18 января Петербург отметил день прорыва ленинградской блокады. Время неумолимо — тех, кто пережил те трагические дни, всё меньше. Но остаются журналистские блокноты, диктофонные записи…
Жизнь разбросала блокадников по всему свету. У каждого из них была своя судьба — военная и послевоенная. В том числе у Нины Павловой, которая долгие годы возглавляла Таллинское общество жителей блокадного Ленинграда.
— Нина Ивановна, вы ведь не всю блокаду были в Ленинграде — вам удалось эвакуироваться…
— Да, в июле сорок второго. Уже вроде бы перетерпели жуткую зиму. Казалось бы, теперь-то чего бояться, что может быть ещё страшнее? Но прошёл слух, будто всем, кто эвакуируется, дадут по буханке хлеба, прямо на Финляндском вокзале! Ну, тут уж мы с братом вдвоём начали маму атаковать: поедем да поедем! А кончилось тем, что оголодавшие, завшивевшие, в цинге попали в эшелон, который отправлялся в Новосибирск.
— Вернулись сразу после Победы?
— Эх… Мы так хотели обратно в Ленинград! Но ничего хорошего нас там не ждало. Родной город стал нам враждебным, чужим… Комната нашу заняли, на нормальную работу маме было не устроиться. Да и голодно — продукты-то ещё долго были по карточкам.
Но это бы ещё ладно. В школе, где я училась, были в основном приезжие, блокадниц только две — я да моя подруга. И все девочки из нашего класса считали нас ниже себя. Сколько раз мы слышали, как они перешёптываются, будто в Ленинграде в блокаду все ели людей. И мне чудилось, словно на мне клеймо, словно я не полноценная какая-то. Казалось, меня такую и замуж-то никто не возьмёт.
В итоге вышла сразу за того, кто позвал. Верней даже не вышла, а выскочила. И отправились мы с ним в Эстонию. На новом месте было хорошо — отъелась, сменила фамилию, никто не знал, что я блокадница, и не задавал неудобных вопросов…
Кстати, ведь ни один из нас много лет не говорил о том, что мы из блокады. Не то чтобы это было запрещено, просто как-то не принято. Только в 1990-х, когда российское правительство официально объявило, что, оказывается, существуют такие люди — жители блокадного Ленинграда — нам выдали удостоверения и начали проявлять к нам внимание.
— Но ведь Эстония тогда уже объявила независимость, и вас, наверное, тоже причислили к «оккупантам»?
— Блокадников — нет, не причислили. Нас с самого начала считали пострадавшими, поэтому относились к нам достаточно лояльно. Даже выделяли деньги на проекты, которые подпадали под понятие «интеграция в эстонское общество».
— Какие, например?
— Ну, допустим, мы за счёт муниципалитетов объехали всю страну вдоль и поперёк, останавливались в приличных отелях, питались в неплохих кафе, возлагали цветы к памятникам.
— Это, конечно, хорошо, но российские блокадники получают от государства неплохие пенсии. В Эстонии такого, наверное, нет?
— Эстония нам, конечно, ничего не доплачивает. Но с 2005 года по указу президента России нашим блокадникам начали выдавать ДЕМО — дополнительное ежемесячное материальное обеспечение в размере 500 рублей. Правда, тоже не всем. Те, кто сменил советский паспорт на эстонский или получил серый, на российскую материальную помощь претендовать не могли.
— Серый паспорт — это документ тех, кто признал себя человеком без гражданства?
— Да. И мы, Таллинское общество жителей блокадного Ленинграда, начали писать во все возможные инстанции. Отправили несколько десятков писем, но добились-таки своего. В 2015-м президент России издал указ, по которому эти блокадники тоже начали получать ДЕМО.
— Вы говорите, 500 рублей? По нынешнему курсу меньше 10 евро? А в таллинских магазинах буханка хлеба стоит один евро…
— Не так уж и много, вы правы. Но мы можем оформить инвалидность и получать от России как бы вторую пенсию, причём она иногда доходит до 9000 рублей. Правда, сделать это очень сложно. Надо пройти несколько медкомиссий в разных клиниках.
— То есть даже те старики, кто не может выходить из дому, должны ездить на эти медкомиссии, чтобы их обследовали?
— Я вам скажу так: пройти обследование — ещё полдела. Когда всё закончено, тебе выписывают документ на эстонском языке, его нужно перевести на русский. А переводчики в медицине, как правило, не разбираются, пишут, что Бог на душу положит. И в результате из двухсот с лишним таллинских блокадников только 60 сумели получить добро от Пенсионного фонда России. Остальным приходится жить на 300–400 евро.
— С учётом эстонских цен на коммуналку, это практически нищета…
— Поэтому мы стараемся им помогать, чем можем. Я обращалась в Администрацию Петербурга — в комитет по внешним связям, в комитет по здравоохранению, и должна сказать, мне нигде не отказывали. Один из примеров — нам прислали оборудование почти на полмиллиона рублей: костыли, трости, ходунки, тонометры... Перевозило всё это через границу российское посольство, а мы, получив такое богатство, начали выдавать нуждающимся.
— Всем хватило?
— Почти. Когда это добро уже заканчивалось, вдруг мне снова звонят из Питера: «Вам не нужны ещё коляски?». Разве я могла отказаться?! У нас на складе до сих пор есть всё что угодно, от инвалидных колясок до лекарств. И это при том, что наша организация никем не финансируется, и у нас самих нет ни копейки!
Но и это ещё не всё. Российское посольство оплачивает нам подписку на газеты, оказывает материальную помощь, выдает бесплатные путёвки в санаторий и даже компенсирует часть расходов на похороны.
В общем, жить как-то можно… Правда, нас уже и осталось-то — по пальцам пересчитать. И вы знаете, что меня печалит больше всего? Когда не станет последнего из нас, люди вообще перестанут вспоминать о войне. Народ у нас, к сожалению, забывчивый.
— Не знаю, Нина Ивановна, мне кажется, всё-таки не такая уж короткая память у людей.
— Может быть. Вот только никто не любит помнить трагедии…
