Илья Репин. Великий невозвращенец

175 лет назад родился Репин. Он наотрез отказался вернуться в Совдепию. Но когда умер, это не помешало большевикам объявить его основоположником «социалистического реализма» в живописи. 

Впервые эту историю я услышал ещё в 1970-е годы. Рассказывали, будто Сталин, вскоре после смерти Ленина, вознамерился вернуть часть творческой интеллигенции из эмиграции на Родину. Дескать, бывший вождь всех боялся и разбазаривал интеллектуальные силы Отчизны по заграницам, а я — всем музам заботливый отец. И тогда советских деятелей искусства стали посылать за кордон, чтоб склонить некоторых видных эмигрантов к возвращению в родные палестины. 

К Репину, в Финляндию, отправили Корнея Чуковского. Однако посланец воротился ни с чем. «Старик, — сказал Чуковский, — совсем одряхлел, да к тому же окружён антисоветской роднёй. Упёрся, как баран, и ехать ни в какую не хочет». 

Ну, нет так нет. Как говорится, насильно мил не будешь. Тем более в 1930 году Репин умер, и проблема отпала сама собой. Но вот уже в хрущёвские времена, в соответствии с завещанием художника, в Финляндии был опубликован его архив, а там запись: «Приезжал Корнюша. Настоятельно советовал не возвращаться в Россию». 

История, конечно, красивая, но какая-то уж слишком литературная: строго мотивированный сюжет, интрига, неожиданная развязка — просто готовая новелла, да и только. 

…Даже среди самых ортодоксальных шестидесятников XIX века, которые весь мир делили на чёрное и белое, чужих и своих, — Репин слыл отчаянным максималистом. Если кто ему понравился, мог осыпать такими возвышенными эпитетами, от которых совестливые люди невольно заливались краской стыда. Однако, если уж кого невзлюбил, ругал последними словами и в гневном ослеплении готов был запустить горящим самоваром. 

Точно так же художник относился не только к отдельным людям, но и ко многим событиям, явлениям в искусстве, общественной и политической жизни. К примеру, до октября 1917 года Репин чаще всего именовал царизм не иначе, как «вопиющей мерзостью», мечтал о том, «какой свет разума засияет над нашей освобождённой Россией» после свержения этой «власти невежества», и с гордостью говорил о своей посильной пользе «в сумме общего движения в пользу революции». Но когда революция, наконец, свершилась, его имение под Витебском было конфисковано, деньги в банках «сгорели», а дочь с зятем подверглись притеснениям как «бывшие». И теперь Россию Репин неизменно называл «гнусной Совдепией, будь она проклята», и категорически не желал знать этой страны, «покуда  существует большевизм». 

Впрочем, первое прозрение наступило ещё в преддверии Октября. К осени 1917-го Репин представил российской публике новую большую работу — «Быдло империализма». На огромном куске линолеума были изображены хорошо известные бурлаки. Но какие? Скоты в человечьем облике — грязные, тупые, уродливо страшные. У многих картина вызвала шок и непонимание. Отвечая одному из оппонентов, автор объяснял свой замысел: «Быдло — слово польское, оно разумеет оскотевшего раба, сведённого на животные отправления. …Быдло — глубоко развращённое существо: постоянно соприкасаясь с полицией, оно усваивает его способности хищничать по-волчьи, подхалимствовать, но быстро приходить к расправе над своими господами, если они ослабеют». 

Уж в чём-чём, а в максимализме большевики превосходили всех. Тем более максимализм их к тому же был обильно приправлен крайней идеологической ортодоксальностью. Поэтому до времени они слепо считали Репина глубоко своим, в крайнем случае — «попутчиком». По их мнению, художник, написавший «Бурлаков на Волге», «Арест пропагандиста», «Не ждали», просто не мог быть иным. В 1924-м выставка репинских работ с большой торжественностью прошла в Третьяковке, а на следующий год — в Русском музее… 

Первые кремлёвские эмиссары появились в Куоккале уже в начале 1925-го. Доктор медицины Штернберг и красивая дама бальзаковского возраста преподнесли Илье Ефимовичу приветственный адрес от общества Куинджи, подписанный известными питерскими художниками. 

— Родина ждёт своего корифея! — убеждал Штернберг. 

Великому живописцу были гарантированы ежемесячный оклад в 250 рублей, автомобиль, квартира… Репин, конечно, вскипел, раскричался и выгнал парламентёров вон. 

Окажись на его месте кто другой, большевики, возможно, отступились бы. Но Репин для России был едва ли не самый значимый эмигрант. Ведь благодаря именно ему живопись впервые стала играть в русском общественном сознании почти ту же огромную роль, что и литература. Не случайно многие деятели искусства ставили Репина в один ряд с Фёдором Достоевским и Львом Толстым. 

В общем, спустя считанные дни после Штернберга и дамы в «Пенатах» действительно объявился Корней Чуковский. Он пробыл в Финляндии три недели и оставил о поездке подробный отчёт в дневнике. Но уговаривал ли Корней Иванович Илью Ефимовича переселиться в советскую Россию или, наоборот, отговаривал, — на это в дневнике и намёка нет. Зато есть множество откровенно антисоветских высказываний Репина, увенчанных поистине мужественным признанием: «Эх, дурак я был — да и не я один — и Лев Толстой и все, когда мы восхваляли эту проклятую лыворуцию…». 

Зачем же Чуковский столько раз упоминал в своих дневниковых записях о репинском неприятии большевиков? Ведь куоккальский отшельник — его давний и близкий друг, и, попади эти строки на глаза ГПУ, состряпать дело против друга махрового антисоветчика ничего не стоило. Однако, если допустить, что, кроме официальной цели поездки, которая заключалась в том, чтобы получить согласие на публикацию репинских воспоминаний «Далёкое близкое», существовала ещё и другая — склонить художника к реэмиграции, — всё становится на свои места. Мол, как же можно было выполнить такую миссию, если старик превратился в ярого контрреволюционера? 

Вслед за Чуковским приехал скульптор Илья Гинцбург. Потом последовало приглашение президента Академии наук Александра Карпинского посетить СССР хотя бы с кратким визитом. Но и Гинцбург, и приглашение были проигнорированы. 

В самом конце июня того же 1926 года прибыли несколько художников во главе с Исааком Бродским, любимым репинским учеником. 

В былые времена «Пенаты» всегда были центром художественной жизни, но после того, как Финляндия обрела независимость, именитые гости стали редкостью, и потому Илья Ефимович при виде этой делегации во главе с Бродским не скрывал радости. Однако что касается переезда на Родину, он по-прежнему был осторожен. Кому эту нужно? Россия теперь другая, да и он совсем стар, как-никак уж за восемьдесят. Стоит ли в таком возрасте тащиться на новое место?.. 

И вдруг в начале сентября 1926 года Репин пишет Клименту Ворошилову. (Переписка старого художника и «первого красного офицера» сохранилась в Российском государственном архиве социально-политической истории /бывший архив ЦК КПСС/.) В письме о желании переехать в Россию — ни слова, только жалобы на притеснения со стороны советской власти. Тем не менее, подтекст ясен: если хотите, чтобы вернулся я, сперва верните всё, что у меня отняли. 

Казалось бы, вот она, долгожданная рука! Протягивай свою и тяни упрямого старика к себе. Но не тут-то было. «Отважный полководец» пересылает репинское письмо Сталину и запрашивает его мнение. Тот накладывает резолюцию: «…поддержать Репина всемерно». А дальше… Видимо, Сталин сыграл в свою любимую игру: для истории написал одно, а сказал совсем другое — что-нибудь про то, что наша партия никому не позволит разговаривать с ней языком ультиматумов. В итоге, вопреки резолюции, Ворошилов ответил более чем невнятно: «По существу затронутого Вами вопроса, к сожалению, ничего определённого сейчас сказать не могу, такие дела решает у нас только правительство…». 

Ворошилов лукавил: вопрос был настолько важным, что решение по нему принимало даже не правительство, а само Политбюро. С завидной бюрократической оперативностью — всего через два с половиной месяца! — оно приняло специальное постановление «О художнике Репине»: «а) Принять меры к приезду Репина в СССР, б) В случае приезда Репина назначить ему пенсию в максимальном размере, в) Обещать Репину через некоторое время после приезда в СССР звание народного художника». 

Про постановление это Илья Ефимович, конечно, так и не узнал, но ему хватило и ворошиловской отписки. Вновь обращаться к наркому старый художник посчитал ниже своего достоинства. Всё свое возмущение, сдобренное едким сарказмом, он высказал в письме Исааку Бродскому. Знал, что и этого достаточно, потому что чекистские перлюстраторы наверняка скопируют его отповедь для кремлёвского адресата. 

Однако Ворошилов — скорей всего опять-таки по указанию верховного вождя, — сделав вид, будто ничего не случилось, сообщил «глубокоуважаемому Илье Ефимовичу», что советское правительство командирует в «Пенаты» ректора 2-го МГУ Пинкевича — «для переговоров с Вами по затронутым Вами… вопросам». При этом автор послания твёрдо заверил: «Вашу личную жизнь и Ваших близких Государство обеспечит полностью». 

Как это прикажете понимать: значит, Советы и не собираются возвращать награбленное? Хотят посадить его на государственную пенсию, и теперь этот ректор едет, чтобы только сторговаться о сумме и марке автомобиля с шофёром? Да за кого они его принимают?!.. 

Так и не сумели заманить 82-летнего строптивца в золотую клетку. Но что не удалось при жизни художника, легко и без малейших помех исполнили сразу после его смерти. Илья Репин, канонизированный советским искусствоведением, на долгие годы превратился в одного из самых почитаемых родоначальников пресловутого социалистического реализма. 

А что касается репинской неприязни к большевизму и отказа вернуться на Родину, все эти факты из его биографии попросту вычеркнули. В сравнении с вымаранными из истории знаменитыми личностями, целыми сословиями и даже народами — дело пустячное. 

Поделиться ссылкой: