Как Сталин обломал народ-победитель

В войну люди мечтали, что после Победы распустят колхозы и прекратят репрессии. Но власть ещё круче закрутила гайки. Она понимала: нет страшнее угрозы, чем народ, ощутивший силу и достоинство. 

 

Судя по фильму «Место встречи изменить нельзя», Москву и после Победы долго не покидало ощущение праздника. Дамы наряжались у модисток, а кавалеры обхаживали их в ресторанах. И хотя кража продовольственных карточек была смерти подобна, а сахар оставался дефицитом даже в МУРе, на «Лебединое озеро» не было достать билетов, и молодой фронтовик оставался самым желанным героем. 

Нынешний школьник и не поверит, что после Парада Победы в июне 1945-го власть постаралась о теме войны забыть. Несмотря на то, что почти в каждой семье были погибшие, Сталин заявил, что число жертв войны всего 7 миллионов человек. С 1947 года 9 мая стало обычным рабочим днём вплоть до 1965-го. Парады в этот день не проводились, салют даже на 10-ю годовщину был скромненький — 30 залпов. Могила Неизвестного Солдата у Кремлёвской стены появилась только в 1967-м, как и ансамбль на Мамаевом Кургане. Ещё в 1949-м был разгромлен народный музей блокады Ленинграда, где недостаточно выпукло представлялась ведущая роль партии и товарища Сталина… 

Всё это только выглядело самодурством. На деле реализовывалась вполне логичная линия защиты власти в условиях тоталитарного государства. 

 

За ценой не постоим 

При описании победного мая 1945-го главное слово в тогдашних письмах и дневниках — «надежда». Не только на улучшение, но и на переустройство жизни. «Красный граф» Алексей Толстой говорил, что «после мира будет нэп, ничем не похожий на прежний нэп». Вернувшийся с войны народ будет требователен и инициативен, и власти не смогут дальше эту инициативу душить. 

Виктор Некрасов писал, что Сталин «понял теперь всю силу народную, понял, что нельзя его больше обманывать». Михаил Гефтер называл военные годы «стихийной десталинизацией». Обо они прошли войну, а она тесно сводила людей, не имевших шансов сдружиться в мирной жизни: крестьян и инженеров, студентов и зэков. Фронтовики как никто знали, что такое смерть и цену жизни. Они узнали, чем жили до войны столицы и провинция, деревня и ГУЛАГ. И, возвращаясь с победой, были уверены, что скоро неминуемо отменят колхозы, потому что весь народ против них, и прекратятся репрессии, потому что народ доказал свою преданность государству и Сталину. Интеллектуалы считали, что 11 миллионов военных могут стряхнуть с себя политбюро и силовиков, словно блоху. 

Однако реальность оказалась иной. 

Даже в Москве 9 мая на прилавках магазинов были только крупяные изделия и яичный порошок. Справка организационно-инструкторского отдела МГК ВКП(б), датированная тем днём, сухо сообщала: «В коммерческих магазинах отмечены очереди, главным образом за водкой». В Москве продолжали действовать законы военного времени. Закреплённые за предприятиями рабочие не могли перейти на другое место работы, и даже после сентября 1945-го увольнение было сильно затруднено. Многие москвичи и ленинградцы ещё несколько лет не могли вернуться домой из эвакуации. 

Ходили слухи, что окончание войны будут праздновать три дня — с 20 по 22 мая. В первый день ожидался триумф «маршалов Победы» — Жукова, Конева и Рокоссовского. Их собирались нести на руках от Белорусского вокзала до Красной площади по ковровым дорожкам. Во второй день народу грезился всеобщий молебен в честь павших, а в третий — народная демонстрация. 

Но Сталин насторожился: сегодня Жукова несут на руках от вокзала, а завтра могут и в Кремль занести. В общем, о возвращении маршалов в Москву народ узнал из газет, встретиться с москвичами им так и не дали. Демонстрацию запланировали только на 24 июня, после Парада Победы. Но собравшиеся под проливным дождём колонны заблокировали у Манежной площади: «Граждане! Демонстрация отменяется. Просьба расходиться по домам». На следующий день в газетах написали, что демонстрацию отменили «ввиду усилившегося дождя».  

Мало кто из историков спорит, что Сталин ревновал к славе своих полководцев. Ходили слухи, что парад на белом коне он хотел принимать лично, но во время тренировки лошадь сбросила пожилого вождя, и от затеи пришлось отказаться. Зато сразу после парада Сталин присвоил себе звание генералиссимуса, наградил самого себя орденом «Победа» и звездой Героя. На торжественном обеде в Кремле он двинул тост за здоровье русского народа. А потом лично правил свою речь, готовя её для опубликования в «Правде». Так из текста исчезла фраза о «крепкой спине» народа, но осталась о терпении как важнейшей черте. 25 июня прозвучала ещё одна знаковая сталинская речь — про «людей, у которых чинов мало и звание незавидное». Вождь прямо назвал миллионы советских граждан «винтиками», на которых держится государственная пирамида. Напомнил им их место.  

В июне того же года начался желанный переход на 8-часовой рабочий день. Однако отмена обязательных сверхурочных (от 1 до 3 часов), которые оплачивались в полуторном размере, привела к ощутимому снижению дохода рабочего. Тем более часть зарплаты принудительно забирали по Государственному военному займу. Это была классическая «десятина» в чистом виде: начиная с 1942-го рабочие и служащие подписывались на сумму, равную их месячному заработку, которую должны были выплатить в течение 10 месяцев. Стахановцы и офицеры подписывались даже на 150-200 процентов заработка. У многих рабочих тоже получалась «двойная доза»: вычеты считали по зарплате военного времени, которая нынче усохла вдвое. 

По народным доходам ударила и конверсия. Переход с военной продукции на мирную часто сопровождался простоями, у рабочих-сдельщиков зарплата упала в разы. Да ещё и задерживали получку так, что не на что было выкупить продукты по карточкам. Да, по карточкам продукты тоже выкупались, хотя зритель советского кино уверен, что это была часть оплаты за труд. Сегодня уже многим кажется, что и налоги придумали капиталисты-либералы, а при СССР всё было бесплатно. Но вот свидетельство столичного пролетария в середине 1945-го: «Моя зарплата 800 рублей, на руки получаю 454 рубля, остальное Зверев (нарком финансов — Д. Т.) берёт в виде военного налога, подоходного, займа на оборону и пр.».  

Историк Семён Экштут отмечает, что горожане стали агрессивно реагировать на сельских жителей в магазинных очередях. Мало кто задумывался, почему хлеброб стоит за хлебом в коммерческий лабаз. У сельчан, например, вовсе не было продовольственных карточек, а из колхозов урожай выметали подчистую. Колхозник получал зарплату в разы меньше сельхозналога, который был обязан уплатить. И если бы он не торговал на рынке продуктами подсобного хозяйства, его посадили бы за неуплату налога. Вы думаете, любимый вождь Сталин церемонился с «винтиками», не заплатившими ему денег? 

С 1941-го по 1946 год свыше 7 млн человек были осуждены за прогулы по неуважительным причинам. Если в 1940-м за опоздание на 20 минут давали 2-4 месяца, то в военное время 5-7 лет. Колхозники, не выполнявшие повышенных с 1942-го трудодней, осуждались на 6 месяцев исправительно-трудовых работ в собственных колхозах с удержанием четверти заработка в пользу колхоза. Но даже без наказаний за трудодень платили 200 граммов зерна или 5 (пять) копеек. За год колхозник зарабатывал живыми деньгами 50 рублей и не имел паспорта, чтобы сменить место жительства. 

Вот к чему вернулось большинство воинов-победителей. 

 

Стальные объятия Родины 

В то же время послевоенные мемуары полны свидетельств того, что граждане действительно с большим воодушевлением взялись за труд. Многие и повышенные займы подписывали от чистого сердца: страна ведь лежит после войны в руинах, и её надо восстанавливать. 

Разрушений и потерь действительно было много, но не настолько, как утверждала власть. 

В сентябре 1945-го в «Правде» появилось сообщение Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК) по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба. В частности, указывалось, что враги «полностью или частично разрушили и сожгли 1710 городов и более 70 тысяч сёл и деревень, сожгли и разрушили свыше 6 млн зданий и лишили крова около 25 млн человек… разрушили 31 850 промышленных предприятий… Разорили и разграбили 98 тысяч колхозов, 1876 совхозов и 2890 машинно-тракторных станций; зарезали, отобрали или угнали в Германию 7 млн лошадей, 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн голов свиней». Ущерб оценивался в астрономические 679 млрд рублей — примерно пять годовых бюджетов современной России. Уже при Брежневе сумму «уточнили» — она увеличилась ещё вчетверо, до 2,5 трлн рублей. 

Но вот какое дело: тогда во всём СССР не набиралось 1710 городов. В Российской империи был всего 931 город, и даже сегодня на территории России, Украины и Белоруссии лишь 1671 город. Согласно справке «О состоянии городского жилищного фонда в 1940–1952 годах», жилая площадь в конце 1940 года составляла 167,2 млн кв. м., а в конце 1945 года — 158,3 млн. Жилплощадь в бараках не изменилась — 12,5 млн метров. Выходит, потери городского фонда за годы войны составили менее 9 млн кв. м, на которых вряд ли могли поместиться 25 млн человек, «лишившихся крова». Городская жилплощадь СССР, оборудованная электричеством, в 1940 году составляла 91 процент от всех построек, а в 1945-м — 88 процентов. Получается, за годы войны страна лишилась 3 процентов электрифицированного жилья. Не мог враг уничтожить и 20 млн свиней, поскольку во всём СССР насчитывалось 27,5 млн голов. 

После войны был составлен список из 15 городов, в наибольшей степени пострадавших в ходе военных действий. Но это не значит, что Смоленск, Псков или Новгород, нынешние видные туристические центры, были уничтожены «под ноль». Сталинская тактика «выжженной земли» не имела в виду буквально уничтожать любые постройки при отступлении. Сам вождь в июле 1941-го инструктировал главу ЦК Украины Никиту Хрущева: «В районе 70-вёрстной полосы от фронта увести всё взрослое мужское население, рабочий скот, зерно, трактора… Электростанции не взрывать, но снимать ценные части… Заводов не взрывать, но снять с оборудования все необходимые ценные части». В итоге в тыл удалось вывезти 1,5 млн вагонов с имуществом. 

Тема возмещения материальных потерь подробно обсуждалась лидерами союзных держав вначале на Ялтинской конференции, а потом на Потсдамской. Сталин считал, что вклад СССР в Победу составил ровно половину, а потому из 20 млрд долларов репараций половина должна пойти Советскому Союзу. Хотя 679 млрд рублей, которые насчитала спецкомиссия — это по тогдашнему курсу не 10 млрд долларов, а 128 млрд. Сталин продешевил? Ничего подобного! 

Никто не скажет точно, сколько стоил весь объём вывезенного из Европы в Союз имущества, не говоря уже о цене труда репатриированных специалистов и 1,5 млн военнопленных. Известно, что с марта 1945-го в течение одного года по приказам из Москвы было демонтировано отправлено в СССР 4389 предприятий Германии, Австрии, Венгрии. Около 1 тыс заводов вывезли из Маньчжурии и даже Кореи. В СССР поступили 96 электростанций общей мощностью 4 млн киловатт, 976 тысяч передвижных электростанций, 200 тысяч электромоторов, 9340 силовых трансформаторов. По данным историка Михаила Семиряги, из одной Германии в СССР вывезли не менее 348 тысяч станков, что покрывало наши официальные военные потери в два раза: «Репарация послужила толчком к техническому прогрессу в советской промышленности». Из Союза в Германию отправились 9332 специалиста, чтобы ловчее перевезти невиданные у нас фабрики по производству капрона, искусственного шёлка, синтетического каучука. 

Возвращение эвакуированных предприятий плюс «германская дань» дали невиданные в мире темпы восстановления промышленности. В Ленинграде в 1945 году выпуск продукции увеличился по сравнению с 1944-м на 80 процентов! Ещё в советские времена была опубликована монография Якова Чадаева «Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.)», где говорится, что уже в октябре 1944-го промышленность СССР достигла уровня 1940 года.  К 1948 году валовая продукция промышленности превзошла довоенный уровень на 18 процентов, а к 1950-му — на 73. 

От народа все эти сведения были скрыты за семью печатями. Официально страна находилась на краю гибели и нуждалась в новых подвигах — такова любимая политика всех диктаторов. 16 октября 1945 года Совет Министров отменил льготы некоторым категориям колхозников: налоги и госпоставки стали взимать не только с ветеранов и инвалидов войны, но и с семей погибших красноармейцев. К весне 1946-го налоги и поставки выросли вдвое, а за невыполнение — зона. В одной только Смоленской области осудили более 400 председателей колхозов (7 процентов от общего числа), большая часть которых только что вернулась с фронта. В 1946-м отменили выплаты за боевые ордена, и без того нищенские: за «Красную Звезду» платили 15 рублей, за «Красное Знамя» — 25. 

В 1946–1947 годах засуха вызвала неурожай, приведший к гибели около 2 млн людей. Но, как и во времена ускоренной индустриализации, власть продолжала в эти годы экспортировать зерно. Народ, победивший в войне, не стал цениться выше, чем раньше. 

 

«За что воевали?»   

9 августа 1945 г. Советский Союз объявил войну Японии, только что пережившей Хиросиму и Нагасаки. Судя по всему, в Кремле ждали патриотического воодушевления, политработники говорили о некоем «чёрном пятне» в народной памяти, которое образовалось после поражения в войне 1905 года. Но ярость благородная закипела разве что по поводу отмены планировавшейся массовой демобилизации. Более того, осмелевший народ не особо-то и помалкивал. Семён Экштут приводит слова комсомолки Гусаровой: «Когда Германия напала на СССР, ясно было, что мы ведём справедливую войну. А теперь не Япония, а мы первые начали наступление. Выходит, что не Япония, а СССР — агрессивное государство». Маршалу Леониду Говорову приписывают многозначительную фразу: «Да, народ поумнел, это бесспорно». Но тогда это отмечали буквально все.  

Изменившееся сознание народа проявилось в период выборов в Верховный Совет в 1946 году. По традиции, они были безальтернативными, зато от агитаторов требовали добиться стопроцентной явки. Избирательная кампания стала легальным поводом предъявить претензии властям. Агитаторы работали на общественных началах и с властью не ассоциировались — им и резали правду-матку. А их отчёты передавались чекистам. И отчётов было много, очень много. 

Рабочий столичного завода №853 Марьянов жаловался, что его, отца пятерых детей, перевели на низкооплачиваемую работу и уволиться не разрешают. Как следствие его семья реально голодает: «Человек погибает, а ему никто не протянет руку помощи». Другой пример «враждебного высказывания», сохранившийся в архивах госбезопасности: «Я таким дураком не буду, как в прошлые выборы, и ни за кого голосовать не пойду. Я против колхозов, пусть лучше будут кустари, а то работай, работай, а есть нечего». В Гидромелиоративном институте студент-фронтовик Олейников с солдатской прямотой заявил: «Голосовать не пойду. Я объездил 6 государств Европы, но такого положения, как у нас, нигде не видел. Одни обжираются, а другие голодают». Фронтовики всё чаще восклицали в очередях: «За что воевали?». 

Осенью 1945-го Сталин более двух месяцев отдыхал в Сочи, а НКВД само не всегда решалось на жёсткие меры по отношению к народу-победителю. Но вернувшийся к Новому году вождь рассеял замешательство: «Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять». 

Уже 4 марта 1946 года был арестован главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза Александр Новиков. Чуть больше года назад на приёме в Кремле в честь делегации Шарля де Голля Сталин толкнул в честь Новикова тост: «Это очень хороший маршал. Он создал нам прекрасную авиацию. Но если же он не будет делать хорошо своё дело, мы его повесим». Новикову дали пять лет — якобы по его вине принимались на вооружение бракованные самолёты. Когда срок истёк, и вождя спросили, что делать с Новиковым, тот ответил: пусть ещё посидит, выпустить всегда успеем. Новиков отсидел ещё год. 

1 июня Сталин собрал Высший военный совет, где зачитал показания Новикова на Жукова. Маршал бронетанковых войск Павел Рыбалко не стал скрывать презрения: если человека с умом пытать, он и не такое расскажет. Вскоре Рыбалко отправился в ссылку в Свердловск. Похожая судьба постигла легендарного Георгия Жукова и главкома ВМФ Николая Кузнецова. Герой Сталинградской битвы генерал-полковник Василий Гордов и вовсе был расстрелян. Сохранилась расшифровка его разговора с генералом Филиппом Рыбальченко, в котором оба матерят Сталина, но ещё уверены, что их тронуть не посмеют. По данным писателя Даниила Гранина, после войны репрессировали более 70 генералов, а население ГУЛАГа за два года почти удвоилось.   

Распоясались и интеллектуалы, в том числе даже лауреаты Сталинской премии. Чекисты заметили «антисоветские проявления» у Михаила Светлова, Корнея Чуковского, Михаила Пришвина, Леонида Леонова, Бориса Пастернака. Иосиф Уткин сетовал, что у нас такой же страшный режим, как в Германии при Гитлере, Алексей Новиков-Прибой ратовал за послабления крестьянству и скорый переход к капитализму, от которого «мы не можем долго оставаться в стороне». Как известно, у Сталина не было других советских писателей, поэтому свой гнев в 1946-м он направил точечно — на Анну Ахматову и Михаила Зощенко, Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Вано Мурадели, Сергея Эйзенштейна. Ещё одна волна ударила по деятелям науки, прежде всего по генетикам… 

Но одновременно с кнутом Сталин совал народу и пряники. В феврале 1946 года директивно снизились цены в коммерческих магазинах, которые тоже были государственными и за два предыдущих года принесли в бюджет 16 млрд рублей прибыли. Чтобы наполнять полки козырных гастрономов, урезали армейские пайки: вместо положенных 750 граммов картофеля в день боец получал «эквивалентно» 130 граммов пшена. А 200 граммов мяса у сталинских экономистов равнялось 75 граммам яичного порошка. В сентябре 1945-го обком Северной Осетии насчитал, что отоваривание мясо-рыбных продуктов проводилось натуральным мясом на 4 процента, рыбой — на 52, а остальное – всевозможными суррогатами.  

В 1947-м отменили продовольственные карточки, но тут же провели денежную реформу, в результате которой денежная масса уменьшилась с 59 млрд до 6 млрд рублей. В постановлении Совмина сообщалось, что большую часть жертв по реформе государство берёт на себя. Но разве это похоже на товарища Сталина? Народу обесценили наличные деньги в 10 раз, сохранили прежние цены, по-божески обменивали только вклады в сберкассах. Отчаявшийся народ бросился в коммерческие рестораны прогуливать сбережения, которые через несколько дней превратились бы в тыкву. «Вся страна горячо празднует старт денежной реформы», — сообщала по этому поводу «Правда». 

 

Жизнь за царя 

Многие историки задаются вопросом: почему же в итоге народ-победитель это всё вытерпел? Почему не развернул взявшие Берлин танки на Москву? Почему охотно верил, что товарищ Сталин о безобразиях не знает, а виноваты как всегда бояре? Почему недовольство колхозами и шок от увиденных в Европе порядков воплотились только в разговоры на кухнях? 

Но разве вставать в атаку и годами ждать стука в дверь — это одна и та же храбрость?  

И кто, в конце концов, эту фронду должен был возглавить? Маршал Жуков, который начал неподготовленный штурм «в лоб» Зееловских высот под Берлином и положил 200 тысяч бойцов в надежде принести Хозяину голову Гитлера к 1 мая? Жуков, который вывез из Германии несколько эшелонов с добром, легко согласился на понижение и любил повторять: «Попал в дерьмо – не чирикай»? 

Поколение победителей ещё до войны подверглось 20-летней идеологической головомойке. Стоит ли удивляться его вере, что авторитарный режим может измениться, просто осознав свою несправедливость? Что правящий 20 лет диктатор вдруг начнёт поступать как Христос? Что обязанные ему всем на свете чиновники не сформируют привилегированного сословия, во всём копирующего патрона? 

С разрешения «Аргументов недели»

Поделиться ссылкой: