понять. 

— Папа, но ведь Брежнев не был олухом! 

— Брежнев, может, и не был. Но если ты это прочитаешь, я стану им запросто, потому что скажут, что я тебя специально научил. 

Конечно, восьмилетнему ребёнку очень хотелось не послушаться папу и прочитать такие озорные стихи. Но она этого не сделала. Советские дети уже с пелёнок понимали, как надо быть политически осторожными, чтобы не подставить родителей… 

В тот же день по редакционному заданию я приехал на одну из петербургских ткацких фабрик. В проходной меня встретили председатель фабкома и парторг. Обе со скорбно-испуганными физиономиями. 

— На фабрике что-нибудь случилось? — спросил я без всякой задней мысли. 

— Не на фабрике, в стране, — назидательно произнесла парторг. — Вы что, не знаете — вчера скончался Леонид Ильич. — Она сказала это так, будто речь шла о близком и очень дорогом ей человеке. 

Официальная советская идеология называла журналистов «проводниками идей партии». Сами журналисты уточняли: полупроводники, потому что только в одну сторону. Шутки шутками, но при соввласти журналист для местных мелких начальников был представителем более высоких партийных инстанций, а значит, посланцем богов, который обязательно должен знать, куда там наверху дует ветер. 

Так что я в ответ смело скроил строгую физиономию и не менее назидательно сказал: 

— Само собой, утрата тяжёлая. Но жизнь продолжается, она не стоит на месте! 

— Да-да, вы совершенно правы, — радостно защебетали обе женщины и потащили меня к себе, пить чай. 

Я, в общем-то, ничем не рисковал. Всякий мало-мальски грамотный  человек знал: у нас на смену прежнему лидеру приходят те, кто сразу начинает строить свой массовый авторитет на поношении предшественника. Сталин перечёркивал Ленина скрытно, Хрущёв Сталина — открыто, Брежнев Хрущёва — снова открыто. Кстати, следующий генсек Андропов тоже перечёркивал Брежнева, правда, скрытно. 

Ещё важнее другое: в этом отрицании граждане всякий раз искренне поддерживали каждого нового вождя. Но до тех пор, пока не начинали испытывать усталость от его неуёмного желания править вечно. 

Леонид Брежнев восседал на троне 18 лет. На фоне неуёмного Хрущёва, который к концу своего правления часто кричал, тряс кулаком, угрожая своим врагам, и постоянно придумывал какие-то нелепые задачи, — Брежнев поначалу смотрелся прекрасно. Энергичный, эффектный, с обаятельной мягкой улыбкой, держится скромно, по-простому, а главное — сулит всем стабильность. 

Стабильность — значит, уверенность в завтрашнем дне. Народ возрадовался. Но с годами выяснилось, что уверенность  в завтрашнем дня — это знать, что завтра будет ещё хуже. Телевизор старался изо всех  сил доказать: «зато мы делаем ракеты, и перекрыли Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей». Но старенький молчаливый холодильник, несмотря на всю эту телебарабанную дробь, побеждал этот «ящик для идиотов» на раз-два. 

Брежнев уже надоел всем до чёртиков. Над ним потешалась всей страной. Его передразнивали все кому не лень, про него рассказывали нескончаемые анекдоты… Хотя, по большому счёту, этот состарившийся на своём посту человек был только краном, а менять надо было всю систему. Что и началось всего через три года после его смерти. 

…В самом конце того же 1982 года мой близкий друг, московский журналист отправился в командировку в Набережные Челны и решил оттуда позвонить домой: мол, не волнуйся, дорогая, к новогоднему столу успею. Когда раздался звонок междугородной, жена сняла трубку. Приятный женский голос деловито осведомился: 

— Это телефон такой-то? 

— Да. 

— С вами будет говорить Брежнев. 

Жена известного журналиста Москвы, уже испуганной андроповскими строгостями, вмиг решила, что это какая-то провокация: 

— Как вам не стыдно, — произнесла она максимально скорбным тоном, — Леонид Ильич умер. 

— Минуточку, не вешайте трубку! С вами будет говорить город Брежнев, Набережные Челны. 

Господи, она и забыла, что незадолго до этого Набережные Челны удостоили имени бывшего генсека! А муж, через мгновение возникший в трубке, тут же решил, что у жены что-то подозрительно испуганный голос. 

Жить по-прежнему (или как тогда говорили, «по-брежневу») было смешно, но ещё страшнее. Потому что никто ещё не знал, что будет дальше. 

Поделиться ссылкой: