Это было время, когда, разорив тысячи своих клиентов, лопнул Российский торговый и комиссионный банк — первая в стране финансовая пирамида. Это было время, когда творили гении авантюрной мысли.
В погожее апрельское утро 1903 года в Санкт-Петербургском окружном суде было назначено к слушанию дело о «причинении искусственных увечий, фиктивном страховании и незаконном получении страховых вознаграждений».
Желающих воочию увидеть авантюристов, которые умудрились обмануть крупнейшие страховые компании, собралось столько, что яблоку негде было упасть.
Возбуждение зрителей постепенно достигало апогея. И когда обвиняемые, дружно хромая на одинаково вывернутую вовнутрь правую ногу, проходили по залу к скамье подсудимых, публика просто не могла удержаться от дружного хохота.
Маленькая процессия действительно выглядела живописно. Во главе её невозмутимо выступала г-жа Мария Ихенгольц — высокая, недурно сохранившаяся для своего возраста женщина.
За ней шёл, потупив взор, её ближайший фактотум (теперь это называется проще: подельник), бывший гвардейский офицер Гавриил Зверев. Пребывание в тюрьме произвело на этого господина разрушающее действие: щёки впали, лицо серое, одутловатое.
Далее ковыляли инвалиды на костылях: Митрофан (брат Гавриила Зверева), бывший помощник пристава Иван Англиченков и помещик Саратовской губернии Георгий Ковалёв. Несколько в стороне держался ещё один подсудимый — коммерсант Яков Штарк. Его правая нога, так же, как у прочих, была покалечена, но он всем своим существом стремился дать понять суду, что лишь по досадному недоразумению очутился в такой компании…
Это был плачевный финал «увечного дела». А ведь как прекрасно все начиналось!..
С костылями на дружеской ноге
Покойный супруг Марии Ихенгольц, Соломон, был отставным военным фельдшером и прекрасным хирургом (в ту пору говорили: оператором). Но прославился он вовсе не самоотверженной помощью раненым на полях сражений, а совершенно наоборот.
Дело в том, что согласно Указу о всесословной воинской повинности от 1 января 1874 года, повинность эта распространялась на всё мужское население с двадцатилетнего возраста. Для медицинского освидетельствования призывников были созданы специальные фельдшерские комиссии, в одной из которых Соломон Ихенгольц и трудился. По роду деятельности ему нередко приходилось сталкиваться с людьми, предлагавшими любые взятки, лишь бы получить отвод по медицинским показаниям.
И тогда военфельдшер Ихенгольц додумался до хитроумнейшего метода причинения искусственных увечий, которые он, как только надобность в них отпадала, в несколько дней устранял. Понятно, что господа, которые из-за нежелания служить в армии готовы были и навсегда сделаться калеками, а потому к талантливому хирургу— изобретателю стал отовсюду стекаться народ.
Выйдя в отставку и получив положенную ему военную пенсию (83 руб. 50 коп. в месяц), Ихенгольц поселился с семьёй в скромной квартирке на втором этаже доходного дома на Караванной улице, однако приносившей ощутимые доходы «хирургической» практики не оставил. Правда, из тех денег, что он брал от страждущих за свои услуги, 15 процентов приходилось выплачивать бывшим коллегам — за информацию и посредничество.
Операции производились безукоризненно. Ассистировали Ихенгольцу жена и давнишний друг-приятель Гавриил Зверев. Лишних свидетелей не было, клиенты и агенты были довольны. Но вот незадача: воспользоваться растущими капиталами Ихенгольц не имел возможности. Перед ним встала серьезнейшая проблема — необходимость, как мы теперь говорим, отмыть деньги.
Накося, выкупи!
Однажды, встретившись со своим бывшим клиентом Иосифом Соколовским в ресторане Палкина, что на углу Невского и Владимирского проспектов, Соломон Ихенгольц за бутылочкой «Монастырской» ненароком проговорился, что имеет порядочный капиталец, а вот как им распорядиться — ума не приложит!
Соколовский тут же предложил «выгоднейшее, наивернейшее дело». Причём дело это — отнюдь не утопия, потому как он, Соколовский, как раз служит в должности директора-распорядителя в Транспортно-страховом акционерном обществе «Россиянин» и готов продать Ихенгольцу любое количество акций «Россиянина» буквально себе в убыток, исключительно в благодарность за прошлую услугу! Уставной капитал предприятия, как сообщил Соколовский Ихенгольцу, — 2,5 миллиона, поручитель — солидный банк. Короче, вариант беспроигрышный…
Выслушав бывшего клиента, Ихенгольц прикинул: открыть счёт в банке, не декларируя доходов, было нельзя, акции же допустимо купить анонимно. И, размечтавшись, как славно будет через годик-другой уйти на покой и поселиться в хорошеньком именьице где-нибудь в Ростовской губернии, бывший военфельдшер достал из кубышки 200 тысяч и с лёгким сердцем вложил их в акции «Россиянина»…
Отныне он был уверен: будущее обеспечено. И так бы оно наверняка и случилось, если бы его благодетель Иосиф Соколовский не оказался одним из «великих комбинаторов» столичного делового мира, создавшим финансовую пирамиду под гордым именем «Россиянин»…
Дальнейшие события развивались закономерно и неотвратимо. Деятельность «Россиянина» была вскоре прекращена. Возбуждались судебные иски, акционеры требовали возвращения залогов. Соломон Ихенгольц, как и сотни подобных ему простаков, потерял накопления, после чего ему оставалось лишь проливать реки горьких слёз и призывать самые страшные проклятия на голову Иосифа Соколовского.
Не успел сделать ноги
Плачь не плачь, а убытки надо было восполнять. И как нельзя кстати пришло сообщение одного из информаторов о том, что в Одессе наклёвываются сразу 14 клиентов, безотлагательно желающих подвергнуться операции.
Тут, конечно, было над чем задуматься: столько призывников-калек с однотипными диагнозами в одном военном округе — дело небезопасное. Но произведя в уме несложные арифметические вычисления (15 тысяч рублей с каждой ноги помножить на 14 человек минус 15 процентов комиссионного вознаграждения и дорожные издержки), он всё-таки решил, что игра стоит свеч.
После появления в военно-фельдшерской комиссии пятого инвалида на костылях одесскому генерал-губернатору поступило донесение: в городе орудует членовредитель. Сыскному отделению тут же было отправлено циркулярное предписание собирать информацию, имеющую какое-либо отношение к данному делу. И через пару недель на столе обер-полицмейстера лежал донос: сего года, такого-то числа, землевладельцем Аполлинарием Сидоровичем Ищенко была устроена в ресторане «Бостон» попойка по случаю «удачного освобождения от тяжких оков», во время которой г-н Ищенко демонстрировал искалеченную ногу и шёпотом говорил о столичном «чудодее», который вскорости восстановит его здоровье.
В тот же день Ищенко арестовали. На допросе он сразу указал на Соломона Ихенгольца, который после непродолжительного следствия был полностью изобличен, предан суду и приговорен к трём с половиной годам арестантских отделений.
Мэри, это твоя первая потеря
Отбыв наказание, Ихенгольц не только не угомонился, но с ещё большим рвением принялся за старое. Правда, теперь он предлагал свои услуги исключительно людям, застраховавшимся на случай потери трудоспособности. Возможно, вступил в действие комплекс Робин Гуда, и, обиженный одной страховой компанией, он решил мстить всем остальным, работая отныне за половину получаемой по полису суммы.
Недостатка в клиентах снова не было. Но наученный горьким опытом, оператор не рисковал более вкладывать деньги в какие-либо предприятия, а собирал накопления в «чулок». Вернее, в объёмистый чемодан, запертый в зеркальном шифоньере под обувными картонками.
Ничто не предвещало беды, как вдруг, во время зимнего вояжа в Архангельскую губернию, Соломон Ихенгольц сильно застудился и дней через десять отдал Богу душу…
После похорон мужа Мария Ихенгольц слегла в нервной горячке, а когда немного оправилась, узнала, что во время её болезни горничная Катя пошла в аптеку за микстурой и больше домой не вернулась. Почуяв недоброе, г-жа Ихенгольц бросилась к зеркальному шифоньеру. Чемодана не было…
Незамедлительно обратившись в полицию, она побоялась назвать истинную сумму похищенного и сообщила, что Катей были украдены 800 рублей и золотые часы покойного. Через несколько дней беглую прислугу нашли, но никаких сколько-нибудь существенных денег при ней не обнаружили. Следы чемодана затерялись.
А через пару месяцев Мария Ихенгольц прочитала перепечатанное столичными газетами сообщение «Варшавского газетного обозрения»:
«На железнодорожную станцию Ново-Александрия Люблинской губернии несколько времени назад прибыл чемодан, присланный из Петербурга на предъявителя. Так как за получением оного никто не явился, то таковой был предназначен к продаже с аукциона. Предварительно же была произведена проверка находившихся в нем вещей. По вскрытии чемодана в нём оказалось наличных денег — 180 тысяч рублей, на 20 тысяч купонов и драгоценности на значительную сумму. Полиция проводит тщательное расследование…»
Кто там хромает правой?
Оказавшись без средств и с тремя детьми на руках, Мария Ихенгольц вынуждена была сама заботиться о себе. Но, слава Богу, путь к безбедному существованию был намечен ещё покойным супругом, передавшим ей и Гавриилу Звереву свой хирургический секрет. Оставалось только решиться и, благословясь, начать оперировать.
Для первой операции был избран брат Гавриила Зверева — Митрофан, представив которого подрядчиком земляных и каменных работ, оформили страховку на 60 тысяч рублей.
Далее, выждав пару месяцев и списавшись с хозяином первого попавшегося рудника, Митрофан Зверев вместе с братом Гавриилом отправился в город Александровск-Грушевский якобы для покупки антрацита. И в первый же день по приезде «покупатель» полез в шахту, где — разумеется, случайно! — свалился с лестницы.
Страховое общество «Заботливость» выплатило «инвалиду» сумму сполна, и можно было считать, что первая операция завершилась блестяще. Правда, сделанная загодя операция всё же оказалась не совсем квалифицированной, и Митрофан на всю жизнь остался калекой. Но в утешение брат отдал ему из полученной страховки 12 тысяч…
Вторым клиентом операторов стал Иван Англиченков, бывший помощник пристава в Ростове-на-Дону. Операцию ему делала, спешно выехав «на гастроли», сама Мария Ихенгольц. В тот же день клиент среди бела дня — и опять-таки нечаянно! — провалился в канализационный люк.
Однако, поскольку непосредственных свидетелей падения не нашлось, управляющий страхового общества «Заботливость» распорядился выплатить Англиченкову вместо ожидаемых 25 тысяч только суточное вознаграждение в размере 1800 рублей.
«Инвалид» бросился в Петербург, в главную контору «Заботливости». Но руководство компании было непреклонно. Тогда Англиченков надел на шею плакат с надписью «Подайте ради Христа ослу, который имел глупость застраховаться от несчастных случаев, и которому общество «Заботливость» платить не хочет. Получу — сам буду подавать» — и… уселся на углу Невского и Литейного проспектов просить милостыню!
Лишь с большим трудом полицейским удалось заставить лжеинвалида убраться восвояси, и дело на этом закончилось. Страховое общество стояло на своём. А на беду Англиченкова получилось так, что, поскольку сохранять «увечье» приходилось целый год — как доказательство перед судом, минуло срок, когда можно было исправить повреждение…
Следующим клиентом операторов стал столичный комиссионер Яков Штарк, попавший в затруднительные финансовые обстоятельства. Наученные опытом с Англиченковым, от которого не получили ни гроша, операторы потребовали у Штарка 3000 рублей предоплаты. После операции Штарк поспешил в Вильно, где и расшибся — безусловно, не нарочно! — при выходе из железнодорожного вагона.
Страховая компания «Саламандра» выплатила «инвалиду» 50000 означенных в договоре рублей. Но когда настал срок расчёта с операторами, клиент начал торговаться. Разгневанный его непорядочностью Гавриил Зверев, взяв, что дают — 5000 тысяч, — так небрежно провёл процедуры по излечению больного, что тот тоже остался калекой.
Неудача постигла и саратовского помещика Георгия Ковалёва, который, сделав операцию, испугался, что хирурги-мошенники не сумеют восстановить подвижность его правой ноги, и решил обратиться в клинику профессора Борнгаупта. Но несмотря на проведенное интенсивное лечение, он всё-таки остался инвалидом.
По какой причине начинающие «хирурги» оперировали исключительно правую ногу своих пациентов, так и осталось невыясненным. Возможно, то были просто первые блины, коим и положено оказываться комом. Но так или иначе, а обеспокоенные неожиданными убытками страховые компании начали испытывать подозрения и решили обратиться в сыскную полицию.
Врачи залетели
Попались операторы на афере, сулившей, казалось, большие выгоды. Узнав, что в больнице Св. Марии Магдалины на Васильевском острове лежит богатый землевладелец Афанасий Попов, у которого заключён с «Заботливостью» договор на 75 тысяч рублей, Мария Ихенгольц и Зверев направились к потенциальному клиенту. Тот, выслушав предложение, известил об этом разговоре Управление службы сыска. И — покатилось…
Пристав Управления Склоуни, которому было известно, что в городе орудует шайка членовредителей, отправился в Царское Село, где, по его данным, членовредители проживали в меблированных комнатах Тимофея Горина.
Поначалу Горин, давний знакомец покойного Соломона Ихенгольца, запросил за содействие 50 тысяч, но затем, поторговавшись, сбросил до трёх. После этого он сообщил Звереву, что некий помещик Никулин, застрахованный на 80 тысяч рублей, желает подвергнуться операции.
На роль помещика был избран обладавший благообразной наружностью урядник Старыгин, который вскоре явился к операторам. После продолжительных переговоров согласились на следующих условиях: 10000 аванса, остальное — после завершения дела.
Операцию намечено было делать, как обычно, в железнодорожном поезде. На Царскосельском вокзале, едва Мария Ихенгольц успела сесть в купе с Никулиным-Старыгиным, подоспел со своими помощниками пристав Склоуни. Захваченная врасплох операторша растерялась и тут же, на вокзале, повинилась во всём.
Во врачебном отделении областного правления было произведено исследование изъятых у неё жидкостей в пузырьках. В бутылочках оказались дешевые духи и обыкновенный керосин…
Сустав преступления
Все пять дней, пока длился процесс, публика с неугасающим интересом наблюдала, как следствие заходит в тупик.
Представители страховых компаний требовали признать недействительными заключенные с самоувечниками договоры. Подсудимые, со своей стороны, категорически отрицали свою вину. Г-жа Ихенгольц, к примеру, заявила, что абсолютно ни в чём не повинна, Англиченкова знать не знает, Штарка в глаза не видела, с Ковалёвым сроду не встречалась. А в случае с Никулиным-Старыгиным она-де, как добропорядочная гражданка, хотела лишь «целиком мошенника накрыть и сделать заявление в полицию». Да и как вообще можно рассчитывать на получение из подобного мошенничества выгоды, ежели «всем давно по газетам известно, что “Заботливость” не платит по полисам!»
Объяснения подсудимой выглядели достаточно правдоподобно. Но каково же было всеобщее удивление, когда на следующий день г-жа Ихенгольц вновь попросила слова, и, громко зарыдав, обратилась к суду: «Я желаю, господа судьи, вывести из затруднительного положения всех и себя… Всем этим людям я операции делала, виновата…Но по неопытности и лишь для того, чтобы было на что детей растить!..»
Господа адвокаты, строившие защиту своих клиентов на запирательстве Марии Ихенгольц, пришли в замешательство и обратились с просьбой дать им время на обдумывание новой фазы процесса. Суд постановил устроить перерыв до утра.
А наутро, не успел председательствующий открыть заседание, как г-жа Ихенгольц вновь потребовала слова и, пылая гневом, попросила суд отстранить своего адвоката Севастьянова, так как он вынудил её вчера оговорить себя и других!..
Прения заняли целый день, в конце которого присяжные признали доказанным факт причинения искусственных увечий, но на вопрос о виновности г-жи Ихенгольц и К° единодушно ответили: «Не виновны!», — объяснив своё решение тем, что считают подсудимых уже в достаточной мере наказанными, так как большинство из них остались инвалидами на всю жизнь. Финальная речь присяжных завершалась торжественно и высокопарно: «Там, где свершилось небесное правосудие, земному нечего делать…»
Что стало с Марией Ихенгольц и Гавриилом Зверевым в дальнейшем? Ровно через год, в 1904-м, началась русско-японская война, и вполне вероятно, в связи с мобилизацией работы у них прибавилось…
