На этой неделе страна широко отметила День Героя Отечества. Но День закончился, награды убраны, и вновь пошли будни, где нет места красивым словам уважения и благодарности.
Максим Козлов — фельдшер. Он — один из волонтёров международной организации «Врачи без границ», регулярно выезжает в горячие точки — туда, где требуются медики. А ещё он — студент-заочник Санкт-Петербургского медико-социального института (СПбМСИ).
Живёт Козлов в Тюмени. Там, неподалёку от города, в 2012 году он совершил поступок, который был признан подвигом на высшем государственном уровне. Максим и его маленькая фельдшерская бригада местного аэропорта «Рощино» были первыми, кто бросился к потерпевшему аварию самолёту и стал выносить из горящей машины пассажиров. За спасение людей и проявленное при этом мужество всем троиму было присвоено звание «Герой России».
На этой неделе он приехал в Петербург сдавать сессию. И я тут же решила взять у него интервью. Но меня предупредили, что он не любит афишировать свой подвиг и полученную в Кремле награду, поэтому может не согласиться на встречу с журналистом.
Но вопреки опасениям, от разговора Максим не отказался, хотя по его глазам было заметно — встречи с журналистами для него непривычны. И очень скоро я поняла, что не ошиблась. Мой собеседник на все вопросы отвечал рублеными общими фразами.
Так продолжалось, пока я, пытаясь избавить его от скованности, не спросила:
— В городе, где вы живёте, все, наверное, знают, что вас награждали в Кремле?
И тут в его глазах появилась растерянность:
— К сожалению, да…
— Почему «к сожалению»?!
— Понимаете… За спиной говорят, что я распиарился на трагедии. Мол, там люди погибли, а меня за это ещё и наградили…
Он помолчал. А потом, решив, очевидно, что чего уж там — сказав «а», надо говорить и «б», принялся рассказывать.
О том, что он и две девушки из его фельдшерской бригады оказались первыми на месте авиакатастрофы чисто случайно, остальные медики просто не сумели быстро добраться.
О том, что пока вытаскивали людей из полыхавшего лайнера, в голову ни разу не пришло очевидное — в любую минуту можно погибнуть самому.
О грузном мужчине, которого с большим трудом тащили к выходу, и лишь вынеся на воздух, поняли — поздно.
О возвращении с места катастрофы в аэропорт, где, чем могли, помогали родным погибших.
О жене, которая, когда пришёл ночью домой, спросила: «А ты, когда залезал в горящий самолёт, не думал о том, что стало бы со мной, если бы сам там пропал»?
О том, как он с фельдшерицами своей бригады думал, кому из троих получать награду непосредственно из рук президента. И решили: конечно, Сание — у неё плохо с жильём, так может, по возвращении из Москвы ей дадут квартиру.
И о том, что, стоя в кремлёвском зале среди выдающихся людей, конечно, испытывал радость, но в голове назойливо вертелись не раз слышанные злые слова о пиаре. И эта мешанина вызывала тоску — действительно же спасти удалось далеко не всех…
Наш разговор затянулся надолго, и я услышала от Максима много подробностей, которые никогда не входят в официозные телеинтервью, подготовленные ко Дню Героя Отечества. Обо всём этом обязательно напишу. Но позднее. Когда смогу сама себе ответить на вопрос: почему мы абсолютно искренне возмущаемся, если по телевизору показывают, как кто-то где-то надругался над памятником нашим героическим предкам, а через пару минут принимаемся грязно злословить о тех, кто всю жизнь, живя «как все», совершил подвиг и получил за это высшую награду? За что мы их так не любим?..
