Непримиримые противники абортов умеют говорить красивые слова и устраивать эффектные акции, но почему все их аргументы звучат по-иезуитски?
«Воины жизни», «Право на жизнь» — так активисты-противники абортов называют свои союзы и ассоциации. Они запускают в небеса гигантские воздушные шары с лозунгом «Не убий!», устраивают перформансы, раскладывая тысячи крошечных детских ботиночек под транспарантом «Я мог бы пойти в школу!», разбрасывают в женских консультациях листовки с душераздирающими рассказами о том, что чувствует «нерождённый ребёнок», когда к нему приближается инструмент хирурга. Есть среди них и сторонники одиозной телегонии, запугивающие женщин вечным проклятием, ведь клетки матки будто бы запоминают смерть убитого при аборте ребёнка, и этот генетический ужас передаётся последующим детям.
Они активны и деятельны. У них есть сторонники во властных структурах, которые выступают с инициативами на местах и вынуждают пришедших на вполне легальный аборт женщин подписывать кипу странных документов. Например, бумагу о согласии с тем, что «аборт на любом сроке беременности — это убийство». Странное утверждение и для квалифицированных медиков, и для дипломированных юристов. Будь это так, за аборты следовало бы отдавать под суд — в УК есть соответствующие статья. Тюремный срок женщине, подписавшей такую бумажку, не грозит, но, согласитесь, это сильный удар по психике.
Где-то раздают обходные листы: чтобы получить разрешение на аборт, следует посетить психолога, акушера-гинеколога, кризисный центр, а кое-где ещё и специального уполномоченного от епархии. И везде будут давить, угрожать, рассказывать про грех, про опасные последствия операции для физического и психического здоровья. Сенатор Елена Мизулина договорилась до того, что, прежде чем делать аборт, следует дать будущей матери послушать сердцебиение плода, дабы вынудить женщину отказаться от операции. Тоже изощрённая пытка.
Сейчас как полумеру «сторонники жизни» предлагают вывести операции по искусственному прерыванию беременности за рамки полиса ОМС и сделать аборты платными. Кстати, именно с этого начинался запрет абортов в СССР. В 1934 году при среднем месячном доходе на одного члена семьи 80–100 рублей за операцию брали 75 рублей, зачастую треть или четверть семейного бюджета. Сколько предлагают брать сейчас «воины жизни»?
Развернута мощнейшая политическая и психологическая атака на несчастных женщин. Несчастных именно потому, что они идут на аборт.
Не того врага выбрали себе воители.
Выведем за скобки маргинальные слои населения, где аборт воспринимают как рутину и посещают абортарии по несколько раз в год. Таких, согласитесь, крайне мало и вряд ли на них произведут впечатление воздушные шарики, сердцебиение не рождённого ребёнка или увещевания батюшки.
Большинство россиянок идут на аборт с тяжёлым сердцем и неспокойной душой. Идут вынужденно. Потому что негде жить, нечем кормить, нет средств дать образование, потому что уже двое детей, а муж остался без работы, потому что даже первого не получается устроить в садик. Причин тысячи, и все они кажутся пустячными тем, кто с высокой правительственной трибуны с пеной у рта рассуждает о праве эмбриона на жизнь, и легко забывает свои слова, когда эмбрион становится ребёнком. Тогда идут в ход другие слова…
Помните незабвенную свердловскую чиновницу Ольгу Глацких с её сакраментальным: «Вам должны ваши родители, которые вас родили. Государство не просило их вас рожать, если мы будем идти от истоков». И не менее сакраментальный совет, который дала молодым мамочкам самарская чиновница Марина Антиномова: «Считаете, что государство должно всех содержать? А где отец ребёнка? Есть программы переподготовки и занятости для мамочек в декретном и т.д. Чтоб детей плохими продуктами не кормить, наше поколение сады и огороды разводило. Если хочешь ребёнка, всегда найдёшь решение!»
Родила и — в сад. Не в детский, а в тот, который рядом с огородом.
Отчего-то «воины жизни» и прочие борцы за права эмбрионов никак не комментируют столь яркие высказывания государственных деятелей, не упоминают уровень жизни в стране, где многодетная семья чуть не автоматически становится бедной, размер детских пособий и колоссальные в масштабах страны долги по алиментам, которые государство так и не научилось взимать даже у олигархов.
Гораздо легче вещать про телегонию и памятливые клетки матки, про то, чтобы женщину, которой и так очень плохо, заставить слушать сердцебиение младенца, про то, чтобы сделать аборт платным, а деньги взимать с несостоявшегося папаши — как будто эти деньги государство сумеет взыскать, если не умеет взыскать алименты.
А ещё все «воины жизни», активисты за жизнь и прочие пролайферы в России откровенно говорят про демографию и величие державы. Это уж совсем по-иезуитски: принуждение к родам ради улучшения демографических показателей.
Но тут они зря стараются. Статистика в странах, где вводился тотальный запрет на аборты, показывает: это никак не влияет на уровень рождаемости. Так случилось в СССР, где аборты запретили к концу второй пятилетки, в 1936-м. Так случилось в Польше, где аборты попали под запрет в 1993-м.
Все прочие цифры тоже показывают, что старания современных пролайферов пропадают втуне. Число абортов в России год от года снижается. Уже и речи нет о пяти миллионах операций по искусственному прерыванию беременности в год, как это было в 1960-ые в СССР.
Никто не спорит. Аборт — это зло. Но зло — неизбежное. Особенно в стране, где повторю, многодетные семьи автоматически становятся бедными.
Социальная политика в России почти не оперирует понятиями «детской бедности» и «бедности домохозяйства». Но цифры показывают, что перераспределения доходов в пользу детей из нуждающихся семей в России практически не существует. Совокупные расходы бюджета на семейные и материнские пособия, косвенно поддерживающие детей, не превышают 1 процента ВВП страны. Одного процента!
Может, «воинам жизни», борцам за права эмбрионов лучше заняться детской бедностью, а не придумывать для женщин всё новые варианты хождения по мукам?
