«Он богат и при должности. Жить умеет», — такова зачастую высшая оценка человека в наши дни. Честность, порядочность, смелость перед лицом начальства ценятся реже. Во всяком случае, пока…
Бабушка много лет пилила деда:
— Когда мы уже, наконец, получим отдельную квартиру? Ты ведь директор фабрики!
А он ей всякий раз отвечал:
— Люди в Ленинграде ещё живут в подвальных и полуподвальных помещениях.
Но в 1964-м она его всё-таки допилила, и он отправился к председателю райисполкома. Записался на приём по личным вопросам и высидел в приёмной очередь. Всё, как положено. Председатель очень удивилась, увидев директора подведомственной ей фабрики, с которым она регулярно видится на совещаниях.
— Я по поводу улучшения жилищных условий, — слегка запинаясь от смущения, сказал дед. — Нас шесть человек, а живём мы в двух комнатах в коммунальной квартире окнами в тёмный двор.
— Но вы ведь как директор каждые полгода распределяете на своей фабрике квартиры! — ещё больше удивилась председатель.
— Так я же их распределяю, а не себе беру, — вполне резонно возразил мой дед.
— Понятно, — вздохнула председатель райисполкома, и через неделю вся наша семья переехала в отдельную квартиру нового дома на самой окраине.
Конечно, мы могли получить жильё не в панельном доме, большей площади и поближе к центру, но таков уж был мой дед. Бессребреник и скромник.
И шурин у него был такой же. В 1960-м ему без всяких просьб предложили отдельную квартиру, а он, вернувшись домой, сказал жене:
— Дусенька, я отказался. Пусть сперва дадут Гусеву, у него двое детей. Верно? — и она с ним согласилась.
Конечно, в номеклатурной среде — даже того нижнего уровня, к которому принадлежали оба моих деда, родной и двоюродный, — оба они числились белыми воронами. Там личное благополучие и тогда неизменно стояло на первом месте, а совесть, порядочность, честь считались чем-то вроде старомодного чудачества.
Но в кругу своих друзей и знакомых оба мои деда вовсе не были чем-то экстраординарным. По таким же законам жили многие.
Я мог бы вспомнить немало примеров, когда люди подписывали письмо в защиту совершенно не знакомого человека, хотя это грозило им крушением карьеры. Когда сдавали приезжему студенту угол, а после того, как он оказывался без денег, потому что «мама заболела и надо ей отсылать стипендию», оставляли его жить «за просто так». Когда с соседским парнем целый год по вечерам после работы бесплатно занимались, чтобы подготовить его к поступлению в вуз, и при этом ещё всякий раз кормили ужином, потому что мальчишка был из бедной семьи…
Да что говорить, ведь и меня самого, после того как я, сильно рассорившись с советской властью, остался без средств к существованию, главный редактор и его заместитель взяли обратно в газету, несмотря на то что их обоих за это могли взашей выгнать с работы.
В том старом Ленинграде интеллигенция равнялась на Анну Ахматову, Михаила Зощенко, Ольгу Берггольц, которых называли эталонами из Палаты мер и весов. И это понимали далеко не только в Ленинграде. Литературовед Лидия Гинзбург вспоминала, как после войны, когда Ахматова была в опале, Константин Симонов попросил узнать, не согласится ли она его принять. Ахматова согласилась, и дальше Гинзбург пишет: «Мы не успели ещё позвонить, и Симонов вдруг быстро снял с лацкана пиджака новенький орден и сунул в карман».
Повторяю: само собой, и в те годы хватало хапуг, взяточников, подлецов, доносчиков, эгоистов… Но не они определяли нравственные ориентиры в обществе. Человек порядочный, совестливый был уважаем большинством тех, кто его окружал. К нему тянулись, знакомством с ним, тем более дружбой гордились.
А сегодня? Сегодня мы, наверное, ещё не доросли до того уровня. Ещё слишком часто главным считается «умение жить».
Но уже появились мальчики и девочки, которые не хотят тупо грести под себя, которые думают о других и нашем обществе в целом. Пока этих мальчиков и девочек мало, но их становится всё больше. Только в рядах волонтёров — уже несколько миллионов. А значит, простите за высокопарность, — у страны есть будущее.
