Антон Чехов. Прозаик с «“медицинскою” простотою взгляда на вещи»

 

Исполнилось 159 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова. 40 лет из 44-х он прожил ещё в XIX веке, но по сей день остаётся  самым современным писателем и драматургом. 

 

«В многоголосной оценке Чехова участвует весь критический синедрион. Чехов блестящий, остроумный, каждое слово которого горит бриллиантом и запоминается навеки, Чехов, прекрасный как полубог. 

Бывали моменты, когда Чехов приближался к этому почти античному образу. Но история должна знать Чехова во всей полноте его образа. Прозаика отличала органическая прямота, прямота плебея и реалиста, которому просто отвратительна ложь, и как постыдная, и как бесцельная. 

Он был уника среди писателей, но и сын своей семьи, своего сословия и своего времени. Он был умный мужик, сын умного мужика, который не привык к пафосу. Он его не допускал в своём творчестве, хотя и мечтал от начала до конца о счастливой земле, согретой изяществом, любовью, братством». Так писал в своём исследовании  «Чехов» (1916) А. Измайлов, предупреждая собратьев по перу об опасности слащавой канонизации писателя. Электронная копия этой работы, как и многие другие уникальные книги, находится в фонде Президентской библиотеки. 

Сын таганрогского лавочника, Антон Чехов получил медицинское образование, но смыслом своей жизни сделал литературу. Этот юный доктор буквально ворвался в русскую словесность, где уже до него было тесно от классиков. Надо было иметь незаурядный талант, чтобы  прославиться на всю Россию коротенькими юмористическими рассказами, которые публиковались в журналах «Стрекоза», «Осколки» и других под псевдонимами Человек без селезёнки, Чехонте, Антошка и пр. 

Первый сборник рассказов Чехова «Шалопаи и благодушные» был подготовлен к печати в 1882 году, но не увидел свет. Цензоры сочли, что 22-летний автор не по возрасту едко высмеивает пороки и уклад жизни добропорядочных обывателей. 

«Чехов воплотил мечту старших писателей, давши некнижный тип реального человека 90-х годов в такой яркости, в какой он казался просмотренным нашей беллетристикой, — отмечает Измайлов. — Идеалистам 40-х годов, пожалуй, не о чем было бы говорить с Чеховым, но Помяловский и Писарев увидели бы его и возрадовались»   

Над причинами приступов мизантропии молодого оптимиста размышляет исследователь К. Полонская в книге «Чехов» (1943), электронная копия которой представлена на портале Президентской библиотеки: 

«Смысл писательской работы Чехов определяет так: “Цель моя убить сразу двух зайцев: правдиво нарисовать жизнь и, кстати, показать, насколько эта жизнь уклоняется от нормы: норма мне неизвестна, как неизвестна никому из нас”». Чехов ищет «норму», рисуя разнообразные отклонения от неё. Своеобразие Чехова-художника в том, что он не только умел обнаруживать пошлость в мирной, благопристойной, иногда даже внешне культурной и счастливой жизни, не только умел показать её непреодолимую подчас  засасывающую силу, но и в том, что он противопоставлял ей высокое интеллектуальное содержание жизни лучших своих героев. 

Однако прежде чем на авансцену пьес и поздней прозы писателя выйдут сложные, рефлексирующие Астровы, Гуровы и дяди Вани, перед читающей Россией пройдёт литературная вереница хмурых, безыдейных, беспринципных людей, изображённых «без малейшей фальши его резца». Это дало повод критике обозначить нового автора как «певца сумерек». 

Вместе с тем современники Чехова указывали на поразительную жажду жизни и деятельности писателя, мягкий юмор и самоиронию. Ближе к закату его жизни немногие знали, что он серьёзно недомогал, «скрипел» и старался, насколько возможно, не замечать своего состояния. Поехал вопреки всему на Сахалин, потом написал мужественную книгу-отчёт о состоянии социума оторванного от метрополии острова. Все занимало его, врача, кроме собственной болезни… 

Опубликованный пять лет спустя после поездки «Остров Сахалин» стал художественным документом эпохи. В основу книги легли путевые впечатления Чехова, общение с каторжанами, собранные автором обширные статистические данные, использованные в переписи населения. В книге К. Полонской приводятся строки из письма Чехова Суворину: 

«Не знаю, что у меня выйдет, но сделано мною не мало. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно, и все дни был в сильном напряжении».  

У Измайлова можно найти ещё одно высказывание Антона Павловича о Сахалине: «Сахалин  это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный… Жалею, что я не сентиментален, а то я сказал бы, что в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение…»                      

Чехов не раз признавался в письмах, что чувствует свою вину и вину всей интеллигенции за существование ада сахалинской каторги. Это ощущение вины испытывают и многие персонажи его произведений. Под непосредственным влиянием сахалинских впечатлений были написаны рассказы «В ссылке», «Палата № 6». 

«Что касается цензуры, — свидетельствует Измайлов о периоде жизни «после Сахалина», — то бесконечных огорчений первой поры Чехов эпохи известности знал немного. Вернее, пожалуй, говорить о том внутреннем гнёте, какой он чувствовал сам, будучи человеком огромного таланта и умной предусмотрительности, подсказывающей, в каком режиме страны он живёт. <…> Наиболее беспокойства доставило ему печатание Сахалина, где цензура иногда зачёркивала “целые главы”» 

Исподволь рождались не похожие на канон пьес того времени чеховские драмы. Их отличала пронизывающая атмосфера всеобщего неблагополучия, неудовлетворённости обстоятельствами и мечтами об иной, светлой и радостной жизни… 

До 1900 года Чехов не смотрел «Дядю Ваню» в Художественном театре и на все просьбы театра создать новую пьесу отвечал отказом под предлогом того, что не видел результата сценического  воплощения. И тогда весной театр отправился в Ялту, где лечился уже больной писатель, чтобы показать себя своему автору. В Москве шутили: «гора пошла к Магомету». Знакомые до того лишь издали, труппа и писатель сблизились, подружились, что стало хорошим импульсом для написания пьесы. И настал день, когда театр получил тоненькие листки, густо покрытые бисерным почерком — «Три сестры»…  

31 января 1901 года пьеса была сыграна в Художественном театре. Впечатление осталось такое же, как и после «Дяди Вани», смутное. «Критика, — продолжает Измайлов, — старалась это объяснить тем, что всё настроение драмы основано на соединении двух взаимоисключающих мотивов: надо жить и зачем жить (Курьер, 3 февраля 1901 г.). Три сестры читаем мы в рецензии,  это не драма, это поэма, великолепно передающая повесть о том,  как скучно и страшно жить интеллигентным одиночкам среди безотрадной обстановки русской провинции… Всё та же исконная чеховская тема» 

Подытоживая свой изыскательский труд,  Измайлов пишет: 

«Чем-то в высшей степени живым и свободным был он, чем-то органически враждебным всяческим теориям. Но старшие собратья преклонились бы пред его спокойным мудрым умом, перед его отвращением к фразе, «медицинскою» простотою взгляда на вещи, ясною прямотою отношений, честным заявлением, что он не верит там, где не верил. Если бы такие, как он, шли не единицами, а целым поколением, к земле скорее спустилось  бы “небо в алмазах, и стала ближе мечта двух благородных безумцев из Палаты № 6 и Чёрного монаха» 

 

Так говорил Антон Чехов 

— Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума. 

— Ехать с женой в Париж все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром. 

— Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству. 

— Говорят: в конце концов правда восторжествует, но это неправда. 

— Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «Хорошо, что не в глаз!» 

— Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься. 

— Всё знают и всё понимают только дураки да шарлатаны. 

— Тот, кому чужда жизнь, кто неспособен к ней, тому ничего больше не остается, как стать чиновником. 

— Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче. 

— Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него. 

— Нужно по капле выдавливать из себя раба. 

— Никто не хочет любить в нас обыкновенного человека. 

— Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима. 

— Не стоит мешать людям сходить с ума. 

— Эти умники все такие глупые, что не с кем поговорить. 

— Талантливый человек в России не может быть чистеньким. 

— Стать писателем очень нетрудно. Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя. 

— На земле нет ничего хорошего, что в своём первоисточнике не имело бы гадости. 

— На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью. 

— Жизнь, по сути, очень простая штука и человеку нужно приложить много усилий, чтобы её испортить. 

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

2 × четыре =