Закончилась Нобелевская неделя. Страсти понемногу улеглись. Но у тех, кто чувствует себя обойдённым и премией, и деньгами, и всемирной славой, — обида осталась.
С Нобелевкой по литературе и Премией мира всё вроде бы понятно. И тут, и там весомая составляющая — политический тренд, учитывающий не только собственно политику, но, кроме того, географию, национальные и гендерные особенности нашего времени. А как быть с наукой?
Почему опять по физиологии и медицине, по физике, химии и экономике лауреатами стали в основном американцы с британцами, японцы, канадцы, швейцарцы, но, как и в прошлые годы, ни одного россиянина? Почему за всё время присуждения премий наши учёные удостаивались их в десять с лишним раз реже, чем те же американцы — у них 375 нобелевских лауреатов, а у нас всего 31? Почему даже у шведов на одного нобелиата больше, чем у русских?
Все эти вопросы мучают не только наших квасных патриотов. Многие нормально мыслящие граждане тоже не могут понять, в чём дело. Ведь несмотря на все чиновничьи реформы, Академия наук осталась, и её научно-исследовательские институты, в том числе академические, — тоже. Почему же после Жореса Алфёрова (2000) и Виталия Гинзбурга (2003) никто из живущих в РФ учёных не в состоянии претендовать на высшую научную награду, которая, как требовал Альфред Нобель в своём завещании, должна присуждаться тем учёным, кто «принёс наибольшую пользу человечеству»?..
Во-первых, многое зависит от финансирования. В середине нынешнего десятилетия США вкладывали в науку 511,1 млрд долларов, КНР — 451,2 млрд долларов, Япония — 168,6 млрд долларов… Далее идут ФРГ, Республика Корея, Франция, Индия, Великобритания, Бразилия. И лишь на десятом месте Россия — 39,9 млрд долларов. Разрыв между американцами и россиянами — без малого 13-кратный.
Объясняется это не только тем, что американский ВВП составляет примерно четверть мирового, а наш — 2-3 процента. Многое зависит и от самого характера российской экономики. Она устроена так, что ей невыгодно оперировать «длинными» деньгами, необходимыми для науки, и к тому же неведома острая конкуренция, в которой научные разработки могут оказаться решающим условием для грядущей победы над соперниками.
В результате львиная доля инвестиций идёт в науку непосредственно от государства, а оно, главным образом, решает задачи национальной безопасности.
Во-вторых, сама наука у нас забюрократизирована и далеко не всегда и всюду нацелена на открытия. Большинство учёных знает, что опубликоваться в наиболее престижных научных журналах мира — большая проблема. Для этого надо как минимум иметь качественный перевод своей статьи на английский язык, и, кроме того, согласовать публикацию с институтским начальством, а оно — зачастую — в таком хорошем деле хочет быть соавтором, чего — тоже зачастую — не хочется автору. Да и чиновники в структурах, связанных с наукой, не горят особым желанием продвигать чужие свершения на международный уровень.
Вот конкретный пример.
В 2003 году Нобелевскую премию за изобретение метода магнитно-резонансной томографии, сделанное в 1973 году, получили американец Пол Лаутербур и англичанин Питер Мэнсфилд. А на самом деле ещё в 1960-м, за тринадцать лет до своих западных коллег, это открытие сделал 24-летний учёный Владислав Иванов.
Глубокой осенью того же 2003-го Владислав Александрович показывал мне свои отечественные и зарубежные патенты, а также свидетельства международного признания его заслуг — серебряную медаль Кембриджского университета, дипломы о включении в престижные списки Outstanding People of the 20th Century, New Century Award (Barons, USA). В 1999 году в США Иванов был избран Человеком Года. Его биографические данные фигурировали в международных изданиях Маркуса Who Is Who и ряде других не менее престижных справочников такого рода. В Who Is Who in Science and Engineering за 1988–1999 годы я прочитал, что «Иванов Владислав Александрович — …изобретатель магнитно-резонансного изображения».
После того как было объявлено, что Нобелевка поделена между американцем и британцем, а про русского Иванова при этом даже не вспомнили, Владислав Александрович обратился к руководителям российской науки и государства. Но никто так и не стал отстаивать приоритет соотечественника. Даже попыток таких, как он мне сказал, предпринято не было.
Наконец, в-третьих, при той позиции, которую нынче заняли в Минобрнауке, российские учёные и в ближайшем будущем вряд ли будут получать самые престижные в мире премии. Я имею в виду выпущенный министерством в августе этогго годаприказ, который утвердил рекомендации по приёму иностранцев. Тогда же наши видные учёные и даже научные коллективы потребовали отменить приказ. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил: «Это выглядит как перебор». И в самом министерстве стали говорить, что это всего лишь рекомендации и ни о каких жёстких регламентациях речь не идёт. Но… Опять это проклятое «но».
Не далее как в сентябре ректор Казанского федерального университета (КФУ) на основании министерского приказа издал распоряжение. В соответствии с этим документом, любые контакты с зарубежными коллегами следует осуществлять в предназначенных для этого помещениях, а после встречи сотрудники университета и руководители подразделений обязаны не позднее, чем через семь рабочих дней, представить отчёт по специальной форме и с приложением сканов паспортов иностранцев.
Неужели кто-то рассчитывает, что подобные меры будут способствовать развитию российской науки и её выходу на международный уровень?..