Зачем он вернулся в город Брежнев?

В 2017-м роман Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев» стал третьим в конкурсе на премию «Большая книга». А в 2018-м, по опросу, проведённому в столичных библиотеках, попал в десятку самых читаемых книг. 

Писатель Эшенден, персонаж Сомерсета Моэма, утверждал, что читает книги не раньше, чем через год после их издания. Философ Бадью Ален, наставник Андре Моруа, назначал себе ещё больший временной лаг, уверяя будущего писателя, что только через десять лет станет ясно, достойна ли изданная  книга нашего внимания. 

Десять лет всё-таки кажется мне несоразмерно длинным. Эдак ничего и не прочтёшь, кроме скудного набора, который предлагают в школах — начальной, средней и высшей. А год плохо сообразуется с нашей жизнью: пока ещё книга доберётся до библиотеки, да пока её прочитают те, кто успел стать в очередь раньше. 

А почему же не купить в магазине? — спросите вы. Могу навскидку выдать два весомейших потому: цены кусаются, а стены не раздвигаются. К чему выворачивать карманы ради томика, который будет занимать чужое место? 

В общем, роман Шамиля Идиатуллина, беллетриста и журналиста,  я прочитал спустя три года после его первой публикации. 

Тем не менее, считаю, книга заслуживает внимания, потому что «Город Брежнев» сделался известным пунктом на географической карте нашей литературы. Вырос роман в Москве, где автор работает в издательском доме «Коммерсант»,  но фундамент был заложен  в Татарстане, на том месте, где и раньше, и позже стояли и стоят Набережные Челны. А в промежутке, с 1983-го по 1988 год, город, выросший вокруг производства КАМАЗов, назывался в честь Генерального секретаря ЦК КПСС. 

…Историю, которую предлагает Идиатуллин, вычислить одновременно и просто, и невозможно. Живёт некий парень, но зачем — не знает ни он сам, ни писатель. Да и читателю остаётся сие неведомо. Артуру Вафину тринадцать лет, обитает он в жестоком мире провинциального городка, где каждый встречный ровесник интересуется прежде всего адресом проживания. Деление свой–чужой проходит по границам пространства. 

История типичная не только для провинции. За два десятка лет до событий, описанных Идиатуллиным, мы то же проходили в Ленинграде. Помню, как взрослым уже человеком, поднявшись на поверхность из метро «Чёрная речка», начал вдруг быстро прокладывать в уме надёжный путь к нужному дому, чтобы обогнуть враждебные мне дворы. 

Не выстроен и сюжет романа. Повествование разворачивается линейно, по хронологии, но голоса рассказчиков меняются без особого смысла. То историю ведёт дискант Артура, то баски людей вполне взрослых — родителей, начальников и коллег родителей, учителей, милиционеров, вожатых пионерского лагеря, бандитов и прочих обитателей города Брежнева. 

Голоса персонажей появляются случайно, когда действие нужно переместить в социальном пространстве. Причина такой какофонии, мне кажется, в недостаточной повествовательной технике автора. Скажем, в «рабочей литературе» Великобритании и Аллан Силлитоу, и Сид Чаплин искусно ограничивали горизонт событий взглядом героя. 

Кстати, остаётся неясным — на кого же оборачивается Идиатуллин в поиске литературных родителей. Круг чтения Артура мало отличается от точки, что, в общем, понятно. Автор же упоминает мимоходом повесть «Трудно быть богом» братьев Стругацких. Да сцена, где Витальтолич аккомпанирует на гитаре танцу своей подружки, такой же пионервожатой Марины Михайловны, приводит на память эпизод из «Обитаемого острова», в котором Гай играет для Мака и Рады. Но каратист-парашютист Витальтолич совсем не тянет на Прогрессора. Он вообще ни на кого не похож, как и остальные персонажи. Есть только имена, характеры не очерчены. 

Да и речь героев не прописана совершенно. Можете возразить: в этом и заключается намерение автора — показать нам срез «подпольной» жизни. 

Не соглашусь. Разумеется, хорошо, что молчаливое большинство обретает голос. Но литература не сводится к расшифровке «исходника». Вспомним интонацию Холдена Колфилда, которая даже в переводе подчинила себе многих пишущих современников. Спасибо Рите Райт-Ковалёвой, которая перевела повесть Джерома Сэлинджера. Она была  великим переводчиком, её литературный язык, как утверждал Сергей Довлатов, — лучший в русской прозе того времени. Так что есть на кого обернуться, есть строить стиль с кого. 

Литератору не стоит писать калькированные портреты с живущих, подслушивать их разговоры. Надо создавать, конституировать свой мир. А для этого нужны и определённая литературная техника, и желание разобраться в устройстве мироздания. 

Когда же и авторская речь сгущена и зажата, что же рассуждать о репликах героев романа:  

«Артурик неопределённо повёл плечом и пробормотал невнятно. Марина в очередной раз вспомнила, что он, как говорится, из хорошей семьи, стало быть, давно при собственной  комнате, испытала из-за этого глупую неловкость и поспешно похвасталась, проклиная  себя: 

— У меня теперь тоже есть, вот…». 

Ведь и о стае можно писать по-разному. 

Причудливая цепь ассоциаций заставляет меня вспомнить другое существо, тоже живущее в мире жестоком, колючем, холодном. Белый Клык — на четверть собака, на три четверти волк — живёт в мире, устроенном по «волчьим» законам. Джек Лондон проводит своего героя по многим перипетиям существования, убеждая нас, что в такой среде может выжить лишь тот, кто сделался врагом всего живущего на Земле. А потом подкидывает героя на новый уровень, где имеют значение другие ценности, кроме борьбы за существование клык против клыка. Боевая машина, состоящая из мышц, зубов и когтей, обнаруживает, что у неё есть ещё сердце, которое могут заполнить иные эмоции, а не только злоба и  ненависть. Ради любви, ради дружбы Белый Клык жертвует собой, спасая семью хозяина от двуногого зверя. 

Американский писатель рассказывает о конкретном персонаже, но сумел превратить свою историю в притчу о поиске своего места в мире, об одном из возможных путей. 

Шамилю Идиатуллину это не удалось. Артур Вафин и не пытается подняться над миром, в котором укоренился с рождения. Но здесь проблема не только в сознании мальчика, а ещё в профессиональных установках автора. В одном выступлении  писатель объявил, что пытался рассказать об эпохе, о восьмидесятых годах прошлого века. О времени, которое весьма похоже на то, что разворачивается сейчас. Здесь-то и подкарауливает литератора скрытая западня. Я — не о времени, я — о фабуле. Невозможно написать роман об эпохе. Нужно — о человеке. «А то, что духом времени зовут, есть дух профессоров и их понятий», — язвил Фауст в передаче Бориса Пастернака. К сожалению, Идиатуллин поддался навыкам, которые воспитала в нём журналистика.  

Тексты, подобные «Городу Брежневу», ещё более века назад удачно назвали «художественной публицистикой». В этом роде литературы публике предлагают нечто среднее между поучением и повествованием. Автор облегчает работу читателям и одновременно защищается от возможных нападок. Скажешь ему: не прописаны персонажи. А он ответит, что хотел высказаться, хотел рассказать об эпохе. Упрекнешь: мысли путаются, изъяснение не логично. Он и здесь увернется: это не я говорю, так думают мои герои. 

Да, эпоху, пространство и время, Идиатуллин описал достаточно точно. Город Брежнев поднимается со страниц мрачными новостройками, заграждая персонажам путь к солнцу. Но людей, его населяющих, — нет. Оказывается, что место и время куда проще представить, чем личность. 

Автор попытался захватить читателя, введя в повествование несколько сцен совсем криминальных, но они повисают, выглядят чужеродными. Френсис Скотт Фитцджеральд начал рассказ «Богатый мальчик» замечательной фразой: «Begin with an individual, and before you know it you find that you have created a type; begin with a type, and you find that you have created — nothing». Её переводили и так и этак, но в оригинале она превосходна. Смысл же каждый может уяснить себе сам. Я понимаю это так: начни описывать человека и получишь тип, начни описывать тип и останешься совершенно ни с чем.  

Если посмотреть на книгу «Город Брежнев», то «ничего» покажется заключением слишком жёстким. Все-таки 700 страниц текста с красивой фотографией на супере. Но не роман — в этом я убедился. Слова, слова, слова — чёрные значки на белой, хорошей бумаге. 

Тогда вопрос: в чём же секрет такого успеха у читательской публики? 

Станислав Секретов  в статье, опубликованной в «Вопросах литературы», предполагает, что чтение во многом зависит от телевизора. Как только автор очередного романа появляется на экране, он сразу делается популярным. «Имеет смысл задуматься, как формировать и корректировать читательские вкусы», — предлагает нам московский критик. Я бы добавил: и в прочих СМИ, включая интернет. 

Мы не в состоянии влиять на рекламный бизнес. Но разбирать очередной опус и судить о нём с профессиональной точки зрения действительно имеет смысл. Давайте, попробуем… 

Поделиться ссылкой: