Исполнился 191 год со дня рождения Льва Толстого. Его романы, повести, пьесы и сегодня — живая классика. Но не менее интересен Толстой-педагог и Толстой-мыслитель.
Четвёртый сын в семье яснополянской ветви рода Толстых (мать была урождённая княжна Волконская) Лёвушка рано осиротел. Он рос под надзором русских нянюшек, немцев-учителей и французов-гувернёров. Мало кто из них понимал, какая глубокая внутренняя работа идёт в этом обычном на вид ребёнке. Он много читал, много думал, пробовал писать.
«Я прочёл, — рассказывал впоследствии Лев Толстой, — всего Руссо, все двадцать томов… Я более чем восхищался им, я боготворил его. В 16 лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста». Об этом пишет литературовед Иванов-Разумник в своем исследовании «Лев Толстой».
В сентябре 1852 года в Петербурге вышла сентябрьская книжка «Современника», в которой было опубликовано «Детство», подписанное редакцией «Л. Т.». История души ребёнка, переданная с глубокой правдивостью и лёгким налётом сентиментальности, сразу обнаружила в авторе большого художника.
«Отрочество» 23-летний юнкер Толстой, так и не сумевший остановиться ни на одном университете и поступивший на военную службу, дописывал уже на Кавказе в период Крымской войны. Потом была «Юность», столь же горячо, как две предыдущие книги встреченная читателями. «Закончив свою юношескую трилогию, Толстой встал в один ряд с Тургеневым, Гончаровым, Островским», — подытоживает Сергей Спиро в мемуарах «Беседы с Л. Н. Толстым». Георгий Адамович пишет, что «…Писемский сказал о молодом “офицеришке” Толстом: “Хоть перо бросай!”».
Однако настоящая литературная слава пришла после публикации трёх очерков «Севастополь». Оказавшись в Крыму, Толстой был ошеломлён бессмысленностью войны, её бесчеловечностью, теми жестокими методами, которыми она велась. Это была первая в литературе обжигающая правда о войне. «До Толстого войну в русской литературе романтизировали, — пишет Иванов-Разумник в работе «Лев Толстой». — Надо было великому художнику попасть в осаждённый Севастополь, чтобы понять, что такое война, и описать её с потрясающим, беспощадным реализмом».
По возвращении с Крымской войны начинающий писатель отправился за границу, надеясь там исцелить душу. Но всё оказалось тщетно. Иванов-Разумник объясняет: «В Люцерне он усомнился в социальных основах прогресса, в Париже усомнился в этических и религиозных его обоснованиях. Дневники и письма Толстого той поры проникнуты мрачными, отчаянными мыслями неверия в жизнь. “Вернувшись из-за границы, — пишет в “Дневниках” Лев Николаевич, — я поселился в деревне и напал на занятие крестьянскими школами”».
Толстой, по его словам, вступил в период «трёхлетнего страстного увлечения этим делом», полагая, что дело приобщения деревенских детей к культуре и знаниям «не то, что первой важности, а самое важное в мире, потому что всё, что мы желаем осуществить, может осуществиться только в следующих поколениях».
«Когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей… И тонет тут самое дорогое, именно то духовное, которое так очевидно бросается в глаза в детях, — пишет Лев Толстой в статье «О свободном возникновении и развитии школ в народе», опубликованной в издаваемом им журнале «Ясная Поляна». — Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тонущих там Пушкиных, Остроградских, Ломоносовых. И они есть в каждой школе».
Всё современное образование, как в помещичье-монархической России, так и в буржуазной Европе, вместо того чтобы обеспечивать развитие детей, извращает природу ребёнка — бросает Толстой обвинение официальной педагогике. А что же он этому противопоставляет?
Откроем уникальный толстовский журнал «Ясная Поляна» за март–апрель 1862 года, широко цитируемый как в раритетных изданиях, так и в современных исследованиях. «Уроков на дом не задают… Учеников не мучит мысль о предстоящем уроке… Садятся они, где кому вздумается: на лавках, столах, подоконнике, полу и кресле. По моему мнению, внешний беспорядок этот полезен и незаменим, как он ни кажется странным и неудобным для учителя. Школьники — люди, хотя и маленькие, но люди, имеющие такие же потребности, какие и мы. Им весьма легко будет дойти до заключения, что надо подчиниться известным условиям для того, чтобы учиться. Учителя составляют планы преподавания на будущую неделю. Планы эти каждую неделю не исполняются, а изменяются сообразно требованию учеников».
Написанные Львом Николаевичем для детей пособия «Азбука», «Новая азбука», «Книга для чтения» отличают простота изложения и лёгкость запоминания, превосходный русский язык. Эти «детские» вроде бы сочинения выдержали свыше 30 изданий.
Яснополянский граф показал несостоятельность абстрактной педагогики, оторванной от практики: «Школа хороша только тогда, когда она осознала те основные законы, которыми живёт народ». Лев Николаевич вошёл в историю русской педагогики как крупнейший оригинальный педагог-мыслитель и новатор. Ведущие учёные того времени считали, что Толстой был таким же философом школы, как и Песталоцци, Монтескье, Коменский.
В своей педагогической работе Толстой руководствовался своими долгими размышлениями, которые не оставляли его на протяжении всей жизни.
«“Что я такое и как мне жить”, — пишет Л. Толстой в “Ложных науках”, и сказанным сразу же выдвигает две основные проблемы философии. Вся деятельность Толстого представляет не что иное, как разрешение этих вопросов, разрешение не путём научного анализа и употребления терминов типа “трансцендентный”, “имманентный”, “феноменальный”, “ноуменальный” etc., а путём философского, мирообъемлющего синтеза…», — отмечает социолог Питирим Сорокин в исследовании «Л. Н. Толстой как философ» (1914), хранящемся в электронном фонде Президентской библиотеки.
Этот «путь философского, мирообъемлющего синтеза» был необычайно, мучительно труден. Иногда он приводил не только к открытиям, но и к ошибкам. Иногда Лев Николаевич доходил до полного изнеможения и жаловался, что у него «мозг болит».
Понять противоречия этой могучей личности позволяет представленная на портале Президентской библиотеки обширная электронная коллекция «Л.Н. Толстой (1828–1910)». В перечне составляющих её раритетов — главные произведения Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина», а также редкие книги о нём: «Душа Л.Н. Толстого» (1913) Н. Тимковского, «Л.Н. Толстой как философ» (1914) П. Сорокина, «Беседы с Л.Н. Толстым» (1911) С. Спиро, «Как учит писать гр. Л. Н. Толстой?» (1903) Ф. Тищенко. Кроме того, представлено эпистолярное наследие классика — «Письма Л. Н. Толстого» (1828–1910), собранные П.А. Сергеенко, «Письма графа Л.Н. Толстого к жене: 1862–1910 гг.» и другие.
Читайте Толстого!
Так говорил Лев Толстой
— Ничто так не ослабляет силы человека, как надежда в чём-либо, кроме своего усилия, найти спасение и благо.
— Человек будет тем счастливее, чем яснее он поймёт, что его призвание состоит не в том, чтобы принимать услуги от других людей, но в том, чтобы прислуживать другим и предоставить свою жизнь в распоряжение многих людей. Человек, поступающий таким образом, будет достоин своих владений и никогда не потерпит неудачу.
— Человек обязан быть счастлив. Если он несчастлив, то он виноват, и обязан до тех пор хлопотать над собой, пока не устранит этого неудобства или недоразумения.
— Ошибки и недосмотры ясно сознающего человека могут быть более полезны, чем полуправды людей, предпочитающих оставаться в неопределённости.
— Плохо, если у человека нет чего-нибудь такого, за что он готов умереть.
— В каждом человеке и его поступках всегда можно узнать самого себя.
— Чем больше человек доволен собой, тем меньше в нем того, чем можно быть довольным.
— Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти.
— Человек подобен дроби, числитель есть то, что он есть, а знаменатель — то, что он о себе думает. Чем больше знаменатель, тем меньше дробь.
— Человек, познавший свою жизнь, подобен человеку-рабу, который вдруг узнаёт, что он царь.
— В человеке вложена потребность счастья; стало быть, она законна.
