В пятницу президенты РФ и США встретились на G-20 в Осаке. Теперь такие встречи — редкость. А мы с американцами встречаемся ещё реже. Хотя совсем недавно…
Они начали обживать Россию 30 лет назад.
В те отчаянные дни все прилавки сияли у нас девственной чистотой, и народ, вконец замордованный, шастал по улицам озабоченно-озадаченный, злой. А этот шагал неспешно, даже как-то вальяжно, вызывающе млея от радости. В пальтишке явно с чужого плеча, в большой и нелепой ушанке, сползающей то на одной ухо, то на другое… Как и все американцы, оказавшиеся в России, Джерри вовсю старался косить под русского: так спокойнее — никто не покусится на твои баксы.
— Я сегодня куплял сметана, сыр и ещё молоко! — тут же поделился он со мной своей удачей, для убедительности продемонстрировав содержимое застиранного полиэтиленового пакета.
— Видишь, как здорово жить в России, — сказал я. — Прикупил чуток продуктов, и уже счастлив.
Ещё не совсем привыкнув к печальному русскому юмору, Джерри сперва выдержал небольшую паузу, но потом всё же рассмеялся.
— Обясни, пожалуста, — вдруг доверительно попросил он. — Луди, у которых я живу, кормят свой кошка креветками. Я говору: почему вы это делаете, креветки везде болшой деликатес, а в России нечего есть? Они сказали: потому и кормим деликатесом, что нечего есть. …Я это понял, но как написать родителам в Америку, чтобы они тоже поняли?
Джерри — из тех, кто приезжал в Россию ради любопытства, на волне модной перестройки, и оставался здесь в исследовательских целях. Поражённые тем, что русские удивительно похожи на американцев и в то же время почему-то совершенно другие, эти ребята просто не могли улететь обратно домой, не разгадав загадку славянской души.
Судите сами. Обе страны огромны по своей территории, и оба народа когда-то завоёвывали эту территорию огнём и мечом. Там была революция, и тут была революция. Там две столицы (Москва и Петербург) и тут две столицы (Вашингтон и Нью-Йорк). Одно государство являлось сверхдержавой почти шестьдесят лет, и другое выступает в том же качестве вот уже примерно столько же времени. Но почему всё-таки Россия — не Америка? Отчего самая богатая страна пребывает в такой бедности, отчего в ней столько умных, а живут они так глупо?
Почему русские, вместо того чтобы тихо-мирно помыться, залезают в парилке на самую верхотуру, лупят себя веником почём зря и, дойдя до состояния клинической смерти, из последних сил падают в ледяную воду, где, в конце концов, и оживают? Почему садятся обедать в три часа дня и вываливаются из-за стола в три часа ночи, выпив и съев столько, сколько нормальному человеку не осилить и за неделю? Почему в своём загородном доме, где положено отдыхать, они обитают в самом затрапезном виде и работают от темнадцати до темнадцати, хотя всё, что они выращивают, гораздо дешевле и проще купить?.. И самое главное — почему они от всего этого вдобавок испытывают удовольствие?!..
Совсем к другому типу запавших на Россию американцев относился Редд. Он был горем своей семьи: мама — известный адвокат, папа — видный хирург-педиатр, а сын — славист, получивший магистерскую степень за исследование о каком-то «Питере Столипине». Ну ладно, почудил — с кем в молодости не бывает? Так ведь нет, ему показалось мало: отправился в Россию, где женился на русской женщине с ребёнком и прожил там десять с лишним лет.
Несмотря на то, что в учебниках по истории было одно, а в реальной жизни оказалось совсем иное, Редд полюбил Россию очень скоро и бесповоротно.
Да, конечно, кое-какие неожиданные трудности поначалу встречались. Прежде всего, русские никак не могли взять в толк, что он — представитель более успешной и высокой нации. Кроме того, русский язык, дававшийся ему в Каролинском университете легко и непринуждённо, на поверку оказался таким заковыристым, что общение с местными стоило превеликих трудов. И, наконец, проклятый мороз, которого в родной Южной Каролине никто отродясь не видел.
В первый же морозный день он чуть не осрамился. Дверь в машине так заледенела, что ключ не поворачивается. В смятении схватил газету, спички:
— Bloody car!
— Ты что, с ума съехал? — закричал я. — Сожжёшь автомобиль! Смотри, как это делается: ключ зажимаешь в одной руке, другую прикладываешь к замку. Считай до пятнадцати. Теперь открывай.
— Fantastic!
Но, повторяю, этот период акклиматизации прошёл довольно быстро, и за ним открылось то, что подкупало большинство американцев, проживших здесь, по крайней мере, месяц-другой: наша открытость, искренность, готовность поделиться самым сокровенным, о чём американцы говорят только со своим личным психоаналитиком. А кроме того, наши знания практических жизненных мелочей, о которых за океаном никто даже не подозревает.
Вот, к примеру, тот же автомобиль. Впервые сев за руль в двенадцать лет, Редд водил машину, как бог, но никто иной, как зачумлённый водитель грузовика, неожиданно атакованный американским Шумахером посреди петербургской набережной, просто и доходчиво объяснил ему великую науку езды по снегу: при заносе вправо надо выворачивать руль влево, а при заносе влево — наоборот, вправо.
Но это ещё что! Ведь американский водитель умеет только крутить руль, а тут, благодаря совершенно бескорыстной помощи русской шоферни Редд обучился всем премудростям автодела.
— Я теперь умею сам проверить и долить масло в двигатель, поменять колесо, даже почистить свечи! — однажды поведал он мне с гордостью. — Да с такими знаниями в Америке можно жить на одних советах!
Но возвращаться в эту Америку Редд не желал категорически. Русская жена пилила его несколько лет и, наконец, всё же допилила. Как говорится, будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем в Соединённые Штаты…
Чем житьё по другую сторону Атлантики может быть хуже российского, я понял, став свидетелем поразительной истории, которая произошла с Бриттоном, одним из сотрудников журнала Russian Trade Express, где в девяностые годы мне довелось служить главным редактором. Однажды в начале декабря Брит пришёл ко мне с просьбой отпустить его на Рождественские каникулы в Калифорнию, к родителям.
— Рождество — это святое, — согласился я. — Поезжай. Но с одним условием — через десять дней быть на работе.
- О`кей! Спасибо! — радостно воскликнул он и тут же принялся снимать нашу редакцию на видео, задавая всякие шутливые вопросы.
Втайне я опасался, что он вообще не вернётся. Ну зачем сыну миллионера, выпускнику Калифорнийского университета с дипломом специалиста по международным отношениям наш журнал, в котором платят сто пятьдесят долларов в месяц, а работать надо на все три тысячи? Но когда я на шестой день утром пришёл в редакцию, Брит уже привычно сидел за своим компьютером.
— Ты как здесь очутился?
— Я приехал домой, — виновато улыбнулся он, — вечером у нас был party, и я показывал всем филм про вас. Утром мама сказала: «Съезди в супермаркет». Я взял машину из гаража, поехал и купил продукты. Потом приехал домой, положил продукты в холодилник, поставил машину в гараж. Сел у окна и стал думать: что делать далше?
Да, тут были преступность, грязь, бедность, инфляция и все прочие тридцать три «удовольствия» посттоталитарной эпохи, но там… там было скучно. Причём настолько, что этот мальчик, по всем показателям принадлежавший к золотой американской молодёжи, не выдержал и вернулся во всё это даже до срока.
…В конце нулевых годов я встретил Джерри у Мариинского театра вечером, перед началом представления. Преуспевающий бизнесмен, теперь он был одет с иголочки и по-русски разговаривал не хуже нас с вами. Но, видимо, старое неудержимое стремление понять эту загадочную Россию по-прежнему не давало ему покоя.
— Я заметил: если ты стоишь даже в самой маленькой очереди и сзади тебя пожилая женщина, она почти всегда так наваливается на тебя грудью, — сообщил он мне доверительным тоном. — Это от сексуального неудовлетворения в прошлом? Потому что в СССР не было секса?
Джерри уже пожил в России вполне достаточно, чтобы замечать типичное, но и этого было мало, чтобы выводы на основе этих наблюдений оказывались точными.
— Нет, — сказал я. — Секс тут не при чём. Просто наши старушки привыкли держать очередь.
Больше американцев на улицах родного Петербурга я не встречал.
Post Scriptum
Цитата в тему. «…Многие иностранцы, поселившись в Петербурге, “заболевали Россией”, на них как-то незаметно распространялось необъяснимое словами обаяние России, совсем неласковой даже для своих кровных детей Родины-матери. Непонятно, в чём заключается секрет этой “русской болезни”: в преодолённом ли страхе перед этим чудовищем, в сладкой остроте жизни “у бездны на краю”, а может быть, в звуках русской речи, церковном пении (а позже — в гениальной русской литературе), в непревзойдённых русских женщинах, в ещё не оконченной русской истории… А может — в русских песнях, русском застолье? Камер-юнкер Голштинского герцога Берхгольц, живший в Петербурге ещё при Петре I, писал в дневнике, что он с приятелями-немцами, часто уединялся за шнапсом и вчетвером пели… русские песни. Эту живописную картину можно дополнить: Берхгольц далее латинскими буквами написал первые строчки одной из песен: “Стопочкой по столику, стук-стук-стук!”».
Евгений Анисимов. Петербург времён Петра Великого
