Право на бесправие

Кто из нас не нарушал закон? И кто из нас не кипел от возмущения, если то же самое делал кто-то другой? Ещё бы, ведь этот другой фактически покушался на наши собственные права. 

Вот всего один до банальности распространённый пример того, как это происходит в реальной жизни. 

Едете вы к себе на дачу по шоссе в правой полосе. Держите свою обычную крейсерскую скорость 120 км/ч. Само собой, вы прекрасно знаете, что тут разрешено 90, но вокруг никого, да и шоссе это уже тыщу раз езженное. Вдруг впереди показалась фура. Вы уже сместились чуток влево, чтобы её обогнать, включаете мигалку и в последний миг, перед тем как повернуть руль влево, бросаете взгляд в боковое зеркальце. И тут же мимо вас, впритык, пролетает нечто навороченное и безумно дорогое. Мчит явно не меньше 180. Ещё мгновенье, и он снёс бы вас вместе с женой и кошкой, словно кеглю в боулинге. 

Сомневаюсь, что в этот момент вы сохраните олимпийское спокойствие. Если не вслух, то уж про себя наверняка отделаете богатенького наглеца пламенной речью. Дескать, ах ты такой-сякой-рассякой, я, конечно, тоже нарушаю, но в меру, чтоб, тебя, келды-берды, и далее на все нужные буквы русского алфавита. 

Между тем даже самый захудалый первокурсник юрфака вам объяснит: степень нарушения закона определяет лишь степень наказания, но никак не отменяет самой ответственности за то, что вы преступили закон… 

Это Родион Раскольников мучился над вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?». Мы без всяких мучений уверены, что наши права превыше всего и главное не в том, что мы что-то нарушили, а в том, чтобы не попасться. Это мы, вопреки всем запретам, жжём весной прошлогоднюю траву. Это мы садимся за руль без прав, пьяными и обкуренными. Это мы присвоили себе право на бесправие. 

Причём, насколько я успел заметить, чем больше у нас денег и чем выше должность, тем  пренебрежительнее мы относимся к законам и с большим трепетом к своим личным, ничем не ограниченным законным возможностям. Тут уж мы в заповедной зоне отрезаем себе участок на полгектара с персональным спуском к озеру. Охотимся на сайгаков с вертолёта. В летящем на десятикилометровой высоте самолёте закатываем скандал, требуя ещё коньяк и желая  сидеть рядом «вон с той блондинкой», а «не с этой старой мымрой»… 

Впрочем, речь не только и даже не столько о законах, которые принимаются на государственном уровне. Куда чаще мы нарушаем элементарные правила общежития. Врубаем на полную катушку радиоприёмник, телевизор или магнитофон, не думая о соседях. Смачно плюём на асфальт, не думая, каково будет другим пробираться по нашим плевкам. В жару разгуливаем по городу, не думая, каково другим лицезреть наш свисающий до коленок живот, впалую волосатую грудь и кривые грязные ноги. 

Я уж не говорю о пользовании общественным туалетом! Мой друг высказался по этому поводу предельно жёстко: «Нация, мужчины которой, не спускают за собой воду в унитазе, не имеет будущего». И он прав. Это наглядный пример нашего нежелания хоть чуть-чуть побеспокоиться о других таких же. 

Иными словами, тотальное, на каждом шагу, неуважение к законам и соплеменникам свидетельствует о том, что у нас нет единого общества, в котором человек ощущает хотя бы малейшее внимание и заботу о себе со стороны окружающих. Нет и общественного мнения, которое ценило бы порядочность, доброту, совестливость, участливость и, наоборот, порицало непорядочность, злобу, бессовестность, равнодушие к чужой беде… 

Об этом же писал Даниил Гранин: «Несколько оздоровить общество могло бы общественное мнение, то, чего у нас нет. У нас не действуют законы осуждения обществом непорядочного поступка, лжи, хамства, предательства». Да и социологические опросы последнего десятилетия подтверждают том же самое: от 70 до 80 процентов россиян считают, что чужим доверять нельзя. Декан экономического факультета МГУ Александр Аузан даже называет 88 процентов. 

Так почему же мы такие? 

Политологи скажут: причина в том, что люди не ощущают себя гражданами, от которых что-либо зависит в их стране, а ещё в том, что у нас нет не просто общества, а гражданского общества. 

Историки добавят: уважение к закону и правилам общежития складывается веками, а у нас не могло быть такого опыта, потому что очень долго Россия была самодержавной и, кроме того, крестьянской страной да вдобавок рабской (помните у Чернышевского — «Нация рабов — снизу доверху, все сплошь рабы…»?). 

Философы вспомнят Николая Бердяева, который говорил: «Россия не призвана…к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира. В ней нет дара создания средней культуры…». 

А я, со своей стороны, возьму на себя смелость заметить, что этой средней культуре нас никто никогда по-настоящему не учил. Даже на уроках истории и литературы гораздо больше внимания уделялось победам русского оружия, что почему-то всегда считается верхом патриотизма,  а также социальным проблемам прошлого типа «луча света в тёмном царстве». 

Нам никто не прививал понимание того, что наша личная свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, что если ты хочешь, чтобы к тебе относились приветливо, с участием и помощью в трудную минуту, то и ты сам так же относись к людям — одевайся и веди себя уважительно ко всем вокруг… 

Скажете, всё это азбучные истины? Согласен. Но почему для многих из нас они звучат, как непереводимая игра слов? 

Поделиться ссылкой: