Всё ближе День Победы. Но как бы не забыть в этот день, что совсем скоро, 22 июня, не менее важная дата — трагедия начала той Великой и Страшной войны.
Немало людей считает, что в последнее время тема Великой Отечественной занимает в нашей жизни чересчур много места.
— Столько лет прошло! — говорила мне одна очень пожилая женщина, сама пережившая оккупацию. — Из воевавших остались уже единицы, да и наше поколение, детей войны, через несколько лет уйдёт. Время не стоит на месте, и, чтобы ему соответствовать, нельзя жить прошлым.
Я соглашался, но тут же и спорил:
— Жить прошлым, конечно, нельзя, однако и забывать о нём — тем более. Розыском и захоронением до сих пор не похороненных воинов занимаются, главным образом, волонтёры. А должна возглавлять эту работу армия. И те могилы, которые есть, местные власти обязаны содержать в идеальном состоянии. Чтобы каждый молодой человек знал: если, не приведи Господи, что случится — его не бросят, не забудут, он останется героем, потому что отдать жизнь за Родину и свой народ — само по себе подвиг.
Но в одном моя пожилая собеседница, считаю, полностью права:
— День Победы и сама Победа, телевизионное ликование, гром литавров — всё это чрезмерно, — говорила она с решительным неприятием. — Раздуто до невозможности. А мероприятия 22 июня, наоборот, скромненькие, тихенькие, почти незаметные. Но ведь это была величайшая трагедия! Шутка ли, из всего папиного курса вернулся в институт лишь каждый десятый. Папа всегда говорил: «Я не только за себя живу, но и за тех, кто остался на войне». И плакал Девятого мая, и мы с мамой вместе с ним. В первые годы после войны все в этот день плакали, и женщины, и мужчины. А потом всё стало как-то стираться в памяти, и уже страшно было, даже мыслью, снова возвращаться туда…
Да, у властей всех стран поражения остаются в тени Победы. Сколько бы лет ни прошло после войны, власти уверены, что именно былая победа учит патриотизму, потому что если много внимания уделять поражениям, то сразу неминуем вопрос: где тогда была власть, как она такое допустила? И пусть та власть уже трижды бывшая, плохое слово о ней, даже всего лишь плохая мысль крайне нежелательны. К чему эти неконтролируемые ассоциации?
Однако Лев Толстой в «Войне и мире» писал не о том, как русская армия гнала на Запад замерзающие и умирающие с голоду остатки дивизий Наполеона, а потом победно вступала в Париж. Нет, Толстой писал о начале войны, когда в Европе и следом в России русская армия терпела одно поражение тяжелее другого. И Константин Симонов, последовав примеру классика, в «Живых и мёртвых» начал с самых страшных дней Великой Отечественной. А Василий Гроссман в «Жизни и судьбе» в центр своего романа поставил Сталинград — битву, которая стала поворотной в войне. Поворотной в нашу пользу лишь благодаря массовому героизму сотен тысяч красноармейцев, их командиров и мирных граждан.
Именно в тех поражениях и тяжелейших битвах рождались и сила народного духа, и патриотизм, а, значит, и будущие победы.
Большие испытания делают человека опытнее, мудрее, внутренне более сильным. Так и народ, преодолев поражения, получает прививку от глупого зазнайства, самолюбования, ложной уверенности в своём безоговорочном превосходстве.
…Как нам сегодня сквозь толщу семи с лишним десятилетий представить себе полуголодных парней, которые неделями сидят во вшах и окопной грязи, по щиколотку в хлюпающей под ногами жиже, а потом, по крику комроты, вылезают на бруствер, чтобы бежать навстречу пулемётному и артиллерийскому огню — навстречу смерти?
Как сквозь десятилетия разглядеть маленькую, хрупкую санитарку, вчерашнюю школьницу, которая тащит с поля боя раненного командира взвода, который в полтора раза тяжелее её, тащит под обстрелом, инстинктивно заслоняясь этим самым комвзвода от осколков снарядов, но тащит, надрываясь и не имея возможности смахнуть слёзы?
Как понять чувства тридцатилетнего комбата, в пяти танковых атаках противника уже потерявшего три четверти личного состава, — ребят, которых он послал на неминуемую гибель, и теперь встающего во весь рост со связкой гранат навстречу очередному нацистскому танку? Вспомнил ли в тот момент комбат, что в родной деревне под Оренбургом, у него остались жена и двое детишек — мальчик шести лет и девочка трёх годочков от роду, или в такие моменты перед глазами нет ничего, кроме ненависти к врагу?..
У всех этих и тысяч таких же людей не было будущего в обычном смысле этого понятия. Волга, Курск, Днепр, Варшава, Прага, Берлин — всё это будет потом и уже без них. И ещё позже, после того как отгремят все салюты, новая мирная жизнь — пусть очень тяжёлая, но, главное, мирная — будет тоже без них.
Однако они наверняка верили, что своими жертвами дают будущее детям, внукам и правнукам. И, конечно, что эти свои и чужие дети-внуки-правнуки их не забудут. И придут на могилку, и положат цветы. А иначе зачем это всё — доводящий до предательского безумия страх, животный ужас, боль и смерть, смерть, смерть, которая караулит тебя ежеминутно?..
