Вниз по матушке…

То, что когда-то малевали на заборах, сегодня поют с эстрады, пишут в прессе, книгах и усиленно запикивают в телеэфире. Кое-кто считает, что это и есть свобода. 

 

Иду по одной из центральных улиц Петербурга. Суббота, около 9 часов утра, поэтому вокруг никого. Только впереди небольшая компания молодых парней и девушек. Они весело болтают о каком-то Буратино, Вальке и Калине. Мат-перемат на всю улицу стоит такой, что уши вянут: 

— А он, …, ему как …! 

— А она, …, такая выходит, …! 

— Ну, просто жесть, …! 

Где-то наверху, не выдержав, хлопнули форточкой. И ещё одной. Но мне деваться некуда, плетусь за горлопанами-матерщинниками, только стараюсь слегка замедлить шаг, чтобы поотстать. 

И вдруг вижу: вся компашка сворачивает к входу в уважаемое высшее учебное заведение и скрывается за его дверью. Студенты! 

 

А ты кто такой? 

Мат — он же матерщина, он же сквернословие, он же ненормативная и обсценная лексика — родился неизвестно когда и неизвестно где. Историки  путаются в этом вопросе так же, как наши дети, выросшие на калькуляторах, — в таблице умножения. 

По одним сведениям, мат появился ещё в те времена, когда человек пребывал во мраке полигамных отношений. Беспорядочные, зачастую массовые, совокупления считались тогда нормой общежития, а потому заявление вроде «Я переспал с твоей матерью» означало лишь одно: «Теперь ты понял, кто тут из нас двоих старший?». Но едва люди осознали всю прелесть семейных уз, как та же фраза стала самым страшным оскорблением. 

Другие учёные считают, что аналогичные языковые переосмысления произошли гораздо позже. Мол, на Руси мужчина всегда молил языческих богов о даровании ему силы для зачатия наследника, а женщина — о готовности своего детородного органа принять мужчину и понести от него ребёнка. Однако после того как князь Владимир крестил Русь, не только подобные молитвы, но и всякое открытое упоминание гениталий превратилось в табу. 

Ещё говорят, будто русский мат — не что иное, как наследие нашествия Золотой Орды. Дескать, мало того, что эти дикари-завоеватели осквернили святую Русь в расовом отношении и придали варварски-деспотические черты нашему государственному устройству, так они вдобавок и язык наш испоганили на много веков вперёд. 

Короче, о происхождении отечественного мата можно спорить до хрипоты. Тем не менее, гораздо важнее иное: на протяжении многих столетий он неизменно считался верхом неприличия, бранью и похабством. Владимир Даль в своём Словаре писал, что сквернослов — «кощун», то есть тот кто «кощунствует» — «сквернит, оскверняет, суесловит», а «кощунство» — «хуже изуверства», ибо это «осквернение и поругание». 

 Битиё определяет сознание 

Предки наши боролись с этим злом лишь время от времени. 

К примеру, при царе Алексее Михайловиче за одно крепкое словцо могли отделать батогами, а не то и казнить. А вот при его сыне, Петре I, который, говорят, и сам был несдержан на язык, матерщина прочно обосновалась по всей Российской империи — не только на улицах и в трактирах, в казармах и на постоялых дворах, но даже во дворцах. 

Впрочем, к чему забираться в далёкие эпохи. Уже на нашей памяти, при советской власти, как свидетельствовал Сергей Довлатов, «матом крыли абсолютно все.  Матерились академики и крестьяне. Партийные функционеры и диссиденты. Алкаши и работники милиции. Школьные учителя и космонавты. Светские дамы и ученицы младших классов… У моего знакомого актёра был попугай. Этот попугай знал десять слов. Шесть из них я затрудняюсь воспроизвести. Остальные были: “шмон”, “дурак” и “сука ты позорная”!..» 

Сам Довлатов вполне резонно объяснял это явление тем, что, «видимо, мат стал одной из форм сопротивления языка напору тусклой, бессмысленной казённой речи», а ещё характером советского бытия: «А как же иначе, если по уголовным законам живёт великое многомиллионное государство…». 

 За и против 

Сегодня самые ярые противники сквернословия — учителя: подумать только, учащиеся удивляются, почему эти слова нельзя произносить, если их пишут в современных книгах! Ну и, конечно, — библиотекари, вынужденные прятать от детей и подростков произведения со словами, которые ещё совсем недавно считались непечатными. 

Уместно было бы ожидать, что резко отрицательно относятся к мату и писатели, а также журналисты традиционной лексической ориентации. Однако инженеры человеческих душ, в том числе даже главные инженеры и их заместители, выступая в средствах массовой информации по этому вопросу, относятся к проблеме совсем по-другому. 

Общий знаменатель большинства суждений короток и однозначен: запрет на использование всего богатства выразительных средств русского языка  — это возвращение цензуры и ограничение свободы творчества. Числитель же оказался многосоставным. Во-первых, выражения обсценной лексики являются в высшей степени народными и, давно утеряв свой прямой смысл, превратились в идиомы, а потому ничем не хуже любых других. Во-вторых, поскольку, как ни крути, мы живём в демократическом обществе, каждый читатель располагает свободой выбора, и, если кому-то нравятся тексты с «откровенными» выражениями, никто не вправе ограничивать и такие вкусы. Наконец, в-третьих, взрослые члены семьи, а также учителя и библиотекари должны следить за тем, что читает ребёнок, к этому их обязывают в одном случае родительский долг, а в другом — профессиональный. 

В общем, не всё так страшно. Тем более запретные слова и выражения, как ни сопротивляйся, со временем всё равно понемногу просачиваются в литературный язык и получают там постоянную прописку. Вот ведь когда-то всякие там «чёртова кукла», «бардак», «шлюха» считались отборной бранью, а теперь едва ли покоробят даже самых отъявленных пуристов. Да и словечки-заменители типа «ё-моё», «ё-пэ-рэ-сэ-тэ» или «блин» уже ни у кого не вызывают возмущения. 

И верно, ненормативный язык — сущая условность. Так, некогда в приличном обществе нельзя было сказать: «Она беременна». Надо было непременно использовать эвфемизм: «Находится в интересном положении». В целом ряде современных стран отборнейшие ругательства не имеют никакого отношения к половым органам и совокуплениям и, в нашем понимании, вполне благозвучны. Например, у египтян, говорят, считается страшной бранью выражение «Ибн шармута!» — «Сын проститутки!». У болгар: «Изрод!» — «Урод!». А у итальянцев: «Колмуто!» — «Рогоносец!». 

 

По закону и по существу 

Конечно, понятия о непристойности не только у каждого народа свои, но и варьируются от одной эпохи к другой. Однако мнение, будто запретные зоны в языке и поведении неуклонно сокращаются, обманчиво: что-то и вправду становится общеупотребимой нормой, но что-то из нормы переходит в область табу. Так, ещё несколько веков назад предки нынешних рафинированных немцев были убеждены, что испортить воздух при посторонних вовсе не зазорно, а даже наоборот, поскольку это наглядно свидетельствует: человек ест от пуза и, значит, богат.  

С точки зрения, психологии, языковые и поведенческие запреты крайне важны: они — стражи у врат общественной морали. И резкое сокращение табуированной территории так же опасно, как появление озоновых дыр. Разница лишь в том, что в одном случае возникает угроза физической гибели человека, а в другом — нравственной. Не случайно полная речевая и поведенческая распущенность охватывают общество только в периоды таких социальных безумств, как революция и гражданская война. 

Не хочу показаться святее римского папы: автор этих строк — впрочем, как, наверное, и многие читатели — вовсе не чужд крепкого словца. Однако, что называется, не при дамах и детях. Убеждён: активное и массированное покушение на чистоту литературной речи, которое мы наблюдаем в сегодняшних средствах массовой информации и беллетристике, крайне опасно. А со стороны деятелей культуры, призванных «сеять разумное, вечное, доброе», такое поведение просто преступно. 

Весь вопрос — в какой степени? 

Иные предлагают чаще применять к нарушителям статью 20.1 Кодекса об административных правонарушениях  (КоАП), которая аттестует нецензурную брань в общественных местах как «мелкое хулиганство» и предусматривает наказания в виде штрафов, а в иных случаях даже 15-суточного ареста. Ещё более истовые ревнители настаивают на том, чтобы мат в СМИ и литературе законодательно приравнять к порнографии.  

Впрочем, запретить легко, гораздо трудней добиться, чтобы запрет соблюдался. Можно, конечно, издать на сей счет ещё один соответствующий драконовский закон. Но мы ведь это уже проходили: закон, который, заранее известно, невыполним, — компрометирует не только себя, но и всю законодательную систему, включая самих законодателей. 

Рассказывают, будто Максим Горький после первой встречи с Львом Толстым вышел в слезах. Его спросили, что случилось. 

— Лев Николаевич всё время разговаривал со мной, используя неприличные слова, — ответил молодой писатель. — Неужели он думал, что раз я из низов, то понимаю, только такую речь?  

Думаю, это всего лишь апокриф, выдуманная история. Но если и так, весьма показательная: человек, уважающий себя, не может не оскорбиться, когда с ним пытаются разговаривать на матерном уровне. 

 

Поделиться ссылкой:

  • Юрий Смольянов Reply
    5 лет ago

    Все правильно, как ни вертись, но нам необходим запрет на употребление мата в обществе, на телевидении, в социальных сетях и на других открытых интернет-площадках. Но верно подмечено, что запретами многого не добьешься.
    Нужно научить наших детей чувствовать и любить, читать правильные книги, выбирать хорошее окружение, грамотно выражать свои мысли. Развитие души — лучшая прививка от желания материться. Но мало вкладываться только в своего ребенка, важно правильно воспитывать и ограждать от мата все подрастающее поколение…

    С ув. Юрий Смольянов, член Российского Союза писателей и Союза журналистов России

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

девять − 5 =